– Илья, – набравшись мужества и посмотрев ему в глаза, заговорила я. – Могла ли у Льва случиться связь, о которой я не знаю? И он настолько увлекся, что не выходит на связь?
– Нет, – твердо сказал Нечаев, не отводя глаз, продолжил. – Этот вариант исключаем. У Льва никого нет, кроме тебя.
– Тогда случилось что-то страшное, – тихо сказала я.
В комнате повисла тягучая тишина. Она стала невыносимой, хотелось орать, но я не проронила и звука. Оглушенный страшным и внезапным предположением, Нечаев принялся за активную деятельность. Он куда-то звонил, вызывал помощницу Льва, долго ее допрашивал, доведя до слез. Ходил по комнате, как загнанный в клетку зверь.
Я мало обращала на него внимания. Павел внимательно следил и за ним, и за мной, прислушивался к разговорам, но, казалось, не верил в успех. Все пытались отрицать очевидное – пришла беда.
В памяти ярким воспоминанием проявилось маленькое алое пятнышко на ковре в гостиной. Казалось, еще тогда я поняла, что не увижу больше мужа, теперь же я была уверена в этом. И вместе с этим пришли непонятное спокойствие и усталость.
Потратив на бесплодные звонки больше часа, мужчины решили обратиться в полицию, дабы оповестить органы о произошедшем и подключить их к поиску. Перед этим мы долго и тщательно обсуждали что и как говорить следователю и как себя вести при встрече с ним. Вернее, обсуждали Илья и Павел, мне же отводилась роль послушной марионетки, в точности исполняющей отведенную роль. И я не слишком противилась этому, желая лишь одного – как можно скорее оказаться подальше от этого места и этих людей.
Наконец вызвали полицию и двое мужчин прибыли в рекордно коротки сроки. Они вошли в кабинет и сели в роскошные кресла, разложив документы на столе. Не нужно быть следователем, чтобы понять, им не по себе в этом логове адвокатов, в окружении лоска и роскоши. И тот факт, что вызывая их, Нечаев пообщался с высшим руководством, уверенности им явно не прибавил.
Старшинство в этом дуэте принадлежало Молохову Николаю Сергеевичу, коренастому майору лет сорока. Непосредственная близость маленькой армии адвокатов благотворно на него влияла, в том плане, что безукоризненная вежливость и обходительность не покидали его на протяжении всей нашей встречи.
Аккуратно записав неровным почерком все сказанное нами, он оставил каждому свою визитку и удалился, пообещав во чтобы то ни стало мужа мне вернуть. Живым или мертвым не уточнил.
Весь следующий день я провела в нескончаемой агонии. Не решаясь покинуть квартиру, ходила из угла в угол и сотни раз проверяла телефон. Все казалось, что я упустила тот самый важный звонок. Но телефон молчал. Лишь Ленка периодически звонила, следуя нашей договоренности.
И каждый раз я заверяла ее, что со мной все хорошо, беспокоиться не стоит. Но это было не так. Ожидание измучило меня. И доведя себя до точки, я решилась на поступок, о котором еще совсем недавно даже мысли не допускала. Отчаяние толкает на крайние меры.
Я долго колесила по городу, желая убедиться, что «хвоста» нет. Обнаружить его не удалось. Впрочем, я прекрасно понимала, что с современным техническим развитием, для того, чтобы узнать о моих передвижениях вовсе не обязательно приставлять ко мне накаченных мальчиков, достаточно прикрепить крохотный маячок, и я как на ладони. Но даже это не смогло меня остановить.
Удивительно, сколь значимым может быть один человек для другого, даже не зная этого … Боль, обида, ликования, радость, надежда, страх – все эти чувства могут порождается им в сердце кого-то без всякого желания и даже ведома…
Размышляя над превратностями судьбы, я кусала губы, нервно теребила ключи от машины и часто вздыхала, желая запереть покрепче терзающие мыслишки в подкорках сознания. Только место для философствования я выбрала не лучшее – подоконник лестничной клетки.
Если уж быть до конца честной, пребывание на этом подоконнике (с него хорошо видна дверь квартиры номер шестнадцать) стало неким достижением, едва ли не подвигом.
Дверь была совершенно не примечательная: обтянутая кожей цвета горького шоколада с небольшими золотыми цифрами, обозначающими номер квартиры. Дом, где находилась квартира, тоже не выделялся: серая сталинка с просторным внутренним двором и огромной аркой. Таких домов десятки в московском районе – построенных для элиты прошлого, постепенно ставших собственностью элиты настоящего.
Единственно важным, удерживающим меня здесь все это время, была хозяйка квартиры. Именно мысли о ней прожигали душу и разум.
Но тревога и боль, появлявшиеся при одной мысли о ней, ставшие неотъемлемой частью ее образа, вполне привычными. Сегодня я, наконец, решилась встретиться с ней, и, усмиряя собственные трусость и гордыню, терпеливо ждала ее появления.
Распорядок ее дня был мне хорошо известен, и, если верить часам, она сейчас вернется из фитнес-клуба, куда ходит три дня в неделю на занятия с личным тренером.
Внезапно послышался звонкий писк домофона, а вслед за ним хлопок, закрывшейся двери. Сердце екнуло и забилось с такой невероятной скоростью, что в глазах неожиданно потемнело, стало трудно дышать. Но у меня было несколько спасительных минут, пока лифт поднимался на третий этаж, чтобы взять себя в руки.
И двери лифта распахнулись, хозяйка шестнадцатой квартиры изящной походкой, подошла к двери. Стройная, с великолепной осанкой, густыми светло-русыми волосами, заплетенными в тугой узел, в свои сорок с лишним она выгладила на поздние тридцать. В ней чувствовалась внутренняя сила, а немного вздернутый кончик носа, намекал на присущее упрямство.
Она уже достала наманикюренной ручкой связку ключей. Я же будто окаменела, смотрела на нее, забывая дышать и моргать, не в силах пошевелиться, промолвить хотя бы слово.
Неожиданно она повернулась в мою сторону, сердце екнуло и замерло, тогда казалось, навсегда.
Не помню, как покинула подъезд, улицу, город… Развивая максимальную скорость, нарушая все возможные правила, я мчалась прочь.
Я убегала от нее, от себя, от рвущих на куски мыслей, слов, отчаянья, что охватило меня, стало править мной.
Боль стучала барабанной дробью в висках, застилала белой пеленой глаза. Ничего больше не существовало в мире, лишь боль и отчаянье…
Внезапно стало трудно дышать, легкие, словно пожирал огнь. Каждый вдох, будто острое лезвие пронзал грудь, в ушах зазвенело.
Ударив по тормозам, я чуть не вылетела в кювет. Вывернув руль, едва ли не в полуметре от ствола огромной ели, остановилась. Как выброшенная на берег рыба, я жадно хватала губами воздух, но дышать не получалось. Казалось, весь кислород кончился. Зато воды было в избытке, ведь слезы градом сыпались из глаз, огромным солеными каплями падали на щеки, колени, ладони и не было им конца.
Тут я поймала свое отражение в зеркале, и мне вдруг стало так смешно, как не было никогда в жизни.
И я побежала. Оставив машину, ринулась в лес. Я мчалась, задевая руками ветки деревьев, спотыкаясь о кочки и пни. Падая, вновь поднималась и снова бежала. Видимо, это был единственный способ не сойти с ума.
Не знаю, как долго это продолжалось, но внезапно силы покинули меня. Сбившись с шага, я остановилась.
Вокруг не было ни души. Кроны деревьев склонились надо мной, окружив. Над ними солнце, оно было таким ослепительно-ярким и светлым… Я протянула вперед руку, так сильно захотелось, чтобы его лучик упал на ладонь.
Я села на землю, покрытую пушистым серым мхом и обхватив руками коленки, долго сидела так, не шевелясь, слушая лес. Меня не смущали капавшие на джинсы слезы, я не замечала их.
Что ж, так бывает, когда мечты сбываются. Так бывает, когда мечты ломаются.
Я вернулась домой ближе к рассвету. Ночной город мирно спал. Пустые дороги, безлюдные улицы, разве может быть что-то прекраснее?
Переступив порог квартиры, я прошла в гостиную не разуваясь, уселась в кресло. Свет белой ночи достаточно освещал комнату, но казался каким-то странным, будто в нем оживали тени. Откинув голову на спинку кресла, я наблюдала за ними, но что-то, будто назойливая муха мешало мне.
