Салем удивленно на него посмотрела.

— Да? И чем же?

— Не знаю. Просто напоминаешь… Поведением, наверное. Или тем, что рассказываешь о случаях из детства Синдер, которых она сама стыдится. А возможно, теплотой в голосе, когда говоришь о ней и всех остальных. Ну, и тем фактом, что ты воспитала Синдер, ни на кого при этом не полагаясь. Как бы там ни было, я легко могу представить на твоем месте мою маму.

— Когда-то давно я и в самом деле была матерью…

Жон вздрогнул.

Эту историю он уже слышал от Озпина, и сейчас столь мрачных воспоминаний хотелось бы избежать.

— Извини, что напомнил, – произнес Жон.

С другой стороны, он не отказался бы узнать побольше о жизни Салем с Озмой, поскольку как раз данный момент и являлся отправной точкой их “войны”.

— Кстати, вы завели детей уже после того, как Боги вас прокляли?

— Да, мы оба тогда находились под действием проклятья. Но… дело в том, что мы оказались прокляты по-разному. Я застыла в одном возрасте, а Озма продолжал стареть, затем умирал и вселялся в новое тело. Ты представляешь себе, насколько сложно привыкать к новому внешнему виду мужа каждые несколько десятков лет?

Ну, Жон, конечно, мог напрячь воображение, но соответствующего опыта у него, само собой, не имелось.

— Странно? – предположил он.

— Еще как! Я не возражаю против изменений цвета кожи и волос. Или глаз, хотя один раз он пришел в теле воина с серебряными глазами. Половина столетия секса без позиций, где можно было бы случайно встретиться взглядом! Но даже это не так уж и страшно по сравнению с наличием пассажиров. Они остаются в его сознании достаточно долго, прежде чем оказываются поглощены. Я вот один раз обняла Озму и хотела перейти к самому интересному, а он вдруг вскрикнул и заявил, что является не тем человеком, который мне нужен.

— Хм… Должно быть, настроение было испорчено.

— Да. Но не настолько, как в те моменты, когда Озма возвращался домой в теле ребенка!

Жон вновь вздрогнул.

— Как это вообще работает?

— Не знаю. Но я могу сказать тебе, как и где это точно не работает! В моей постели! Полное отсутствие секса до тех пор, пока ему не исполнится хотя бы двадцать лет! Такое правило мы установили. Придерживаться его временами было очень тяжело, потому что Озма ведь еще и старел. Иногда получалось так, что он становился совсем дряхлым, умирал, а потом мне приходилось ждать, когда его новое тело подрастет. Лет сорок мы изображали кроликов, после чего всё повторялось заново.

Ага. А ведь Жон наивно полагал, что у них с Глиндой в отношениях имелись серьезные проблемы…

— И из-за этого у вас вышла размолвка?

— Из-за периодических расставаний? – уточнила Салем. – Нет. Мы привыкли к тому, что подобные моменты идут в комплекте с бессмертием. Что вообще Озма рассказал тебе о наших разногласиях?

— Даже не знаю, будет ли мудро с моей стороны отвечать на твой вопрос… – пробормотал Жон.

— Я не стану злиться, – пообещала Салем. – Давай уже, говори. Мне слишком сильно нравятся наши встречи, чтобы лишаться их из-за такой ерунды.

Жон сделал глубокий вдох.

— Озма сказал, что ты решила уничтожить собственный народ, которым правила, и начать всё заново. Он с этим не согласился и попытался увести детей, видимо, для того, чтобы ты не смогла привести план в действие, не поставив их жизни под угрозу.

К его удивлению, Салем не спешила ничего отрицать.

— Примерно так всё и было. И меня очень радует тот факт, что Озма не пытался тебя обмануть.

— Ты и в самом деле намеревалась всех убить?

— Да.

— Н-но зачем?!

— А вот это очень правильный вопрос, – усмехнулась Салем. – Действительно зачем? По какой такой причине я вдруг могла захотеть всех убить? Она – эта причина – ведь была, правда? Если я вместе с Озмой правила ими сотни лет, то с чего внезапно решила уничтожить?

— Потому что появилась необходимость это сделать?.. – предположил Жон.

— Верно, – улыбнулась Салем, поднеся к губам чашку с чаем. – История имеет тенденцию повторяться. Уверена, что данное высказывание ты уже неоднократно слышал. В нашем случае получилось так, что мы собрали и спасли остатки человечества, выжившие после ухода Богов. Мы помогли им заново отстроить цивилизацию. Взамен они испытывали благодарность и уважение. Пожалуй, даже любовь. Их дети помнили о временах Катастрофы. И дети их детей, которых обучили родители, а также каждое новое поколение.

Она тяжело вздохнула.

— Но со временем воспоминания начали сглаживаться. Люди в теории знали, что тогда произошло, но уже не испытывали по этому поводу никаких эмоций. Слишком много лет отделяло их от времен Катастрофы. То же самое можно сказать по поводу вашего расизма. Еще и столетия не прошло с тех пор, как люди проиграли войну фавнам, но опять стремятся наступить на те же грабли. Их не интересует ответ на вопрос: что случится, если на этот раз фавны вновь победят, но не оставят людей у власти. Они даже не помнят, что конкретно представляет из себя война. Всё это превратилось в некое “важное историческое событие”.

“Прямо как Великая война”, – подумал Жон.

Умом он понимал, что ничего хорошего в ней не было и быть не могло, но оказался просто не в состоянии испытывать те же чувства, что и пережившие ее люди. Ему оставалось довольствоваться только кратким проблеском чужих эмоций на страницах книг.

— Наш народ начал от нас отдаляться. Он хотел свободы и независимости. Если честно, то нас это более чем устраивало, – продолжила Салем. – Мы завели детей, и у меня хватало хлопот с ними, чтобы не желать лишний раз отвлекаться на всякую ерунду. После долгих столетий правления власть не казалась такой уж притягательной ни мне, ни Озме.

— И что же тогда произошло?..

— Как я и говорила, история имеет тенденцию повторяться. Мы подняли восстание против Богов, и наши подданные принялись готовить нечто подобное против нас. Всё началось с тихих перешептываний, где они ставили под вопрос наши решения и винили в различных проблемах. Потом выступать принялись открыто, а обвинения доходили до полнейшего абсурда. Не вовремя пошел дождь? Разумеется, это сделали мы. Ребенок ободрал коленку? Кто же еще тут мог оказаться виноватым, кроме меня? Они хотели независимости, но не находили в себе сил или желания поверить в то, что мы ее просто так им отдадим. По какой-то совершенно непонятной причине люди вбили себе в головы, что по-настоящему свободными они станут лишь после того, как изгонят нас из страны. Ну, или убьют.

Жон нервно сглотнул.

— И они попытались это сделать?

— Да. Из нас двоих Озма являлся наиболее простой целью. Он мог умереть. На его жизнь совершили несколько покушений, но ему, само собой, удалось их сорвать. И Озма решил, что волноваться тут ни о чем не стоило, – вновь вздохнула Салем. – Это так на него похоже: отсутствие злопамятности, готовность принимать лживые извинения… Он сказал, что продемонстрировав милосердие, мы докажем необоснованность их веры в нашу злобность. Как и обычно, Озма переоценил человечество. Милосердие по отношению к несостоявшимся убийцам не было воспринято как проявление доброй воли – только как еще одно унижение. И раз уж мы с Озмой оказались им не по зубам, то они нацелились на тех, кто не был способен дать им отпор.

— На ваших детей?!

— Да. И вот как раз это, Жон, стало их последней ошибкой. Оскорбления и плевки вслед быстро превратились в броски камней. Мою старшую дочь наверняка бы убили, если бы ее ценой своей собственной жизни не защитил пес, дав время убежать. А когда она пришла ко мне в слезах и крови, рассказав о том, как погиб ее питомец, я отреагировала точно так же, как и любая другая мать на моем месте. Я отловила виновных, и на этот раз столь любимого Озмой “милосердия” они не получили!

Столешница, которую стиснули пальцы Салем, отчетливо треснула.

— Я вытащила их перед толпой и медленно испепелила. Только тогда самодовольство на лицах людей сменилось ужасом.