Наконец Вячеслав, точно рассчитав свои силы, сделал последний короткий шажок и ступил на противоположный край рва. Бережно поставил Наташу на ноги и заглянул в её распахнутые глаза:

– Тебе было страшно?

– С тобой мне ничего не страшно…

– А у меня с тобой за спиной вырастают крылья!

Рыжий хищный кот утром притащил мышку и положил её к ногам Вячеслава. Мышка была ещё жива и подавала признаки жизни. Рыжий котик, умильно глядя на мышь, любовно лизал и ласкал её, как любящая мать своего детёныша, – и ничто не предвещало в их отношениях драматической развязки.

Кот играл с ней, как бы поощряя её к движению, помогал ей встать на лапки, но мышка всё время валилась набок. Так продолжалось довольно долгое время. А затем, когда мышка неожиданно ожила и, к удовольствию кота, попыталась скрыться, кот на лету схватил её зубами и быстро расправился с ней – только косточки захрустели.

Была мышка – и нету… Лишь на листке подорожника остались капельки алой крови – кот их старательно слизал.

Наташа (Вячеслав иногда любовно называл её Мышкой) заплакала. А затем горько зарыдала. Спустя время, успокоившись, она отёрла слёзы и, смотря куда-то в сторону, глухо сказала Вячеславу: «Так и ты меня жрёшь, рыжий кот».

Отношения Наташи и Вячеслава не были простыми. Жизнь отталкивала их друг от друга, как электроны одного знака: сильным, гордым, ранимым и нетерпимым, им не суждено было быть вместе – для этого надо себя ломать, учиться переступать через себя, жить не так, как только тебе хочется…

Наташа не смогла или не захотела создать семью.

У неё были мужчины, но любви не случилось, так как она постоянно их сравнивала с Вячеславом, и сравнение это всегда было не в пользу мужчин. Поначалу она ждала, что Вячеслав вернётся, и даже представляла себе эту «сцену у фонтана», и готовилась – выверяла каждое слово.

Но дни шли за днями, а Вячеслав всё не шел. Она могла сама позвонить, попросить прощения за обиду, нанесённую ему. Но не звонила – гордость не позволяла. Её любовь не смогла пересилить её гордость.

И пошли года – как в пути вода. Слова, заготовленные ею для объяснения, истёрлись, потеряли смысл, стали казаться ей пошлыми.

Она обладала яркой притягательностью. Мужчины всегда обращали на неё внимание и, ослеплённые её внешностью, останавливались в изумлении на улице, вожделенно глядя ей вслед. Но её женская сила, ум и красота не позволяли ей жить «как все» – лишь бы как, лишь бы с кем. Она знала себе истинную цену и не могла себе подобрать ровню…

Так она и прожила свою жизнь с мертвящим холодом одиночества в груди, удивляясь бесполезности и никчёмности своей жизни.

Отпевание закончилось. Распорядительница похорон скомандовала, чтобы все подходили прощаться. Вячеслав последним подошёл ко гробу. Наклонился, чтобы отдать последнее целование любви, не перестающей быть за гробом. На него надвинулось незнакомое расплывшееся лицо. Крупные поры были густо замазаны пудрой, и тлен смерти явился ему во всём безобразии. Он содрогнулся, не узнав некогда дорогих и любимых черт. Своя жизнь пронеслась у него перед глазами как чужая. Ничего не исправить. Ничего не вернуть. Прожитое, как пролитое, не воротишь. Да и зачем?..

Была Мышка – и нету. Прощай, Наташа. Прости, Наташа…

Столы в ресторане ломились от снеди и выпивки. Поминальщики с постными лицами, вполне осознавая себя участниками скорбного ритуального действа, важно расселись, едва заполнив своими телами пятую часть приготовленных мест.

Вячеслав не смог ни выпивать, ни закусывать за помин души Наташи. Когда подошла очередь ему славословить покойную, он встал и, пробормотав что-то невразумительное типа: «Бог дал – Бог взял… Все там будем…», сел на место, тупо глядя перед собой.

Выбрав удобное время, он, не привлекая к себе внимания, вышел на улицу и побрёл к метро.

Аминь[1].

Очень тяжело у нас двигалось строительство каменного храма.

Сколько было искушений, скорбей и нестроений! Причин, по которым стройка не двигалась, было много, но основная – это, конечно же, нехватка денег.

Однажды Николай, мой первый помощник по строительству и алтарник – молодой мужик, молчаливый и богобоязненный, сказал, что его родной брат Анатолий, градоначальник нашего города, хочет встретиться со мной и поговорить.

Я, зная его благочестивую матушку, а также труды и усердие самого Николая, наивно подумал, что его родной брат сможет помочь нам в строительном деле и хочет, видимо, дать нам для этого денег.

И так, благодушно настроенный, я прибыл в назначенное мне время в казённый дом, на фронтоне которого развевался государственный флаг.

В приёмной секретаря не оказалось, и через широко раскрытую дверь я вошёл в огромный кабинет начальника. Пройдя кабинет размером со школьный спортзал, я подошёл к комнате отдыха.

На столике у окна стояли несколько початых бутылок водки и пива, на тарелках лежали крупно накромсанные ломти сала, колбасы и хлеба.

Сам хозяин кабинета, Анатолий – мужчина средних лет более чем крупной комплекции со свекольным цветом лица, – пил водку со своим помощником по финансовой части по фамилии Фуцман.

Я поздоровался, попросил разрешения войти и сел рядом с ними на предложенный мне стул.

Однако разговор пошёл совсем не так, как мне представлялось.

– Вот ты, поп, пришёл ко мне просить денег, – начал говорить Анатолий, – а я денег тебе не дам. Я считаю, что все вы, попы, жулики, мракобесы, толкаете людей в средневековье, голову дурите, мешаете людям жить и жизни радоваться.

Ну ладно, мать моя – старая дура – молится с утра до вечера, ладаном всю квартиру свою провоняла, не продохнуть. Но так и Колька, брательник мой, по её стопам пошёл, кроме Бога, ни о чём говорить не хочет. Ему надо, пока молодой, с бабами гулять, водку пить, пока здоровье позволяет. А он что?.. Я тут ему место подыскал хлебное – ничего делать не надо, коммерсантов контролировать и гонять, чтобы те не наглели и деньги мне вовремя платили, так Колька отказался, не хочу, говорит, людей мучить, грязные деньги в руки брать. О как! Работать, ходить подо мной не хочет – а на стройку церкви, значит, денег дай.

Слушай внимательно, попик, что я тебе скажу: перестань ты людям морочить голову со своим Богом. А не то, – он сжал свою ладонь в кулак размером с небольшой арбуз, – я тебя так жиману, плевка мокрого не останется. Понял?

Ведь ты и сам-то небось в Бога не веришь. Делаешь вид только. Рясу носишь – ишь, Иисус Христос выискался. А на самом деле ты актёр-неудачник из погорелого театра. Тебе всё это нужно, чтобы людей обирать, наживаться, вымогать последние копейки у старух. Что я, вас, мошенников, не знаю, что ли? Все вы пьяницы и бездельники, работать не хотите, дурью маетесь.