— Сквозь ту дамочку? Она так неудачно наклонилась…

— Да, сквозь медсестру. Сделай четырёхкратное увеличение.

Человечек, хлебавший под чёрно-белым экраном быстросуп из чашки, чуть не завопил от досады и отчаяния. Его милый манекен слегка изменил положение головы и опять не двигался. Опять не двигался! Полчаса! Парень торчит под палатой уже целых бесконечных полчаса, ничего, ничего, ну совершенно ничего не делая!

Человечек протёр блестящее от пота лицо и долил себе в суп спирта.

— Обкатывать новую технологию в полевых условиях круто, шеф, — подал голос Кьюсак, когда Камилла закончила с перевязкой и отошла от постели больного к вешалкам. — Мы засекли всё, что нужно? Сканирование через меня работает?

— Более чем.

— И через женские бёдра с задницей? Она так и не открыла мне толком обзор.

— И через бёдра тоже. Даже через кирпичные стены работает — но чуть похуже. Когда медсестра уйдёт, и лучше бы это случилось побыстрее, — добавь в капельницу пациенту Аккерману не σ-сыворотку, полагающуюся по официальному протоколу миссии, а препарат без этикетки, которым тебя перед вылетом снабдили умельцы Гранитной лаборатории. Снабдили же? Успели?

— Да. Я всю дорогу хотел уточнить у тебя, что это и для чего, и почему всучили в последний момент, но не осмелился. А когда спрашивал очкарика-биолога в той высотной лаборатории, он ответил «святая вода» и рассмеялся.

— Неплохая шутка. А ты в следующий раз — осмелься.

— Это даже не вода, святой гель какой-то. И воняет водорослями страшно.

— Отвлекаешься, птенец. Вылей приблизительно две трети флакона, выдави, если не выливается, встряхни капельницу, чтобы равномерно поступало. Остаток распредели между пациентами Геллерами, проверишь, где их разместили. У палаты интенсивной терапии могут засидеться родичи или друзья, разберись болтливо, талантливо, всё как ты умеешь. С папарацци — стандартный протокол. И уходи.

— Почему ты сам не прилетел, шеф? Если эти ребята для тебя… — Кью не знал, какое слово будет уместно. «Важны»? «Что-то значат»?

— Я нужнее в другом месте. Мне жаль.

— Но все эти заморочки с встраиванием поверх сетчатки длинноволновых передатчиков и CCD-матриц… Нет, мне нравится! И я первый, кто опробовал, я так горд, что ты выбрал меня, а не выскочку Весёлого Гота. И больше никакого геморроя с нацепленными на одежду приборами, их переклеиванием или не переклеиванием по забывчивости…

— Кью, где проводил отпуск?

— В Алжире, шеф. Исследовал Сахару, искал уединения. Нашёл. Медитировал в пустыне.

— А я никогда не был в отпуске, мой птенчик. У меня мало времени, и вечно его не хватает на самое главное. Сегодня — хватило. Знаешь, что это значит? Что ради главного я пожертвовал сотней второстепенных вещей. И провинциальная канадская больница — первая в их списке, весьма деликатная. Мальчику, страдающему в палате за стеклом, я обязан: с его помощью я отыскал Феникса, чтобы сжечь и затем возродить из пепла. Тебя не должны заботить мои проблемы с поимкой метафорических птиц, пойми одно: я задолжал этому мальчику как минимум одну дополнительную жизнь. Расстарайся там за меня, не дай ему загнуться от сепсиса. Справишься?

— Да, шеф. Больше никаких глупых вопросов, шеф. Отключаю микрофон.

*

«И какой ценой? — Ангел ворвался без предваряющих шагов и лучей света, будто ждал в засаде. Виртуозно врезал по мозгам — не кулаком, правда, а стрелой, пущенной с предельно натянутой тетивы. Но отлетел Демон как от кулака — в нокаут. И на секундочку опешил. Пора поздравить брата с овладением новой психоспособностью? — О, не делай этот невинный, ничего не понимающий взгляд. Я лучше всех знаю, что ты не умеешь воскрешать. Тьма — не умеет. Тем не менее ты выдал во дворике их дома у перевёрнутого надувного бассейна такой театральный перформанс, что у меня телепатический мост перегрелся и ненадолго сломался в недоверчивом шоке».

«Ты хотел отложить допрос, светоч мой».

«Но ты вынуждаешь меня».

«Ты уже спрашивал».

«А ты как обычно не отвечал, мерзавец. Какой ценой?!»

Демон послал ему смачный воздушный поцелуй и повернулся к дремлющему Ману. До пленения зеркалом и Архивариусом оставалось двадцать три минуты.

«Цена, цена… Как тебя не достало ещё постоянно заглядывать в их тощие кошельки и нервно пересчитывать содержимое?

Огромная цена.

Никому такими суммами жадность или трусость не позволит распорядиться».

«Тебе!»

«Да, мне. Смел и расточителен, во славу твою, душенька».

Он нашёл беззащитно оголённую впадину между ключиц Мануэля, примерился. Начал целовать криво улыбающимися губами, постепенно разгоняя застоявшееся болото крови, а краем холодного сознания — печатал «дикому коту» на задании сообщение из телефона, лежавшего далеко, в кармане сброшенной второпях перед сексом куртки:

«Уходи оттуда, Кью. Уходи и не оглядывайся».

Камиллу с четырьмя сотнями других медсестёр, сиделок и стажёров; две дюжины врачей, включая практикантов; пациентов, администраторов, ассистентов, охранников, уборщиков, официально зарегистрированных посетителей, настырных газетчиков, случайно забредших посидеть в тепле бомжей и того сумасшедшего пьяницу-патанатома, снимавшего Кьюсака на самодельную камеру из подсобки в морге, — всех заберёт Тьма.

Больница, благоухающая легионом свежих трупов? Нет, не трупов… И он не скажет светоносному брату, что именно случится с этими людьми, вынутыми да положенными из «кошелька». Так всегда — деньги на бочку, единственные имеющиеся деньги, стонущие, из плоти и крови, непрерывная подпитка, иначе никакие чудеса не работают. Тот святоша, воскресший в пещере на третий день после всемирно известной казни, просто забыл указать спонсора своего, хм… «чуда». Он расчётливо выбирал, он хотел, он радовался. А я — подписался на это, когда колдовал в тринадцати концентрических кругах, вне себя от злости. Раз попался на эмоциональный крючок. Больше не попадусь.

Знал, чем всё обернётся? Нет, не знал. Но морально и аморально был готов платить любую цену. И он не жалеет. Он киллер, в конце концов, он ежедневно подписывает контракты куда более незавидные. Невыгодные. Несправедливые. Где выигрыша нет ни для кого — кроме казино, конечно.

Мальчик с гитарой выживет. Его безутешная мачеха и его любовники останутся при нём. А гель, экстренно синтезированный на Гранитных этажах из единственной капли крови Ксавьера, — Демон таки украл её и через «не хочу» донёс Хэллу — позволит отрезанным яичкам и пенису срастись обратно с избитым телом. Поможет финальному «чуду» случиться без лишних жертв. Если не считать самого мастера. Как же он орал…

Родными детьми мальчик обзавестись уже не сможет, но и зачем ему? Он не подумает огорчаться. Это его небольшая итоговая расплата за долгую и, более чем вероятно, счастливую жизнь. И он тоже не пожалеет.

«На пути к конкорду, шеф. Задание выполнено».

«Продолжай прерванный отпуск, птенец. Наслаждайся Сахарой».

========== Вырезанная сцена #2 (Антитело) ==========

Угол

Feel me in the corner

Oh beside your mouth

Feel me in the inside

Of the faintest trace of sound

It’s fire underwater,

Breathing while you drown

Feel me in the saturation

When the sun burns out¹

Blue Stahli — “Corner”

— Дэз, с визита к старикам мне не даёт покоя одна вещь. Я увидел их такими, какими мне позволило моё воображение и их благосклонность. То есть какова их наружность на самом деле, так и осталось тайной.

— А что если у них нет наружности? Тебя устроило бы аморфное облако света, немое, почти невидимое и не слишком дружелюбное?

— А тот бог, в которого они синтезируются, сливаясь четырьмя облаками в одно, выглядит все же иначе? Плотнее?

— Ди, я дурачусь. Пользуюсь твоими знаниями из фантастических книг.

— Используешь против меня, я заметил. И заметил кое-что ещё. Если они выглядят произвольно и согласно моим ограниченным представлениям о красоте, уродстве и самопожертвовании, то и ты тоже?