— Эта! — ткнул он наобум в одну из рубашек, особо не заморачиваясь.

— Эта? — оглядел Винс клетчатую рубашку и задумчиво побрел с ней обратно в гардеробную. Кастор зажмурился и перевел дух.

В конце концов, спустя пятнадцать минут истерик и уговоров, Кастору удалось-таки вытащить своего подопечного, одетого, естественно, в рубашку голубого цвета, из дома. Его замшевые туфли он погрузил в сумку и отнес в машину, спокойно объяснив, что Винс сможет сменить обувь на более подходящую в машине, непосредственно перед встречей. Винс посмотрел на него с уважением. Кастор сел за руль роллс-ройса и наконец вырулил из ворот.

***

С момента появления Кастора Эксархидиса в доме четы Тирли-Витале прошло уже месяцев шесть. В тот вечер, когда Винс предпринял последнюю попытку избавиться от телохранителя, лорд Тирли проявил завидное упорство, чем, кстати, лишил себя радостей интимной жизни на неделю. Но Кастор остался там, где и был, — а именно, в непосредственной близости к мистеру Витале. Эпизод с туалетной песней остался недоказанным и повис большим вопросом в голове у Винса. Стоит отметить, что после этого инцидента Винс проникся к Кастору некоторым уважением и иногда поглядывал на него с интересом, пытаясь решить для себя вопрос, что это было: чувство юмора или боевая контузия. Телохранитель его пугал и привлекал одновременно. Ведь Винс считал себя творческой личностью, и его тянуло на все необычное. После последней попытки избавиться от охранника он, казалось, успокоился и позволил Кастору следовать за собой тенью, при этом сразу оговорив, что в туалет отныне будет ходить один и петь там больше не станет. Эксархидис не спорил.

Дни шли один за другим. Кастор, которому приходилось теперь жить под одной крышей и с Винсом Витале, и с Чарльзом Тирли, все больше узнавал об объекте, который ему следовало охранять. Он исподтишка изучал его, словно редкую тропическую бабочку. Вопрос о том, как лорд Тирли рискнул согласиться на такой мезальянс, прояснялся все больше — противиться обаянию Винса Витале мало кто мог. Меньше всего он был похож на невозмутимого англичанина. Темперамент и взрывной характер его были очень далеки от британской сдержанности. Загадка разъяснилась достаточно быстро — отцом Винса был итальянец. О папаше Винс не знал ровным счетом ничего, кроме, пожалуй, того факта, что тот слинял еще до его рождения. Впрочем, это не мешало матери спустя тридцать лет произносить имя сбежавшего мужа с придыханием. Сара Витале даже сына назвала в его честь — обаятельного ловеласа звали Винсенто. Винс этой нежной привязанности не разделял, тем более что в чопорной английской тусовке ему о его плебейском прошлом не напоминал только ленивый. Как бы то ни было, а солнечное обаяние Винса било через край. Он влажно поблескивал белозубой улыбкой, любил громко хохотать, бесстыже запрокидывая голову назад. Был грациозен как большой черный кот, а главное, прекрасно осознавал всю силу своего обаяния и бессовестно пользовался им направо-налево. Кастор с ужасом чувствовал, как его затягивает в беспощадную воронку слепого животного желания. По счастью, профессия научила его надежно скрывать свои реальные эмоции, но спустя полгода пребывания в непосредственной близости к Винсу случилось неизбежное — Кастор конкретно запал. Как человек разумный, он не стал отрицать этот факт, а подошел к проблеме со всей серьезностью, а именно — стал решать, что теперь делать. А Винс Витале, понятия не имея, какие страсти разгораются вокруг его персоны, на полных парусах несся навстречу очередной неприятности.

***

К моменту, когда Кастор подрулил к парадному входу отеля «Savoy», снова разверзлись хляби небесные. Разглядывая сплошную стену из ливня, Винс медлил выходить из машины. Вскоре выяснилась и другая сторона его нерешительности.

— Кастор, — замялся он, — вы не могли бы подождать меня здесь? Знаю, это против правил, но встреча не займет много времени, а вы могли бы следить за входом в отель, на всякий случай. Мы же оба понимаем, что Чарльз очень сильно перестраховывается с моей охраной. Ведь за шесть месяцев так ничего и не произошло.

Кастор помедлил с ответом и нерешительно кивнул. Витале просиял и, радостно выскочив из машины, зашлепал по лужам, как кролик, высоко поднимая колени. На крыльце его уже ждал представительный швейцар с зонтом.

Войдя в холл, Винс быстро огляделся. Он и правда не хотел задерживаться здесь надолго. Еще меньше ему хотелось, чтобы его видели с человеком, который назначил ему встречу. Положа руку на сердце, Винсу следовало отказаться, но его неумолимо манили всякого рода авантюры. Наконец его внимание привлек тихий свист. Винс поморщился и обернулся на звук, доносившийся с уютной веранды, где как раз сервировали чай.

— Господи, Гарри, почему именно здесь? — возмутился он вместо приветствия.

Его бывший выделялся в этой обстановке сдержанной роскоши, как какашка в цветочном магазине, — незаметная глазу, она воняла на десяток метров и перебивала даже самый сильный аромат цветов. Непонятно было, почему именно Винс так сильно запал в студенчестве на Гарри Стокмана, который с тех пор так и не изменил своей привычке носить длинные волосы, тертые джинсы, короткие кожаные куртки и пирсинг в носу, ушах, языке и — oh Vergine Maria, abbi pietà — в сосках и уздечке. Именно этот пирсинг в свое время снес Винсу крышу на целый год, хотя теперь он не мог не заметить, как брезгливо поджал губы официант, когда Гарри щелчком подозвал его, чтобы заказать себе еще чаю.

— Ты же сам сказал, что тут сервируют самый лучший в Лондоне 5 o’clock и здесь собирается настоящая аристократия.

Винс обреченно вздохнул и проклял свой длинный язык.

— У тебя денег-то хватит на этот послеобеденный чай? — поинтересовался он, наблюдая, как Стокман подцепил с серебряного блюда мини-сэндвич с копченым лососем.

— Думаю, ты меня угостишь, — благодушно хмыкнул Гарри и засунул лакомство в рот целиком.

— Это с какой такой радости? — буркнул Винс и кивком головы поблагодарил официанта, который поставил перед ним чашку из тончайшего фарфора и небольшой чайник на одну чашку чая.

— Не всем же так подфартило в жизни, малыш, — мурлыкнул Стокман и показал Винсу проколотый язык. — Но у меня к тебе дельце.

— Я этим больше не занимаюсь, — быстро отказался Витале и машинально оглянулся по сторонам.

Гарри старательно вытер жирные губы и пальцы белоснежной салфеткой и привел веский аргумент:

— Сто тысяч.

Винс молчал, и Гарри, почувствовав слабину, стал давить в нужном направлении:

— Сто тысяч, Винс. Всего-то-навсего за несколько снимков.

Винс колебался.

— А почему бы тебе самому этим не заняться? — предложил он. — Ведь это ты у нас… — Витале на секунду задумался, поскольку, чем именно занимается Грязный Гарри, толком не знал никто. Купить-продать тот мог все что угодно, начиная с отличнейшей голландской «sugar amnezia» до самой эксклюзивной информации. Впрочем, официально Стокман значился репортером.

— Сам знаешь. У меня нет доступа в эти закрытые клубы на Пэлл-Мэлл, — буркнул Гарри раздраженно, тем самым обнажая свою давнюю заскорузлую мозоль обиды простого работяги, — кто туда пустит репортера, да еще из «News of The World»*. Меня после истории с принцем Чарльзом, знаешь, сколько лет в Скотленд-Ярд таскали?

— И теперь ты хочешь, чтобы туда таскали меня? — мрачно усмехнулся Винс.

— Да ничего тебе не будет, — беспечно махнул Гарри рукой. — Вон, в прошлый раз же все обошлось. И потом у тебя есть надежная защита в лице твоего… — Стокман ухмыльнулся, прежде чем произнести последнее слово, чем невероятно его опошлил, — супруга.

— Не вмешивай сюда Чарльза, — вспыхнул Винс.

— Ладно-ладно! — примирительно поднял руки вверх Гарри и добавил, помолчав: — Дело — верняк. Сделаешь несколько снимков принца с его дружком, получишь денежки. Никто и не узнает.

Витале молчал, раздумывая.

— Кстати, — не выдержал Стокман, — давно хотел спросить, а чем вы там, аристократы, занимаетесь в этих клубах? — Слово «аристократы» он произнес так, словно давил таракана.