— Ты права, – добавил Жон. – Нас всё время что-то отвлекало, хотя данный вопрос следовало решить гораздо раньше.

— Питер с Бартом не знают, как себя с нами вести, – вздохнула Глинда. – Довольно неловко получается.

— Правда? Я и не заметил…

В чем признаваться, к слову, тоже было довольно неловко.

Жон вздохнул и уселся за стол. К его удивлению, Глинда заняла место напротив, посмотрела ему в глаза и налила им обоим по стакану воды.

Всё это напоминало не выяснение отношений, а какое-то очередное совещание преподавателей Бикона. Впрочем, Жон вовсе не жаловался. Возможно, Глинда специально так поступила, чтобы им обоим было привычнее… Ну, или она просто разделяла надежды Жона на то, что удастся обойтись без лишней драмы и тем более крови.

Он принял стакан, тихо ее поблагодарил и сделал большой глоток. Глинда поднесла свой собственный к губам, давая понять, что начинать разговор первой она не собиралась. В конце концов, именно Жон сейчас к ней пришел.

— Думаю, надо обсудить наши отношения…

— Надо, – кивнула Глинда. – Начинай.

Жон вцепился в стакан и заглянул внутрь него так, словно там могли найтись какие-нибудь ответы.

Когда молчание стало затягиваться, Глинда вздохнула.

— Ладно, давай начну я, – сказала она. – Это будет справедливо, поскольку я из нас двоих старше и вроде бы даже взрослее.

Жон невольно улыбнулся.

— Вроде бы? Разве тут есть какие-то сомнения?

— Да. Если я действительно являюсь взрослой женщиной, то почему прячусь от проблем, словно твоя ровесница? К слову, как раз в этом и заключается одна из тех самых проблем. Разница в возрасте, – произнесла Глинда, проведя рукой между ними так, будто пыталась подчеркнуть эту разницу. – Тебе семнадцать лет, Жон.

— Восемнадцать.

— Восемнадцать, – закатила она глаза.

Жон непроизвольно подумал о том, что лишь дети столь ревностно указывали на каждый прожитый ими год. Например, та же Амбер обязательно бы заявила, что ей исполнилось не четырнадцать лет, а четырнадцать с половиной.

— А вот мне больше тридцати.

— Раньше с этим никаких проблем не было, – пробормотал Жон.

— Были, – возразила ему Глинда. – Это всегда являлось проблемой, как бы я ни старалась убедить себя в обратном. Попытки ее игнорировать помогали, но лишь до определенного предела. Я никогда настолько сильно не нервничала, как во время знакомства с твоими родителями.

Она сняла очки и, протерев их, неохотно добавила:

— Я чувствовала себя жалкой и ничтожной.

— П-прости.

— Нет, – покачала головой Глинда. – Тебе не нужно за это извиняться, поскольку вина тут исключительно моя. Есть многое, к чему приложили руку мы оба, но отношения решила начать именно я, и о существенной разнице в возрасте мне в тот момент было отлично известно. Я тогда наивно полагала, что любовь сможет постепенно перебороть все препятствия.

— Не получилось? – уточнил Жон.

Глинда смущенно улыбнулась.

— Получилось, но не до конца, – ответила она. – Не стану лгать, утверждая, будто не испытывала никакой неловкости. Иногда ты вел себя на свой собственный возраст, заставляя меня едва ли не краснеть. Но я понимаю, что всё это – исключительно мои проблемы. Иногда люди выглядят младше своих лет, а в двадцать мужчина считается уже вполне себе взрослым.

Жон тяжело вздохнул.

— Вот только мне не было двадцати, – пробормотал он.

— Да, – согласилась Глинда. – Тебе было всего лишь семнадцать лет…

Она поморщилась.

— Но семнадцать – это уже совершеннолетие, – заметил Жон. – Так что абсолютно ничего противозаконного мы не делали.

В Вейле в таком возрасте вполне можно было употреблять спиртное, жениться и распоряжаться крупной собственностью. Проще говоря, люди в семнадцать лет заканчивали школу и более не считались детьми. Одни поступали в университет или какое-нибудь специализированное учебное заведение вроде медицинской школы, другие же становились Охотниками, как, например, Вайсс, Янг и все остальные.

— Ничего противозаконного, – кивнула Глинда. – Но всё равно очень далеко от идеала. Ты совсем недавно перестал быть ребенком, в то время как я давным-давно являюсь взрослой женщиной. Многие бы сказали, что я воспользовалась твоей неопытностью.

— Это не правда, – возразил Жон.

— Знаю, но… мне удалось убедить себя в том, что всё в порядке, причем лишь потому, что я считала тебя двадцатилетним парнем, – вздохнув и закрыв глаза, произнесла Глинда. – А теперь представь мой шок от последующих новостей. Пусть семнадцать лет – тоже не совсем детский возраст, но именно в нем студенты поступают на первый курс. Я просто не могу заставить себя не думать об этом.

Жон сомневался, что на ее месте сумел бы избавиться от подобных мыслей. В конце концов, он и так целый год старательно игнорировал множество привлекательных девушек, которые, к слову, являлись его ровесницами, и если бы вдруг оказался вдвое старше них, то всё наверняка стало бы гораздо хуже.

— Но дело не только в возрасте, – прошептала Глинда.

— Знаю. Еще есть ложь.

— Да…

— Я понимаю, что должен за нее извиниться, – сказал Жон, сделав паузу, но так и не услышав от Глинды никаких возражений. Они оба прекрасно понимали, что конкретно тут имелась лишь его вина. – Но все мои извинения абсолютно ничего не изменят, верно? Речь идет вовсе не о том, как я попал в Бикон, а о лжи, на которой возникли наши отношения.

— Да, – всё тем же шепотом подтвердила Глинда. – Именно о ней.

— Прости, мне нет никакого оправдания. Я просто по уши влюбился и вел себя крайне глупо, не желая тебя потерять.

Судя по едва заметной улыбке, появившейся на ее губах, Глинда разделяла его чувства, пусть даже данный факт всё равно не мог ничего исправить.

— Я вел себя глупо, – повторил Жон. – Возможно, так сказались мои молодость и неопытность, а может быть, эгоизм. Когда я задумывался о том, что произойдет, если правда вдруг выплывет наружу, то боялся только за себя, и мысль о том, насколько больно будет тебе, даже не приходила ко мне в голову. Я ведь причинил тебе боль, верно?

— Да… но по большей части лишь косвенно, – пробормотала Глинда. – Полагаю, это характеризует меня далеко не с самой хорошей стороны, но лучше всего мне запомнилось именно унижение. Когда Джеймс и Винтер арестовали тебя за сотрудничество с Синдер, то я активнее всех участвовала в твоей защите: договаривалась, спорила, угрожала…

Она тряхнула головой, после чего продолжила:

— Я даже сказала Озпину, что уволюсь, если тебя сейчас же не выпустят на свободу. Ты был невиновным преподавателем и одним из немногих выживших студентов уничтоженной Школы для одаренных детей в Вакуо…

Жон вздрогнул.

— А еще – моим парнем. Я верила каждому твоему слову и была готова сражаться ради тебя и с Джеймсом, и с Озпином, и со всем миром. А потом… потом всё оказалось ложью, и я почувствовала себя очень глупо. Я и была глупой, поскольку пошла на поводу у эмоций, отвернувшись от собственных друзей, которых знала больше десятка лет.

— Прости…

— Но все они отнеслись к произошедшему с пониманием, – прошипела Глинда. – Озпин просто улыбнулся и заметил, что сильнее любви на свете ничего нет. Джеймс сказал почти то же самое, но я видела, как он расстроился. Ему было больно осознавать, что я ему не доверяла даже после всего того, через что мы вместе прошли. Если кто меня и ненавидел, то только я сама – за то, что предала давнюю дружбу из-за слов “мальчишки”.

Последнее слово она специально выделила интонацией.

— Я оказалась совсем не тем человеком, которым могла бы гордиться.

Жону хотелось сказать, что ни о чем подобном он ее не просил, но это было бы совершенно бессмысленно. В конце концов, именно его действия привели к тому, что Глинде пришлось выбирать между старыми друзьями и собственным парнем, в любом случае оставаясь либо плохой подругой, либо ужасной девушкой.

Она бы даже, скорее всего, смирилась с этим, если бы Айронвуд действительно был не прав. Вот только Жон и в самом деле являлся обманщиком, имевшим некоторые договоренности с Синдер, пусть и не совсем по своей воле…