— Ну и почему мы на лекции не ходим, м? — поинтересовался Трипл Эй, технично затаскивая Вадика в какую-то пыльную нишу, где раньше стояла статуя вождя, а теперь только крысиный помет по углам можно было обнаружить. Там Агеев прижал Вадика к крашенной унылой зеленой краской стене, и Вадик, пискнув, с ужасом заглянул в страшные черные глаза, подивившись, как это ему раньше могло прийти в голову, что Агеев безразличный и невозмутимый. Вон какой возмутимый! Такое ощущение, что сожрет сейчас. Из глаз так и полыхает всеми грозами и молниями на земле. — Ты в курсе, что тебе еще экзамен сдавать, засранец?
Вадик сглотнул и решил молчать, как партизан на допросе. Говорить все равно мочи не было. Язык прилип к небу, тогда как нерадивый член встал по стойке смирно, стоило Агееву слегка прижаться к нему бедрами. И это несмотря на то, что трусы на Вадике сегодня были обычные, серые и ничем выдающимся похвастаться не могли. Даже бантика на них не было. Ни атласного, никакого.
Агеев расценил молчание Вадика по-своему и помрачнел.
— Мучить меня нравится, да? Я и так как дурак: ни спать, ни есть не могу, могу только на трусики твои дрочить.
Агеев вдруг без предупреждения сделал рывок и впился в Вадиковы губы жгучим вампирским засосом, как-то совсем уж безумно постанывая. Портфель преподавателя брякнулся в пыль, а руки бесстыже зашарили по Вадику, проверяя наличие у того сначала сосков, потом задницы, а потом уже и члена. Где-то в конце коридора хлопнула дверь и гулко прогремели чьи-то шаги. Агеев отодвинулся от Вадика, прижимая запястье одной руки к губам, другой пытаясь привести в порядок растрепавшиеся волосы.
— Значит так! — приказал он глухо. — Чтобы завтра был на лекции. Без опозданий.
Вадику оставалось только растерянно кивнуть.
— И вот что! — поправил препод галстук, пытаясь выровнять дыхание, а потом полез во внутренний карман и протянул Селиванову ладонь, на которой подобно черной орхидее распускались невесомо-тонкие кружевные трусики. — Лифчик, конечно, это перебор… Но вот это не забудь надеть!
========== Сессия ==========
— Вали-и-и-и-ит!
Студенческий вопль несся по коридорам института, выкрашенным унылой зеленой краской, отталкивался от стен, возносился к потолку и затихал на подступах к библиотеке.
Доцент Агеев Андрей Александрович, среди студентов известный как Трипл Эй, пятый час принимал экзамен. И, главное, ладно бы предмет профильный. А то ведь международное право! Можно подумать, студентов данного конкретного юридического факультета прям ждут не дождутся в МИДе, чтобы посоветоваться по поводу международных договоров. Да половина из присутствующих дальше Египта, и то в качестве объекта для проведения летнего отдыха, не доедет. На хера им международное право? А Агеев уперся и зверствовал. Спрашивал все по своим конспектам, списывать не давал. Запускал по пять человек, лично шмонал на входе и выходе и в туалет никого не отпускал. На подготовку двадцать минут, и все. На поднесенный в пакете коньяк взглянул так, что у пакета чуть ручки сами не оборвались. И из помещения по крайней надобности ни разу не выходил. Биоробот какой-то!
Из аудитории народ выползал один за другим с посеревшими лицами и трясущимися зачетками в ладонях, вгоняя тех, кто ждал своей участи в коридоре, в еще большую панику. А уж когда распахнулась дверь и Андрей Александрович лично вывел под руку рыдающую отличницу Фомину, даже самые оптимистично настроенные студенты цветом лица слились с болотным колером учебного здания.
— Я всегда все с первого раза сдавала! — икала Фомина, но Агеев оставался невозмутим.
— С первого раза можно гарантированно сдать только анализы! — припечатал он и, прислонив Фомину к стене, хладнокровно прикрыл за собой дверь.
Вадик Селиванов сидел на подоконнике и готовился к худшему. Он твердо решил пойти в самом конце, и на то были причины. По чести сказать, из всех присутствующих он знал международное право лучше всех. Трипл Эй неоднократно упоминал, что спуску на экзаменах ему не даст, и загонял в Вадика… хм, ну пусть будут знания, по самые помидоры. А именно бешено трахал в аудитории после лекций, и отпускал, вымотав до невозможности, но снабдив при этом стопкой учебников и методичек, которые вменялось прочесть и вернуть к следующему занятию. Все это в результате привело к тому, что Селиванов стал самопроизвольно возбуждаться на названия всех известных международных организаций, а на Устав ООН у него вообще вставало как по команде.
Про дикий трах с преподавателем Вадик благоразумно предпочел умолчать в студенческом коллективе. Потому что если факт гейства ему еще с грехом пополам и простили бы, все же не в каменном веке живем, вон вся Европа радужным флагом машет, то связь с Агеевым, которого к этому моменту ненавидели сильнее, чем введенные санкции, точно нет. Поэтому встречи носили характер тайный и по мерам предосторожности превосходили подпольные партийные сходки революционеров. Вадик был благодарен Андрею Александровичу за сохранение его инкогнито, но вместе с тем сердце подтачивал маленький, но неутомимый и всеядный червячок сомнения. Вопросов, собственно, было несколько.
Вопрос первый был в пристрастии Агеева к кружевному белью на крепкой мужской заднице. Эпохальные черные труселя Трипл Эй порвал на Вадике при второй встрече. Причем зубами и с таким выражением лица, что Селиванов подавил желание забиться под парту. Пришлось срочно бежать в магазин нижнего белья, а потом еще и еще раз. Продавщицы в бутике смотрели на него с восхищением, наверняка решив, что у оптового покупателя гарем. А Вадик гадал, встанет ли у Агеева на него, если он заявится на свиданку не в кружевных труселях, как в первый раз, а в обычных хэбэшках. Потому что кружево — это прекрасно, но чешется, сил нет. Особенно после того, как озорства ради побрил пах полностью, а Андрей Александрович от такого вида Вадиковского беззащитного лобка сломал им же — Вадиком — преподавательский стол. Кроме психики Селиванова в тот раз, слава богу, никто не пострадал. Но чесалось все это бритое под кружевным изделием так, что Вадику уже на следующий день пришлось ныкаться и, запустив руку в ширинку, яростно чухаться. По неблагоприятному стечению обстоятельств случилось это в закутке, где располагался один-единственный кабинет — кафедры социологии. Социологи были кастой на юрфаке непопулярной и мало кто из студентов знал, где вообще эта кафедра находится. А вот Вадик узнал. Особенно после того, как ладонь достигла изнывающей промежности и на лице разлилось выражение блаженства от возможности утолить зуд, а из двери напротив вышла подслеповатая методистка в очках с диоптриями в минус двадцать и в ортопедических тапках. Вышла и кинулась обратно с криком: «Извращенец!», а Селиванову пришлось полдня декану доказывать, что у него на годившуюся ему в бабушки методистку и под дулом ружья не встало бы. Спасибо, Трипл Эй отмазал. Еще и ржал потом. Говорил, что у старой девственницы Вадик будет самым ярким эротическим приключением.
Имелся еще и второй вопрос. И тут все было посерьезней опасений о зависимости Агеева от нижнего белья с выкрутасами. Курс международного права был рассчитан на год и ограничивался нынешней сессией. То есть в рамках учебного плана Селиванов с Андреем Александровичем пересекаться в дальнейшем не будут. И значит ли это, что сегодня он пришел, чтобы с достоинством попрощаться, Вадик не знал. На носу лето, а в сентябре к Агееву придет новый курс правоведов и, чем черт не шутит, очередной студент в кружавчиках. Так что мандражировал Селиванов вовсе не оттого, что экзамен боялся завалить. Нет. Другого боялся. Потому что… Привык? И от того, что привык, так тошно было, что Вадик малодушно подумывал завалить экзамен и остаться на пересдачу. Хотя такие мысли пришлось затолкать подальше. Даже представлять не хотелось, какое у Андрея Александровича будет лицо, если он не ответит на билет.
Было и еще кое-что, тщательно приготовленное напоследок. На тот случай, если встреча последняя, так сказать. Хотелось Вадику уж если и уйти, то уж уйти так, чтобы навсегда в памяти у Агеева застрять. И от этого тщательно приготовленного сюрприза было чертовски неудобно сидеть на подоконнике. Поэтому он уже пятый час вертелся, изнывая и изнемогая, пока поток студентов в коридоре медленно, но верно редел. Солнце к этому моменту уже стало угасать за оконной рамой, а Селиванов окончательно вымотался морально.
