– Билетов нет, уже узнала.

Тут есть белье и одеяло?

Уж как-нибудь, но размещусь.

Да, в тесноте, но не в обиде.

Я неудобства не боюсь.

– Простите, если вас обидел.

– Да что ты, я ничуть не злюсь.

Напротив села, улыбнулась.

Молчит, о чем-то о своем

Задумалась она, потом

Глазами в телефон уткнулась.

Боясь красотку потревожить,

Мечтал соседей уничтожить.

Остаться с ней наедине.

И, познакомиться не смея,

Молчать в вагонной полутьме,

Уединение лелея.

На отражение в стекле

Ее смотреть. Не замечая

Осенней скуки за окном,

Лесов с желтеющим листом,

За отраженьем наблюдая.

И дрогнул тут состав всем телом.

Колеса, застучав несмело,

Перелистнули дум страницу.

Минуя суету перрона,

Герои ехали в столицу.

Внутри десятого вагона

Людей ходили вереницы.

Послышался дорожный шепот,

И только он, и лишь она

Сидели молча у окна

Под ног неугомонных топот.

Шел поезд нехотя, устало.

Вагону интересен мало

Сюжет; постельного белья,

Стакана чая, сдать билеты,

Хотелось поскорей, друзья,

Поесть и почитать газеты,

И уберечься от жулья.

Умыться, поменять одежду —

Скорее в том была нужда.

Что вкусен сок и минвода,

Хранить упрямую надежду.

Свежи ль яички, хлеб, котлеты?

Откроют скоро ль туалеты?

Сосед на ночь не загудит?

Когда большая остановка?

А дед, что рядом, не храпит?

Знакомая мне обстановка —

Провинциальный колорит.

…Достал закрученный рулоном

Матрас себе и ей достал.

Постель у проводницы взял,

И чай в стакане с перезвоном.

«Какой стеснительный, ей-богу.

Зачем же строить недотрогу?

Не познакомился со мной.

Наверно, в первый раз такое,

Своею робостью чудной

Меня задели за живое.

И сразу видно – холостой.

Воспитан, это очевидно.

Совсем не дорого одет.

И возраст – двадцать с лишним лет.

Ни дать ни взять – жених завидный».

С каким волнующим вниманьем,

С каким загадочным желаньем

Она смотрела на него.

А он глаза отводит снова.

Уже героя моего

Разговорить сама готова,

Раз он стесняется всего.

Не для любви, но для забавы.

Как мне не больно признавать,

Она любила флиртовать.

О времена, друзья! О нравы!

У молодого поколенья

Нет ни малейшего смущенья,

Ни скромности, присущей нам.

Без тени легкого сомненья

Они покажут старикам,

Как предаваться наслажденью.

Там, где мы скажем – стыд и срам,

В ответ на это улыбнутся

И, растворяясь в соцсетях,

Морали обращая в прах,

Чем захотят, тем и займутся.

Его одолевали думы.

Почти не замечая шума,

Он погрузился в чуткий сон…

Москва… метро… какой-то рынок…

Казанский суетный перрон…

Армянский лаковый ботинок,

И в нем на босу ногу он.

На рынке, у торговой точки,

Стоит и плачет мэр Лужков.

Банкетный зал на сто столов.

Заказ – вино… акульи почки…

Садится… вдруг идет она…

А ты откуда? – Я жена

Теперь твоя на веки вечны.

Ты слишком долго не страдал,

И женщин ты любил беспечно,

И слишком часто их бросал.

И не раскаялся, конечно.

Теперь железом раскаленным

Пороки буду выжигать.

И лишь меня одну ласкать

Ты будешь каждой ночью темной.

А белым днем бояться будешь,

Что та, кого так сильно любишь,

Налево убежит тайком.

Встречаться будет раз за разом

С богатым, умным мужиком —

Все потому, что ты наказан…

Что ж, оставайся дураком!

Мечтала лишь тебе открыться

В порыве искреннем души,

Зачем же ты меня отшил?

Не захотел на мне жениться.

Стучат колеса без умолку…

Он подскочил и лбом о полку

Ударился: «Вот это да!

Дурацкий сон какой приснился,

Таких не видел никогда.

Наверно, я в нее влюбился.

А если так, тогда беда.

Однако стоит покурить,

Прийти в себя от сна дурного…

Такая охмурит любого…

Красотка, что тут говорить!

Продрался в тамбур, закурил.

Дым сонный разум оживил.

Уютно сразу как-то стало.

Зевая, потянулся он.

Но это был конец начала.

Стоял, обдумывая сон.

Вагон по сторонам качало.

«Не по зубам такая мне.

К тому же, чувствую, опасна.

А может, я боюсь напрасно?

Все дело в непонятном сне».