— Да. Смерть наступила в 07:13 по тихоокеанскому времени. Тело так и не прошло обратную метаморфозу. Вскрытие назначено на завтра, в присутствии родственников. За ними выслан SFSK-22, срочный «погребальный» рейс.
— Но причина смерти?..
— Конечно. Впишут заранее. Бэл как раз в морге, договаривается с Тристрамом Ван Гайтом, реаниматологом. И с коронером. Коллегия адвокатов пришлёт представителя позже. Бэла на всех не хватит, я сам скоро подойду. Только дай мне три минуты.
«Нам не нужны проблемы. Семья Калеба ничего не узнает».
Последние слова Демон произнёс не вслух. Вложил близнецу в голову, вложил сладким, мягким и успокаивающим голосом, который никто никогда в жизни не слышал. Ну, не считая самого Ангела, который ничего не ответил. Не захотел… или не смог: Демон наклонился запечатать его губы молчанием в долгом ласкающем поцелуе.
*
— Ману, ужин готов! — Визгливый голос матери шарахнул по барабанным перепонкам так, будто она заорала в самое ухо, а не за стенкой.
Мануэль с глубочайшим вздохом сожаления отложил учебник всемирной истории. Завтра суббота. Школа, грёбаная школа, каждый день, и в воскресенье тоже. Их учат экстерном, подгоняя во всём, быстрее, умнее, ловчее и выше. Выучить и выровнять с земными подростками, вбить в голову побольше в сжатые сроки и устроить на обещанную работу мечты… Кадровая политика корпорации отличалась разумностью, дальновидностью и беспощадностью. Но Ману таких слов не употреблял, хоть и знал. Вместо этого у него вырвалось короткое и ёмкое…
— Блядь.
Он ни черта не подготовился на завтра. Ни доклад, ни вопросы, ни разбор билетов к экзамену. Историю он не любил. По большому счёту, ни один предмет не вызывал восторга, кроме музыки и уроков пения, которые мать заставила его брать в качестве дополнительных занятий. Зачем? Чтобы её младшее чадо не шаталось праздно по улицам Аркада, не пробиралось на алкогольные склады за «вкусненьким» и дармовым. И не сидело потом, кайфовало, в специально оборудованных для юных неформалов уютных каменных гнёздах с северной стороны атомного реактора. АЭС находилась на окраине, а дом — в центре города, и, несмотря на высочайшую степень безопасности и полное отсутствие преступности, Тисс не любила, когда Ману находился вне дома после захода солнца.
— Ману, курица остывает!
— О, Яхве, Эль-Шаддай, — внятно, разделяя по слогам, произнёс Ману, нарочно поддразнив мать. — Курица остынет, но не улетит с твоего большого расписного блюда. Если, конечно, великий бог Саваоф не дарует ей обратно отрубленные крылья.
— Ману! — Голос сорвался в чистый визг.
— Иду я, иду! — Он с досадой напялил поверх футболки фуфайку с капюшоном и натянул носки. Холодно не было, климат под куполом Аркадии искусственно поддерживался такой, какой царил на Земле чуть севернее тропика Рака, но мать, привыкшая к умеренным широтам бывшей родины, заставляла его носить тёплые вещи. Ведь не дай бог же простудится! В ноосфере Марса, полностью лишённой привычных микробов…
— Ты опоздал, — сварливо сказала Тисс, не зная, к чему ещё придраться: одет отпрыск был по форме, как она любила, с закрытой шеей и запястьями, непослушные белокурые волосы тщательно зачёсаны назад, лицо мрачное (Ману не потрудился над напускной радостью в этот раз), но и без хамоватой ухмылки трудного подростка. В том, что подросток он трудный, никаких сомнений не было, потому что юный оборотень слышал об этом из уст матушки по пятнадцать-двадцать раз на день. — Руки вымыл?
— Нет, — Ману небрежно брызнул на мать воображаемыми каплями воды с пальцев. Вверх, в её багровое лицо. — Опять макароны к курице? Ты что-нибудь другое готовить умеешь? Тётка Аделаида хотя бы картофельное пюре варить научилась и рыбу запекать.
Тисс задохнулась, молча выписав сыну подзатыльник, и усадила за стол, по неискоренимой привычке аккуратно придвинув его стул так, чтоб он держал спину ровно. Поджала губы, поворачиваясь к электрической плите, чтобы домыть пятно, оставшееся от выкипевших из кастрюли макарон. Да, он говорит обидные, но в целом правдивые вещи. Её любимый младший ребёнок… не похожий характером ни на неё, ни на мужа. Копией покойного Максимилиана был Ксавьер. А Мануэль больше походил на подкидыша и с самого младенчества вёл себя так, будто существует отдельно от клана. Где же она допустила ошибку? Неужели любила слишком сильно? Или катастрофа произошла раньше, ещё в утробе?
Она неслышно вздохнула, выжимая тряпку и выливая мыльный раствор в раковину. Конечно, ответ есть, лежит на поверхности… просто ей не хочется видеть и осознавать. В ночь, когда муж ушёл на охоту и не вернулся, у неё вдруг открылось сильное кровотечение. И их главный лесной знахарь из клана кабанов, Ноэль Клаас, диагностировавший у Тисс первую беременность, осторожно сообщил, что отложить яйцо она не сможет. Зато может умереть… если добровольно не избавится от зародыша прямо сейчас. Она чуть было не согласилась. Собственно, она согласилась, но Ноэль не успел приготовить комнату для аборта и почистить инструменты. В деревню на последнем издыхании примчался окровавленный гонец из клана пантер с криком «Мертвители! Идут Мертвители!». Она забыла обо всем, схватила трёхлетнего Кси и побежала в пещеры, присоединившись к малочисленной группке своего клана… И потом сидела до утра на жёстком камне, неподвижно уставившись в одну точку, обнимая мирно спящего первенца и прижимаясь спиной к такой же, как она, молодой испуганной матери, потерявшей ночью мужа. И думала, думала, сомневалась, решалась… А в груди ширилась горечь и камнем наливалась тяжесть. Эта маленькая, такая болезненная и капризная завязь в её человеческой матке была прощальным поцелуем Максимилиана… Если она нечаянно пройдёт метаморфозу, то потеряет всё окончательно и бесповоротно, потому что змеи не живородящи, а яйцо следовало откладывать днём раньше. Но если бы она знала раньше! Если бы почувствовала… если бы не кровь… Значит, придётся терпеть боль и идти на риск. Возможно, умереть не сейчас, а при родах. Пусть бы только на свет появился ещё один мальчик из рода Санктери…
Кровотечение остановилось лишь на третий день. В пещерах они тоже просидели три дня, прежде чем осмелились вернуться. Деревню Мертвители сожгли дотла, озверев от жажды крови и ярости, когда не нашли там ни души. Трупы мужчин-охотников, погибших при стычке с ними в первую ночь, они сложили в груду и тоже подожгли. И хоронить их пришлось в братской могиле, не опознав ни единого лица в куче обугленных костей и жирного пепла. Она впервые не заплакала, ожесточившись. И когда Клаас вернулся с робким вопросом и коротким ножом в руке, она выгнала его вон, собрала скудные пожитки и отправилась выстраивать дом в новом потайном месте, ещё дальше от лесной опушки.
Ребёнок рос и грубо пинался в стенки живота. Её часто тошнило и ещё чаще хотелось бросить всё и умереть. Потому что набеги и поджоги продолжались. Убили нескольких старших сестёр, взявших на себя мужские обязанности добывать пропитание. Она не охотилась вместе с ними лишь потому, что растущий живот не давал ей бегать и сражаться наравне со всеми. И метаморфоза… гладкая змеиная кожа, не подверженная боли и растяжениям, по которой она скучала так, что чуть не повредилась умом. Ну… Тисс была уверена, что немножко всё-таки её психика пострадала от полной человеческой беременности длиной в бесконечные девять месяцев. Ведь Ксавьер вылупился из яйца, как подобает настоящему белому удаву. А в день родов Ману она не была даже уверена, что вытерпит процедуру, как обычная человеческая женщина. Она попросила у Ноэля кесарево, совершенно не стыдясь своей слабости. Больше детей она иметь всё равно не намерена. Макс останется её единственной любовью.
— Мам, ты выжала эту тряпку уже восемнадцать раз, — ехидный голос Ману ворвался в голову как боевой снаряд. Тисс вздрогнула, разжав кулак. — Сама-то давиться своими макаронами будешь?
Послышался характерный звук вилки, ударяющейся об стол. Она не повернулась, зная, что одна макаронина уже запущена из «катапульты» и прилипла к её волосам на затылке.
