Ходили слухи, дескать, император Александр намеревался учредить новую административно-полицейскую единицу и наделить ее самыми неограниченными полномочиями. В такое легко верилось, учитывая, что нрав божьего помазанника с возрастом крутенько переменился. Впрочем, при новом царствовании сей прожект вряд ли получит августейшее одобрение. Константин Павлович – известный либерал и вольнодумец.
Главные перемены нынче ожидаются не по линии закручивания, а по линии, с позволения сказать, раскручивания. Скоро, очень скоро кривоватый социальный фундамент многострадального азиатского государства станет по-европейски прямым и основательным. Что по контрасту с прожитыми временами весьма и весьма отрадно-с.
Антон Никодимович, хоть крыльцо и было тщательно выметено и очищено ото льда, а на сиденье поданной коляски его ожидал человек, приступил к неторопливому спуску. Тихонечко, чтоб в случае надобности успеть схватиться за перила и не растянуться на лесенках. Следователь был полноват, не отличался саженным ростом и не производил впечатления сколько-нибудь серьезного господина, однако поглядывал грозно. Спустя минуту полицейский чиновник взобрался в служебный тарантас. Поздоровался с кучером за руку, сказал, куда ему. Угодил в дружеские объятия томящегося пассажира – врача Марка Вениаминовича Захарова. Поликарпов поморщился (он не одобрял панибратских отношений), но ничего не попишешь, выдавил улыбку.
Вволю наобнимавшись, Захаров отодвинулся к самой дверце и принялся разглядывать приятеля, обогревая дыханием озябшие руки.
– Ну, – проворковал он, – здравствуйте, ваше благородие. Отчего сегодня без буклей?
Сказал и зашелся в хохоте. Сколько Поликарпов (действительно, совсем недавно отказавшийся от ношения старомодного парика) его помнил, Марк в любую минуту, даже самую неподходящую, пытался шутить. Захаров был частым гостем на полицейском подворье и не раз оказывал следствию неоценимые услуги, завоевав славу этакого консультанта по смертоубийственным членовредительствам. Сам товарищ министра его знал и ценил. При оказии всегда приглашал, просил совета. Захаров, хоть и пользовал знатнейших людей в Петербурге, подобными просьбами не пренебрегал и тем очень гордился. Профессиональное чутье у него и впрямь было завидным – он редко, можно сказать, почти никогда не ошибался. Следует ли говорить, что два столь незаурядных господина – сыщик и доктор – крепко сдружились. Хотя порой и цапались, точно кошка с собакой.
– Какими судьбами, Марк Вениаминович? – спросил Поликарпов, усаживаясь поудобней и стряхивая с тульи налипшие снежинки.
– С недавнего времени ваш покорный слуга нанят Двиновым в качестве семейного лекаря. Вчера я имел неудовольствие присутствовать на ужине, ставшем для сенатора последним. К ночи, как было условлено, снова заехал к Семен Николаичу с процедурами. А там… Хозяин умер не вполне очевидным образом. Есть подозрение, не убийство ли. Впрочем, мне думается, что все гораздо проще: asphyxia2.
– Вы же знаете, mon ami3, я не понимаю этих ваших мудреных терминов, – пожал плечами коротышка. – У меня юридическое образование. Запамятовали-с?
Захаров беззаботно улыбнулся:
– Механическое удушье вследствие попадания в дыхательные пути пищи или иного инородного тела.
– Осспади, отчего попросту не сказать: подавился! Так что? Считаете, что его превосходительство банально поперхнулись? Надо полагать, не во время ужина, иначе вам не пришлось бы возвращаться посреди ночи да еще тащить с собой клистирную трубку.
– Точно так-с. Двинов хоть и был господином весьма преклонного возраста, но, если бы он умер прямо у меня на глазах, я бы, скорей всего, это заметил. По меньшей мере, старик перестал бы болтать о политике.
Дальнейшие расспросы о врачебно-экспертных заключениях Поликарпов решил отложить на потом. Ему не особенно нравилось специфическое чувство юмора слуг медицины.
Несносный лекаришка выглядел чрезвычайно довольным. Маслился, точно кот на сметану. Антон Никодимович приложил немало усилий, дабы сохранить самообладание и возобновить беседу в деловом ключе:
– Я готов поспорить на тему естественной кончины Двинова. Почти не сомневаюсь в ошибочности ваших выводов, однако, полагаю, вместе мы сможем во всем разобраться. Для начала, милостивый государь, опишите в двух-трех словах обитателей дома, а главное, участников вечерней трапезы.
– Поликарпов, прежде всего, вам следует знать. У сенатора была… эмм… дама сердца – Евдокия – кухарка. Говорят, она продержалась в этой роли много лет. Впрочем, при жизни прежней супруги Семен Николаич не позволял себе каких бы то ни было интрижек. А после знакомства с нынешней временная утешительница получила отставку.
– Рассчитана?
– Вернулась к своим непосредственным обязанностям – готовке.
– Eh bien4, мой друг. Продолжайте.
– Итак, кто там дальше… Михаил Зыков, дворецкий. Как я понял, он очень давно служит в доме Двиновых. Есть еще пара служанок, но это обычные сельские девушки, их имен я, слава Богу, не запомнил. Также в доме живет дочь покойного – Лариса Семеновна Вишневецкая. Ее муж Петр – состоятельный шалопай, кузен некой видной фигуры варшавского сейма. Из себя ровным счетом ничего не представляет, так… мелкий офицерик, приписанный к лейб-гвардейскому экипажу. Пустельга. И, разумеется, Ирина Витальевна – новоявленная вдова. Молодая, красивая, а теперь еще и сказочно богатая. Вот и все домашние, Поликарпов. Однако за ужином присутствовали и гости.
– Кто же они-с?
– Господин Рылеев, знаменитый литератор, старинный приятель сенатора Двинова. А также лицо, не нуждающееся в представлении…
– Помилуйте, кто может быть известней Кондратия Федоровича? Военный министр?
– Берите выше, старина! Сам генерал-губернатор!..
Чиновник подивился столь блестящему окружению новопреставленного. Один экземпляр краше другого! Любопытно, кто из сей достопочтенной публики может быть убийцей? Отчего-то вспомнилась детская считалочка: «На златом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты будешь такой?»
– Они все еще там, в доме? – уточнил следователь нарочито суховатым тоном, дабы не демонстрировать товарищу, какое впечатление произвело на него сказанное.
– Поэт да, а его высокопревосходительство вчера уехали-с, – насупился Захаров, раздосадованный деланным равнодушием друга. – Аккурат после инцидента с крысой…
– Excusez-moi, vous avez dit avec le rat?5
***
– Что ты тут расселся, Зыков? – спросил Марк Вениаминович понурого дворецкого, едва они с Поликарповым оказались в кабинете тайного советника. – Где хозяин-то?
– Там-с, – слуга указал подбородком (получилось, что пышными бакенбардами) на какую-то дверцу. – Перенесли из кабинета на софу-с. Пущай барин в спаленке полежат, так оно приличней будет-с. Все одно батюшка велит тело в домовину поместить. Не станет же он покойника на полу отпевать. Ну, идем, что ли, милостивые государи.
…На мягкой перине лицом кверху лежал мертвец. Голова его была прихвачена повязкой, чтобы не размыкалась челюсть. Он был очень бледным, того синюшного оттенка, которым могут похвастаться только и исключительно покойники, да и то не всякие. Кожа будто заиндевелое тесто, на груди сомкнуты фиолетовые пальцы. Сенатор был неблагостен, на щеке ссадина от падения, не до конца закрытые глаза взирали на вошедших с потусторонним блеском.
– Это неправильно, – заметил Поликарпов.
– Прошу прощения, ваше благородие?.. – немедленно отозвался камердинер. – Что именно вы изволите считать неправильным-с?
– Перемещать тело усопшего до того, как оно осмотрено полицией. Когда-нибудь я добьюсь, чтобы сей аспект прописали в служебной инструкции.
