Вежливо приветствую Факундо Флореса, выжидательно смотрю на Заговор, что он скажет про эту копию, мысленно отмечаю про себя, что не возьму копию этого Флота или как его там даже за гроши, мне такие топорные подделки не нужны, у него даже одной ноги нет, кто ж так делает…
Пауза слишком затягивается, наконец, не выдерживаю, спрашиваю:
– Кем он работает?
– Собственно… никем.
– Чем-то интересен, знаменит?
– Да ничем, собственно.
– Тогда… – еле сдерживаюсь, чтобы не спросить, да какого ж черта…
– Ну… я маленько на синтезаторе играть умею, а так ничего такого… – добавляет Формес или как его там.
Меня передергивает, этого еще не хватало, притащить меня сюда ради… ради…
– Пойдемте, пойдемте… посидим в гостиной…
Заговор тащит меня в уютную комнату, проверяет, достаточно ли хорошо заперта дверь, склоняется ко мне:
– Вы не поняли… вы ничего не поняли… да у этого Факундо может не быть хоть всех четырех ног…
– …у человека их две.
– …это неважно… он может вообще ничего не уметь… Но он представляет величайшую ценность, вы даже вообразить не можете, какую!
– И что же с ним такое?
– Вы… вы ничего не заметили?
– А что я должен был заметить?
– Гхм… вы не виноваты, обычно никто не замечает, а ведь разгадка так проста… я показал вам… оригинал.
– Простите?
– Оригинал. Не копию, нет-нет, что вы, мне не нужны никакие копии – оригинального человека…
Смотрю на него, ну-ну, ври больше…
– Не верите?
– Ну, знаете, как-то…
– А зря… я ожидал увидеть в вас истинного ценителя подлинного…
– Ну, знаете… гхм…
– Что? – он многозначительно смотрит на меня, – вам нужно доказать его подлинность?
Киваю, отчего у меня чуть не разваливается голова.
– Ну, я могу уколоть его иголкой, и…
– …не надо, не надо, я не хуже вас знаю все эти проверки на подлинность, и не хуже вас знаю, какие делают копии, совершенно неотличимые от оригиналов – у них течет кровь, бьется сердце, они даже умирают по-настоящему… чтобы снова воскреснуть… Только при этом они остаются копиями, искусными подделками, не более того.
– Что же… думаю, что смогу доказать вам… – Заговор зажигает в комнате свечи на роскошном канделябре, мне становится не по себе. Я даже не успеваю сказать – какого черта вы делаете – когда канделябр падает, подхваченный порывом ветра из окна, комната вспыхивает, охваченная пламенем, – все происходит слишком быстро, я понимаю, что мы уже успеем выбраться, пламя бушует в коридоре, подбирается к нам. Краем глаза вижу Фундука, или как его там, бегущего вниз по узкой лестнице, н-да-а, что есть, то есть, ловко у людей получается бежать…
– Вы… какого черта вы вообще запалили эти проклятые свечи?
– Друг мой, я делаю это каждый вечер, и ничего…
Что же, боюсь, этот вечер станет для нас последним…
Фондю или как его там замирает, кажется, слышит наши крики, смотрит вверх, смуглый, курчавый, глаза блестят, – замирает, мешкает – неуклюже прыгает вверх по лестнице, хватаясь за стену, перескакивая через тысячи ступенек, что он задумал, черт его дери…
…врывается в горящую комнату, лицо обмотано мокрыми тряпками, хватает меня, Заговор, прыгает назад, спотыкаясь о дым, в дыму хватает еще кого-то, узнаю Шоколадницу, так и не успевшую подать мне и хозяину горячий шоколад…
…Фрегат или как его там вываливается на улицу, падает с лестницы с головокружительной высоты, катится по крутому переулку вниз, кто-то подхватывает его и нас заодно, держитесь, держитесь, осторожнее… Жду, что Факир или как его там уже не встанет – нет, поднимается, потирает ушибленную спину, говорит слова, которые в приличном обществе говорить нельзя.
– …вы видели… видели это? – оживляется Заговор.
– Повезло нам, что Фантом ваш такой оказался… такой…
– Факундо, с вашего позволения…
Смотрю на Факундо, первый раз смотрю как следует.
– А ведь это поступок… поступок…
– Что такое?
– …поступок настоящего человека. Ни одна копия бы не сделала этого… Сколько вы за него хотите?
Заговор называет цену, меня передергивает.
– Ну, дорогой Голова, подлинник никак не может быть дешевым, вы сами это понимаете не хуже меня…
– Хорошо… я расплачусь с вами… завтра…
– Отлично, приходите на аукцион, столкуемся…
– …копия Хельги Хельмут, возраст копии – три года, возраст самой Хельги – пятьдесят лет! Рост – метр семьдесят, вес – шестьдесят три килограмма. Основала свой дом фарфора с уникальными коллекциями…
Я даже не слушаю крики Невольничьего Рынка, я даже не смотрю на его исчезающий бюст Вольтера – я жду Заговор, и что-то подсказывает мне, что, черт возьми, он не придет…
– …не ждали?
– Я уж думал, вы не придете…
– Ну что вы, как я могу, я же обещал… – все три лица Заговора расплываются в довольной улыбке.
– А ловко вы меня вчера провели…
– В смысле?
– В смысле… Я ведь даже и не подумал, что можно запрограммировать копию вбегать в пожар, спасать картины… Боже мой, а вы ведь чуть не обвели меня вокруг пальца… но здесь вам этот номер не пройдет… вы арестованы.
– Вы… вы… не имеете права…
– …еще как имею, не вам говорить следователю о правах… – готовлю три пары наручников по числу людей на картине – а с этим вашим…
Филин или как его там недоуменно смотрит на аукцион, не понимает…
– Это что… людей продают, что ли?
– Ну да, как видите…
– Да вы чего, рехнулись, что ли? – я и ахнуть не успеваю, как он бросается на сцену, выхватывает у Невольничьего Рынка молоток, нет, только не говорите мне, что он будет портить картины, нет, хватает за руку Хельгу, пойдемте отсюда, да скорее же, спешит за кулисы, хватает за руки сидящих там людей, скорей, скорей…
Понимаю, что не смогу это остановить: боюсь не за Невольничий Рынок – за Фламинго или как его там, потому что с такими тут не церемонятся, и правда, Охотники на Привале уже целятся, гремит выстрел, Флигель или как его там падает, зажимает простреленную грудь, черр-р-т…
– Отдайте… отдайте его мне!
Пытаюсь пробиться через толпу, понимаю, что меня никто не слышит…
– …я должен принести вам свои извинения…
Заговор как будто не слышит меня, смотрит всеми своими тремя лицами куда-то никуда…
– …он был настоящий… самый настоящий…
– …как знать… – отвечает, наконец, Заговор, – как знать… ненастоящих тоже убивают, иная копия так умрет, что и не поймешь, что это было…
– Да нет, не поэтому… честное слово… такая редкая удача… вам подвернулся оригинал, подлинник… и мы его так нелепо упустили… так нелепо… Скажите… а подлинники не оживают?
Спрашиваю сам не знаю, зачем, уже понимаю, каким будет ответ…
Локации []
Локация первая. Кабинет в доме отца []. Просторный зал с куполообразным потолком, с лоджией. Посреди комнаты стоит массивный стол, за ним не менее массивное кресло. У противоположной стены мы видим камин, причем зритель так и не должен понять, то ли он видит настоящий камин, то ли его имитацию. Слева и справа расположены двери, неизвестно куда ведущие – у зрителя должно возникнуть чуть заметное ощущение, что двери ведут в никуда.
Когда отец [] возмущается требованием детектива, зритель должен видеть за спиной отца [] окно и вид из окна – но режиссер должен обставить все так, чтобы зритель впоследствии так и не мог вспомнить, что же именно он видел за окном. На стене над камином должно висеть охотничье ружье, на столике у камина должна стоять шахматная доска, но при ближайшем рассмотрении зритель должен увидеть, что это не более чем декоративный элемент, керамическая доска с парой-тройкой намертво прикрепленных фигур.
Камера должна двигаться предельно плавно, у зрителя должно сложиться ощущение твердости и целостности происходящего – несмотря на тревожный диалог, причем почти истерические крики отца [] (Чего, чего ему еще не хватало?) должны контрастировать с бесстрастным тоном следователя (Когда вы видели его в последний раз?). Когда отец [] соглашается на требование следователя, камера должна показать выход из кабинета в еще более просторный зал с лестницей ведущей вниз, с окном напротив кабинета и дверями по сторонам. Герои проходят в левую дверь, за которой мы видим комнату подростка, в беспорядке разбросанные статьи, вырезки, записи о Негороде. Ноутбук должен выглядеть максимально неприметно, спрятан где-нибудь под ковром или матрацем.
