В огромной белой комнате, стены которой скрывали большие зеркала, сидел мужчина. Костистое лицо очень высокого, худого человека отличалось неправильностью черт, а непропорционально большие глаза с красной радужкой и вертикальной узкой прорезью зрачка напоминали о легендарном графе Дракуле. Фигуру незнакомца плотно облегал серый, бархатистый костюм, а в руках он держал небольшой прибор, на дисплее которого высвечивался ряд цифр и непонятных знаков. Время от времени раздавался негромкий вой, и тогда мужчина нажимал одну из кнопок, расположенных на пульте, встроенном в ручку кресла.

В дверь постучали, и в помещение вошёл человек, одетый так же, как и хозяин.

– Что тебе нужно, Ропе? – поинтересовался последний.

– Я принёс весть, мой жатир, – почтительно сказал визитёр, – а плоха она или хороша, судить вам.

Жатир (лиолисианское)– особый вид (мутант). Обладает огромной силой. Со временем имя стало нарицательным, обозначающим властелина.

– Да уж, конечно, – не отрывая взгляда от экрана, пробормотал долговязый,– не тебе. Итак, что ты хочешь мне сообщить?

– В начале второй декады адореха в семье эвгаста и обычной женщины родился ребёнок. При этом произошёл огромный выброс энергии, свидетельствующий о появлении на свет нового жатира…

Адорех (лиолисианское)– один из очень долгих месяцев на Лиолисе.

Эвгаст, эвгаста (лиолисианское)– боевые биороботы мужского и женского пола.

– Что-о?!

Сидящий вскочил.

– И я узнаю об этом только сейчас?!

– Простите, повелитель, шифрограмма задержалась, слишком много препятствий. Что прикажете предпринять?

– Свяжись с вуши, пусть они заберут ребёнка и доставят сюда. Почти всю долгую эру генгеста я в одиночку нёс тяготы власти, не имея возможности никому передать свои полномочия. И теперь, когда во Вселенной появилась новая особь моего вида, её необходимо соответственно воспитать, чтобы она продолжила дело. А этим могу заниматься только я, нельзя оставить юного властелина на руках эвгаста. Он инициирован?

Вуши (лиолисианское)– живой чёрный ослизлый туман, зародившийся во тьме Лиолиса после того, как звезда Алгор погасла. Обладает способностями перемещаться в космическом пространстве без корабля и переносить внутри себя живую органику.

Эра генгеста (лиолисианское)– эра миролюбия.

– Вуши попытался это сделать, но упрямец вытолкнул его из головы.

– Тогда пусть повторит попытку или, если тот станет упираться, воздействует на его детей, соседей, на кого угодно, лишь бы мой преемник оказался здесь. Нельзя терять времени, ещё немного, и будет поздно.

– Есть!

Дважды хлопнув себя ладонью правой руки по левому плечу, гость покинул белую комнату, а хозяин вскочил с кресла и забегал по помещению. Резко остановившись, он прошипел:

– Как бы не так – новый жатир! Я уничтожу маленького соперника. Власть принадлежит мне!

Шло заседание худсовета. Николай Комаров – сорокадвухлетний актёр нервно постукивал пальцами по столу, проклиная всех худруков и режиссёров на свете.

Худрук – художественный руководитель театра, коллектива.

Он рвался домой. Утром восьмилетняя дочка Лиза внезапно заболела и лежала теперь с высокой температурой, хныча и требуя папу. За ребёнком ухаживала мать, но Николай всё равно переживал, и обсуждение глупой пьески, несмотря на то, что его ждала в ней главная роль, раздражало артиста до слёз.

– Коля, а ты что думаешь? – внезапно обратился к нему с вопросом директор Николай Михайлович.

Комаров правдиво ответил:

– Я мечтаю отсюда уйти, у меня Лизочка в жару лежит. Уж простите, я не слышал ничего.

Директор с сожалением поцокал языком и участливо поинтересовался:

– А Лена разве не с ней?

– С ней, но поймите…

– Николай, – строгим голосом прервала его Ирина Сергеевна – худрук театра, – у всех нас дома сложности, но работа есть работа. Другое дело, если бы девочка осталась одна. Мы бы не настаивали на твоём присутствии.

– Ну, да, как же, – зло подумал Комаров, – тебя только собственные проблемы волнуют…

И в этот момент за него неожиданно вступился молодой режиссёр, занимающийся постановкой:

– Да отпустите вы его, господа. Вам ли не знать, как высока трудоспособность Николая Александровича, и как он дотошен в работе над образом. Вы же не думаете, что он не справится с ролью? Идите к дочке, Николай, а завтра мы встретимся и поговорим.

Комаров благодарно пожал руку заступника, попрощался с коллегами и выскочил за дверь. Коридор не освещался, театр соблюдал жёсткую экономию, как, впрочем, и другие учреждения сферы культуры и искусства. На ходу вызывая по сотовому такси, Николай направился к светлой точке впереди; в фойе горела дежурка. Когда он проходил мимо ниши, где когда-то стоял бюст Ленина, ему померещилось, что в ней шевельнулось большое и чёрное нечто, выделяющееся даже на фоне окружающего мрака. Останавливаться Комаров не стал, мало ли что почудится.

Но едва он миновал углубление, как зазвучал странный, неземной голос, вещающий на незнакомом языке, который Николай, тем не менее, понимал:

– Внемли мне, Фривид! Минула вторая декада адореха эры ильраха, и настала пора. Ты должен проснуться, эвгаст.

Эра ильраха (лиолисианское)– эра смерти.

Ошеломлённый мужчина всмотрелся в густые тени, и снова ему показалось, что в них прячется существо, способное вызвать ужас и отвращение у нормального человека. Рядом возникло движение, и к окаменевшему Комарову потянулся безобразный комок черноты, пытаясь коснуться руки. Вскрикнув, он шарахнулся в сторону, но поздно, тьма влилась в него, наполнив мозг звуками музыки и воющими голосами. Усилием воли выпихнув эту какофонию из головы, Николай вырвался и помчался к выходу, преследуемый словами:

– Просыпайся, Фривид, ты нужен Лиолису…

Выскочив к вахте, запыхавшийся Комаров спросил у дежурной:

– Тётя Нина, сюда входил кто-нибудь, кроме актёров?

Голос его дрожал.

– Нет, Коленька, – ответила та, – не входил и не выходил. А почему ты спрашиваешь?

– Да померещилось мне что-то в темноте. Стыдно, но испугался до мурашек.

Вахтёрша понимающе кивнула.

– Всё может статься, сынок. Здание немолодое, сам знаешь, случалось, и артисты тут умирали. Мало ли что по коридорам бродит. Но пока, бог миловал, ничего страшного не стряслось. Дома водичкой святой умойся, чтобы не пристало.

– Да, спасибо, тётя Нина. Побегу я, дочка болеет.

– Беги, Коленька. Леночке привет передавай, соскучилась я по ней.

– Обязательно.

Толкнув дверь, Комаров прыгнул в такси, и, пока машина везла его по ярко освещённым широким улицам, успокоился. Но когда он вошёл в подъезд, где царила первозданная тьма, сердце актёра вновь сдавил ужас.

– И тут экономия, – сквозь зубы процедил он, разрываясь между желанием поскорее попасть домой и иррациональным страхом.

Жил Николай невысоко – на втором этаже, но никак не мог заставить себя взойти на первую ступеньку. Наконец, мужчина нашёл выход: напряжённо всматриваясь во мрак, Комаров достал телефон и позвонил жене. Когда та ответила, он попросил: