Вадик откинулся на стол и оперся на локти для устойчивости, а Агеев, поняв, что ему только что дали карт-бланш, деловито подхватил его руками под задницу и, подтянув поближе, принялся за начатое с двойным усердием. Вадику дико захотелось вцепиться в идеально уложенные черные волосы и задать сумасшедший темп, но обрывки всяких там «препод-субординация-экзамен» все же не отпускали, да и диспозиция вскоре сменилась. Агеев встал, отфутболив стул к стене и, хищно оскалившись, рывком стащил с Вадика джинсы вместе с кроссовками, а потом — мучительно медленно — влажные от смазки невесомые кружевные трусики. Подтянул Вадика еще ближе, вынуждая откинуться на спину, согнул ему ноги в коленях и приказал:
— Держи.
Вадик послушно подхватил себя руками, раскрываясь таким образом перед Агеевым, как созревший бутон, и подумал одновременно: «А если кому-нибудь понадобится аудитория?» и «Да плевать!». А Агеев опустился на колени, исчез из поля зрения, чтобы уже через миг по анусу Вадика прошлись теплым широким влажным мазком. Сердце рвануло куда-то в горло и в груди расплескало теплом. Жадный язык, совершивший пробный заход, прошёлся по окружности, потрепетал на входе и ввинтился внутрь. От такого позора Селиванов зажмурил глаза и пожелал себе скорейшей кончины, но желательно после того, как кончит сам. Вошедший в раж Агеев вытворял черт знает что, постепенно задействовав помимо языка все лицо. Он то жадно-быстро целовал промежность Вадика, то терся свежевыбритым, но все же шершавым подбородком о влажную дырочку, то возвращал в анус язык. Агеев вцепился в ягодицы Вадика до красных отметин, и через пять минут таких ласк Вадик стал ловить зеленые круги под плотно сжатыми веками, и вот тогда во влажно-заласканное плотное колечко аккуратным лазутчиком ввинтился первый палец.
Почувствовав разведку боем, Селиванов распахнул глаза и попытался собрать мысли в кучу, но плюнул на это дело. Дальше падать было некуда, оставалось нестись на полных парах вперед к оргазму. Хотелось самому насадиться, все почувствовать и все узнать. Поэтому протестовать он не стал, а, напротив, провокационно повел попой, словно приглашая не стесняться. Агеев хмыкнул откуда-то снизу и поднялся в полный рост. Вид у него был пугающий: галстук съехал набок, аккуратная прическа растрепалась, губы и подбородок блестели от слюны. Он рваными движениями стащил с себя пиджак и галстук и, склонившись над Вадиком, жадно впился глазами в его лицо, обхватил одной рукой за плечи и стал быстро и жестко сношать его двумя пальцами в зад.
Вадик распахнул глаза, узрел над собой страшное и перекошенное от желания лицо Агеева и вцепился для надежности ему в плечи.
— Трахни меня! — услышал он свой голос и слегка офонарел от раздвоения личности. Он, видите ли, тут и стесняется, и бздит, а сознание приглашения Вадика оприходовать раздаёт направо-налево. Агеев ухмыльнулся и, бросив короткое:
— Как скажешь! — потянулся к ширинке, которую уже раздувало приличных размеров шатром. Он выпростал из обычных белых — не чета Вадиковым — трусов крупный крепкий член с темным стволом и светлой головкой, гордо торчащий из курчавого грозового облака жёстких черных волос, и быстро оходил его рукой, словно горячо любимого жеребца, застоявшегося в стойле. Смачно плюнул, пустив нитку слюны точно на головку, и равномерно распределил по стволу, уже нетерпеливо тыкаясь им в подергивающийся откуда-то изнутри от желания Вадикин анус. Селиванов замер, ловя двойственные ощущения, пока твердо-влажный горячий поршень пробивал себе путь, растягивая плотные тугие стенки, — боль от проникновения мешалась с мазохистским кайфом от чувства наполненности и какой-то правильности, будто Вадик вот для этого и был создан, и вообще всю жизнь прожил для того, чтобы однажды нацепить кружевные труселя, опоздать на лекцию и подставиться обычно невозмутимому Агееву.
— Мальчик мой… — простонал тот жарко, погрузившись на всю длину и толкаясь бедрами в ягодицы. Постоял секунду, ловя момент чистого удовольствия от обладания, и чуть повел бедрами назад, тут же жадно толкаясь обратно. Хлипкий институтский стол под Вадиком жалобно всхлипнул, чтобы уже через мгновение застонать и завизжать на разные лады, пока Агеев устраивал своему студенту самую разнузданную еблю за всю историю института, хотя… кто их знает, этих подслеповатых методисток? Селиванов уже вообще ни во что не верил.
В задранной, наполовину расстегнутой рубашке, со спущенными до щиколоток брюками и с настоящим адом в глазах — Агеев быстро качал бедрами под страшный скрип старой мебели. Что до Вадика, то его бедра, покрытые испариной, мелко тряслись от напряжения, пока Агеев наконец не отступил на полшага, выныривая из бедолаги и переводя дух.
— На живот! — последовала короткая команда.
Вадик бесформенным желе плюхнулся со стола и чуть не навернулся, но Агеев стальной хваткой вцепился в плечо и удержал. Потом, не надеясь на Вадика, сам развернул к себе задом и нагнул над столешницей, попутно шаря жадной рукой по животу и груди и задевая коричневые маленькие соски. Уложил грудью на стол и потерся влажным членом между половинками. Вадик успел предусмотрительно вцепиться пальцами в край стола, потому что в этот момент Агеев снова с размаху вошел в уже основательно подрастраханную им дырочку.
Дальше Вадик мог только мычать и грызть зубами облупленный лак деревянной столешницы, пока огненно-твердый член Агеева нырял в него по самое не балуй. Все болевое и страшное ушло, и вскоре откуда-то снизу стало накатывать головокружительной волной непонятное, но классное. Будто Вадика кружили на каруселях и у него все ухало вниз, и было одновременно и страшно, и весело, и жутко кайфово. Но кайфово больше, и это все ослепительное-непонятное росло неудержимо и грозило унести его, как щепку, бурлящим потоком, и только железный хват сильной руки на бедре не давал окончательно оторваться от действительности. Краем сознания Вадик слышал, как кто-то сначала аккуратно, а потом настойчиво дергает ручку двери, но ему было уже плевать. Тем более что уверенная твердая ладонь накрыла соскучившийся член Вадика и хриплый голос Агеева прямо в ухо велел:
— Кончай, малыш! Давай!
У Вадика в голове разорвалось атомным взрывом солнце, распадаясь на мельчайшие ослепительные осколки, что мельтешили под закрытыми веками, и тело стало сотрясать короткими спазмами, с каждым из которых уходило невероятное напряжение, и вскоре Вадик расплылся довольной безвольно-бескостной медузой по деревянной поверхности, ощущая, как выныривает из него каменный, дополняющий его идеально стержень и как под медвежье рычание теплые тяжелые капли орошают его ягодицы.
Через целую вечность откуда-то заскрипел стул. Звякнула пряжка ремня. Селиванов почувствовал холодок остывающей на коже испарины и последним усилием воли сполз со стола. Ноги не держали. Он кое-как нашарил брюки, одернул толстовку и пошарил глазами вокруг в поисках злосчастных труселей, с которых все началось. На Агеева смотреть было страшно. Однако трусы куда-то запропастились, и Вадик не в силах больше находиться в одном помещении с Трипл Эем, быстро натянул джинсы прямо на голое тело, нащупал сумку под столом и рванул из аудитории, едва не выломав при этом дверь. На Агеева он так и не взглянул.
На следующую лекцию по международному праву Селиванов не пошел. И на последующую тоже. По институту передвигался короткими перебежками, опасливо сканируя пространство на наличие габаритной фигуры в элегантном твидовом пиджаке. Где-то на горизонте замаячила перспектива экзамена, сдать который в обход Агеева было невозможно, но Вадик поступил как настоящий мачо — бегал от проблемы со скоростью света, стараясь не задумываться, как будет расхлебывать растущий как снежный ком геморрой. На душе скребли кошки оттого, что не видать ему как собственных ушей положительной отметки по международному праву, а также второго такого оргазма, который он испытал на старом облупленном столе с пульсирующим членом Агеева в заднице и кружевными трусами, болтающимися на щиколотке. Все эти тревожные мысли сделали Вадика меланхоличным и слегка рассеянным, так что однажды он таки прозевал приближающуюся откуда-то со спины гибкую, опасную, темноволосую тень.
