Быть может, чудовищный подклад – дело рук завистников?

Семену Николаевичу посчастливилось занимать выгодную должность и с точки зрения «кормлений». Тут грех жаловаться. Двинову, за глаза называемому князем Хованским, изрядно завидовали. Мимо сенатора не проходил ни один мало-мальски важный строительный прожект или ремонтный подряд, что всякий раз сулило барашка в бумажке (оттого и «князь Хованский»). Поначалу его превосходительство опирался на высокопоставленных друзей, но со временем пути-дорожки разошлись. Семен Николаевич продвинулся наверх – угодил в близкие соратники Великого князя, а бывшие товарищи в сенаторских креслах не усидели, сползли на чиновничьи стулья. Пожиже и похлипче. Весьма по сему поводу огорчались и, вне всяких сомнений, держали на Двинова сердце. Впрочем, сами виноваты! Кто мешал обогатиться, когда была возможность? И вообще, можно ли порицать человека за следование стародавним русским обычаям. Помог людям, прими благодарность… Воистину говорят: «Где кисель, там и сел!»

Сенатор хлопнул себя по лбу. А может, крысолов – поэт-заговорщик Рылеев? Кондратий Федорович имеет все основания точить на тайного советника зуб. А как же иначе? Ведь Двинов отбил у литератора пассию.

Что за прелестное создание! Не имя, а песня: Ирина Витальевна Шляпникова. Миниатюрная, тоненькая. Столь наивная и простая, совсем еще девчонка. Невыразимо обаятельная! Она связалась с слащавым пиитом из-за денег. Тяжело, когда ни копейки за душой. Девушка принадлежала к дворянской семье. Приличной, но обедневшей. Младшая дочь, бесприданница и все такое. Из глубинки. Она совсем не избалована и бескорыстна. Обожает деревенскую пастораль, собачек, птичек. Нужда занесла бедняжку в столицу. На протяжении последних двух лет юной барышне пришлось несладко. Угораздило оказаться в содержанках женатого господина… Зато теперь дело пошло на лад, и она под присмотром законного супруга. Семен Николаевич души не чаял в молодой жене. Безусловно, без нее он бы умер! Умер!..

Но порой его превосходительству становилось тоскливо. Увы, не все в этом доме понимали, что он и Ирина созданы друг для друга. Например, любимая дочь – Лариса Семеновна Вишневецкая (в девичестве, разумеется, Двинова). После смерти матери девочка стала какой-то отчужденной. Вероятнее всего, она никогда не признает другую женщину подле отца. Лара не пыталась его понять. Так вышло, что обе они (и супруга, и дочь) почти ровесницы. И если умница Ирина изо всех сил старается найти с падчерицей общий язык, то надменная Лариска действует совершенно противоположным образом. Женщины столь же невыносимы, сколь и прекрасны!..

Слава Всевышнему, у несносной дочурки есть кому помотать нервы. Третьего месяца обвенчалась с бравым лейтенантом Гвардейского экипажа Петром Еремеевичем Вишневецким. Петруша – человек пустой и заносчивый. Лентяй, мот, нарцисс и Бог знает еще кто!.. Однако же при капитале. Притом весьма и весьма внушительном-с. Так что совет, как говорится, да любовь!

Сенатор не раз раздумывал, куда бы пристроить набившего оскомину повесу, а заодно сплавить ехидну дочь. Ничего, любить родственников можно и на расстоянии. Так даже лучше.

Семен Николаевич где-то слыхал, будто покойный государь император повелел отправить в дальний поход один из самоновейших фрегатов. Куда-нибудь в Новый свет. С научно-исследовательской миссией. Старому интригану пришла в голову превосходная идея. Если подумать, в команду ведь потребуется толковый военно-морской лейтенант, может, даже два или три. Так отчего бы не из Гвардейского экипажа? Не все ж им нести легкую и необременительную службу в придворных караулах и резиденциях августейших особ да ухлестывать за молоденькими служанками! Надо бы подергать за ниточки и приписать на борт дражайшего Петра Еремеевича (будь он трижды неладен!). Облобызать на дорожку милого зятя и au revoir et pardonne1. Семь футов под килем!

«Эх, все-таки жаль, что ужин пропал, – подумал чиновник. – Впрочем, пустое! Не следует перед сном напираться тестом. Перекусил – и будет. Чай, с голоду не помру».

Прожевав последний кусок шоколадного кекса, сенатор вытер губы салфеткой и одернул накрахмаленный воротничок сорочки. Странно, отчего так тяжко дышать? Ведь он по-прежнему стоит подле отворенной фортки! Вон и подоконник запорошило снегом.

Сердце вдруг заколотилось, словно заяц при виде волка. Что, черт возьми, происходит?! Семен Николаевич бросил на опустевшую тарелку испуганный взгляд. Неужели перепутал посуду? Нет, полный порядок. Вензель Его Императорского Величества на месте, никуда не делся.

И все-таки ему нехорошо! Опять тошнота?

Двинов мельком взглянул на пальцы. Что за синюшный цвет! Не на шутку перепуганный чиновник попытался закричать, но не смог. Горло точно сковали железные щипцы.

Пошатнувшись, бедняга с грохотом повалился на дощатый пол. Перед глазами оказался узорчатый край ковра.

Через какое-то время в кабинет постучали. Из-под дверной щели поползли лучики от свечного светильника. Раздался голос Ларисы. Кажется, она кого-то звала, в голосе явственно различалась тревога. Девушка понимала, что стряслось нечто из ряда вон выходящее. Страшное…

– Что стряслось? – раздался голос Вишневецкого.

Сенатор приподнялся на локте и исторг нечленораздельный хрип, пробуя вымолвить хоть слово. Тщетно.

– Не знаю. Думаю, отцу плохо. Похоже, у него случился удар. Что за дурацкая привычка запирать дверь изнутри!

По коридору забегали. Хлопали створки соседних комнат. Кто-то попытался открыть замок, но тот и не думал поддаваться. Вскоре общий гам заглушил деловитый тенорок Петра Еремеевича:

– Бесполезно! Заперто на засов. Станем ломать. Отойдите, Бога ради! Дайте место…

Некто незримый навалился на треклятую дверь. Наконец она захрустела, и в помещение с оглушительным шумом влетел раскрасневшийся лейтенант. Из-за его плеча выглядывали дамы: Ирина и Лариса. Обе в ночных чепцах. Лица выражали крайнюю степень беспокойства. Пламя свечи, по-прежнему сжимаемой в ладонях дочери, выхватывало из темноты силуэт на полу. На обитых дорогой парчой стенах играли тени. Присутствующие, точно завороженные, глядели на бьющегося в конвульсиях Двинова.

Андреев день, вторник, утро

Старшего следователя Министерства внутренних дел Российской империи Поликарпова еще до рассвета вызвали на службу. Товарищ министра (тоже не выспавшийся и изрядно помятый) напутствовал: «Не кто-нибудь, важнейший сенатор преставился, сверху спрашивать станут. Вы, Антон Никодимович, все текущие производства покамест в сторонку отложите и, не теряя ни минуты, поезжайте на Невский. Ничего-с, дело гастролеров никуда от вас не убежит. Ох, что теперь начнется! Экая кутерьма пойдет…»

Поликарпов давно к такому привык. Он был у начальства, что называется, на хорошем счету. Какое дело ему ни поручи, что на него ни навесь, всегда исполнит.

Антон Никодимович задержался у зеркала, тщетно пытаясь прикрыть челкой лысину, досадливо крякнул, нахлобучил цилиндр, запахнул на груди теплую шубу и выкатился на заснеженное крыльцо. Хорошо, пролетка уже подкатила. Здание министерства располагалось в самом центре столицы – можно сказать, в двух шагах от места трагедии: проследуй по набережной, затем дважды сверни направо – и путь завершен. Но не идти же солидному (тридцатилетнему!) чиновнику полиции к дому тайного советника пешком. Да еще и в этакий мороз!..

Тому шесть лет, как Министерство полиции высочайшим указом присоединили к тогда еще не вполне понятному ведомству внутренних дел. Согласно разумению статс-секретаря Сперанского, главной заботой сей бюрократической машины должно было стать попечение о производительных ресурсах отечества. Изначально функциями охранительной полиции там и близко не пахло. Но все изменилось в ноябре 1819 года. В том числе адрес учреждения, благодаря чему Поликарпову – перешедшему по наследству от одной конторы к другой – более не приходилось таскаться на службу за тридевять земель. А главное – пачкать дорогие замшевые гамаши въедливой окраинной грязью!