— Я не могу выпускать вас из виду, мистер Витале.

Винс ощутимо забеспокоился:

— То есть? Вы что, туда со мной пойдете? Там тоже опасно? — уточнил он почему-то шепотом и побледнел. Кастор серьезно кивнул, и Винс растерянно замотал головой. — Но я не могу… писать, когда на меня так пристально смотрят, — возразил он, и в его голосе Эксархидис различил нотки паники. Он почесал подбородок, напуская на себя задумчивый вид, и глубокомысленно изрек:

— Хорошо. Есть и другой способ.

Винс приободрился.

— Туалетная песня, — пояснил Кастор, изо всех сил стараясь не улыбаться.

— Какая песня? — не поверил своим ушам Винс.

— Туалетная, — повторил Кастор, — если я не могу видеть вас, я должен слышать ваш голос. Тогда я буду знать, что с вами все в порядке.

Винс выглядел озадаченным.

— Погодите, вы серьезно?

— Более чем, — подтвердил Кастор, сохраняя непроницаемое выражение лица.

— А какую? — нерешительно спросил Винс. — Какую песню мне спеть?

— Любую, — разрешил Кастор, — главное, громко.

Винс помедлил, прикидывая, не проще ли ему потерпеть до дома, но, как назло, именно из-за всего маразма ситуации ему отчаянно захотелось отлить именно сейчас.

— Ну, хорошо, — со вздохом согласился он и направился к двери.

Прошло несколько секунд, но до Кастора не доносилось ни звука.

— Мистер Витале! — напомнил он о себе. — Пойте, я вас не слышу! Мне придется войти, если вы не обозначите свое присутствие.

После некоторого замешательства из здания туалета донесся нерешительный голос Винса:

I feel so unsure

As I take your hand

And lead you to the dance floor.*

Винс помедлил и все же продолжил. Голос его окреп и набирал силу:

As the music dies,

Something in your eyes

Calls to mind a silver screen

And all its sad goodbyes.

Кастор, сотрясаясь от беззвучного смеха, ползал за общественным туалетом, хватаясь за ветви орешника. Из глаз текли слезы, и он думал, что так хорошо ему не было никогда. Теперь он, пожалуй, чувствовал себя полностью и безоговорочно отомщенным. Винс между тем, казалось, вошел во вкус. Из туалета доносилось во всю мощь его легких:

I’m never gonna dance again.

Guilty feet have got no rhythm.

Though it’s easy to pretend,

I know you’re not a fool.

Кастор обернулся на едва различимый шорох. По дорожке к общественному сортиру шел седой старичок, ведущий на поводке такую же седую, как и он сам, таксу. Кастор вытер набежавшие от смеха слезы, машинально улыбнулся и сказал старичку, недоумевая, что тот забыл в парке в такую рань:

— Доброе утро, сэр!

Из туалета одновременно донеслось самозабвенное:

— О-у-е!

Старичок застыл на мгновение и, не ответив на приветствие, резко развернулся и посеменил в обратном направлении. Пение в сортире прекратилось. Кастор снова надел на лицо каменную маску. Винс, вышедший из туалета, выглядел удрученно.

— Вы закончили? — вежливо поинтересовался Кастор, уже отчасти сожалея о совершенном. В конце концов, это было в высшей степени непрофессионально.

— Нет, — печально отозвался Винс. — Выяснилось, что я не умею петь и писать одновременно.

***

— Я хочу, чтобы ты от него избавился! — донеслось до лорда Тирли из гардеробной. Тон Винса не предвещал ничего хорошего.

— Нет. И это не обсуждается, — проявил твердость Чарльз и зашелестел газетой, показывая, что разговор окончен. Время близилось к полуночи, и он устал. Он уже расположился в постели и просматривал новости перед сном. Еще одного скандала по поводу его новой инициативы с телохранителем ему было не пережить. Но в этот раз Винс пошел другим путем.

— Я знаю, как тебя переубедить, — донеслось из-за двери, и опустивший газету Чарльз не поверил своим глазам.

Винс стоял в дверном проеме, гордо выпрямив спину и отставив ногу. Он облачился в адвокатскую мантию и парик Чарльза, и кроме этого на нем не было абсолютно ничего. Чарльз Тирли открыл рот, чтобы что-то возразить, но тут его взгляд уперся чуть пониже пояса Винса, где между шелковыми полами адвокатской мантии покачивался, словно большой розовый гриб, возбужденный член супруга.

— Возражаю, Ваша честь, — важно произнес Винс и, скинув мантию, ступил босой ногой на ковер. Чарльз почувствовал, как пересохло во рту.

«И все-таки у меня дар убеждения», — думал Винс Витале, плотнее сжимая губы на члене супруга.

«И все-таки все останется как есть», — думал Чарльз Тирли, приближаясь к оргазму.

«И все-таки мне чертовски мало платят за такое», — думал Кастор Эксархидис в соседней комнате, пытаясь читать брошюру «Особенности подводного стрелкового оружия», а не слушать неприличные стоны, доносящиеся из-за стены.

========== 3. Грязный Гарри ==========

— Мистер Витале, если, как вы утверждаете, ваша встреча должна состояться через тридцать минут в Мейфейр, боюсь, нам следует поторопиться, — не выдержал Кастор, но из гардеробной до него донесся лишь невнятный вой.

— Я не виноват, что в Англии такая… — Винс в последний момент поймал чуть не сорвавшееся с языка красочное сравнение. Одно из тех, что вряд ли одобрили бы в Палате лордов, — такая…

Подходящих по смыслу прилагательных, которые при этом оставались бы в рамках приличия, в его словарном запасе не нашлось.

— Английская погода не плоха, она просто очень непостоянна, — сказал Эксархидис спокойно, в глубине души страдая от отсутствия солнца не меньше Винса, но как-то так уж получалось, что телохранителям негласно полагалось быть по-кретински спокойно настроенным ко всему, что не касалось потенциальной опасности для охраняемого объекта, а плохая погода могла повлечь максимум насморк. Но не бросаться же на дождь с пистолетом наголо.

— И прелести этого непостоянства я испытываю на себе именно сейчас! — опять взорвался Витале.

Кастор пожал плечами. Выйти из дома следовало еще полчаса назад. Но Винс так и не мог принять решение, что надеть. Час назад, когда лучи теплого осеннего солнца щедро проникали в столовую сквозь большое французское окно и обещали такой же щедрый на тепло день, Винс, собираясь на встречу, облачился в светлые полотняные брюки и замшевые мокасины. Однако, уже открыв входную дверь, они с Кастором нос к носу столкнулись со шквальным ветром и ливнем, превратившим гравийную дорожку к воротам в грязную лужу. Винс, питавший к своим новым бежевым мокасинам едва ли не больше чувств, чем к самому Чарльзу Тирли, чертыхаясь, побрел в гардеробную, дабы переодеться во что-нибудь более подходящее. А когда через полчаса проклятий и пыхтений он появился в непромокаемом плаще, клетчатом шарфе, натянутом по самые брови, и с огромным зонтом-тростью, солнце успело подсушить крыльцо. Винс, потеряв остатки терпения, принялся срывать с себя лишнюю одежду, пока Кастор наблюдал за ним с интересом и стойко хранил нейтралитет. Теперь они безнадежно опаздывали, а Винс все еще не решил, как одеться.

— Эта или эта? — вывел Эксархидиса из задумчивости голос подопечного. Он поднял глаза и увидел мистера Витале в одних трусах и носках. Тот отчаянно взирал на него в поисках поддержки. В правой руке он держал вешалку с клетчатой рубашкой, в левой — с голубой, а трикотажный треугольник на его бедрах язык не поворачивался назвать полноценными трусами. Аппетитный филей, отраженный в зеркале, остался неприкрыт, что стратегически являлось абсолютно неверным решением. Было понятно, что Винс вознамерился переложить бремя выбора одежды на Кастора, как и то, что Эксархидис при таком раскладе абсолютно перестал что-либо соображать. Винса же абсолютно не смущал тот факт, что он стоял практически в неглиже: проблема выбора одежды, похоже, слегка травмировала его мозг. Кастор постарался сосредоточиться на рубашках, но его взгляд как магнитом притягивала дорожка темных волос, что проходила от пупка и скрывалась за резинкой трусов. Он попытался вспомнить, когда у него последний раз был секс, но так и не смог. Это было дурным знаком. Кастор сглотнул вязкую слюну и усилием воли заставил себя сосредоточиться на рубашках, которыми Винс тряс у него перед носом, молясь, чтобы тот снова не повернулся к нему задом.