У судьбы нет для нас больше шанса.

      Точно сказано…

      Как последние встречи горьки,

      Счастье нас не нашло, не узнало.

      И нет уже возможности «тропинку найти» и «постараться начать всё сначала». И нет спасения «От жестокого слова – всё было».

      Песня заставила защипать глаза. А тогда? Тогда я спустился по лестнице и вышел из подъезда почти одновременно с остановившимся возле него такси. Махнул рукой, сел. Машина проехала в сторону Волги, затем свернула налево, ещё раз налево, чтобы взять курс на проспект по дорожке вдоль параллельно стоящего дома. Я смотрел на кухонное окно, единственно освещённое во всём доме. Окно было открыто настежь, и Галя видна была в нём по пояс. Она специально стояла так, чтобы я мог в последний раз взглянуть на неё из машины. Понимала, что смотрю, что ловлю минуты уже не встречи, а расставания.

      А через полчаса я уже был в вагоне, и вскоре промелькнуло внизу русло Волги, где вдали, слева по ходу поезда уносился назад микрорайон Мигалово с домом, который я покинул недавно и в котором ещё оставалась Галина, быть может, прижимая к себе подушку, помнившую наши жаркие прикосновения. А ещё через некоторое время вагон отстучал колесами по мосту через Тверцу. В лунном свете был виден берег, и я снова нашёл то место, где мы однажды провели выходной.

      Но вот и Тверца скрылась из глаз, поезд набрал скорость и помчался вдаль, унося меня в новую жизнь.

      Я думал о Гале, но не мог предположить, навсегда ли простился с ней этой ночью, или судьба ещё подарит нам встречи?!

      Она ещё несколько раз давала о себе знать. Телеграммой сообщила о свадьбе. Пригласила всё-таки и подписалась: «Командир свадьбы в Калинине». Я сразу даже не мог сообразить, что имела ввиду. Мол, «Командир – свадьба в Калинине», но потом понял, что это она командир свадьбы.

      Потом ко мне в гости приехал Володя Гомонов и сказал, что Галя рвалась с ним, просила взять с собой, как, якобы, жену, чтобы только повидать меня. Но это было неразумно, а потому Гомонов отверг такую идею. И моя жена могла заподозрить неладное, да и мы сразу бы выдали себя. К тому же размещение в гостях было бы слишком сложным по причинам, вполне понятным.

      И всё… Следующее упоминание о ней было нескоро.

      У меня в семье как будто бы всё успокаивалось и приходило в норму. Хотя трещина всё же образовалась, а точнее углубилась трещина, возникшая раньше.

      И началась проверка на прочность.

      Испытывать меня в 417-й отдельной местной стрелковой роте стали с первых дней. Причём, испытывали все понемногу. Первую попытку уже сделал старшина – не вышло. Готовились, наверное, и командиры взводов, не все, конечно, но, думаю, некоторые готовились и пока выжидали, оценивали обстановку. Всегда легче служится, когда командир на крючке. Готовился и личный состав. И к первому моему заступлению в наряд дежурным по части кое-что придумали.

      В ясный солнечный день начала сентября я заступал в наряд и в инструктаже караулов не участвовал, поскольку по уставу положен отдых, который очень даже нужен перед бессонной рабочей ночью. Дежурному спать положено днём, с 9 до 13 часов. А ночью дел хватает – проверка караулов, суточного наряда, выполнения распорядка дня в роте и военно-пожарной команде. Но и это не всё – в комнате дежурного постоянно попискивает аппаратура, серьёзная аппаратура, по которой, в случае того, ради чего и стоят в строю военные люди, в случае агрессии против нас, придёт сигнал, а точнее, придут сигналы. Даются разные кодовые слова и цифры, и от них зависит, какой пакет, опечатанный сургучной печатью и хранящийся в сейфе, необходимо вскрыть. Отдых отдыхом, но ведь до сих пор я был одним офицером в роте – замполита ещё не прислали. Полная смена офицеров произошла. Конечно, ответственного я назначил, но что-то там не сложилось.

      Словом, о случившемся узнал, когда пришёл в роту. Помню, была суббота. Я в последствии любил дежурить в выходные, потому что в штабе пусто, все отдыхают, и дежурный фактически остается хозяином в части. В будние-то дни в штабе народу полно, всё командование на службе. А тут целые сутки никого.

      Когда зашёл в канцелярию роты незадолго до развода, заметил нервозность у командиров – тогда ещё даже не прапорщиков (это звание введено было позднее), а у сверхсрочников.

– Товарищ лейтенант, – начал командир третьего взвода; он произносил слова с небольшим шипением, но в тоже время решительно и настойчиво, – тут такое дело… Сержанты.., – он перечислил пять фамилий, которые я сейчас точно и не воспроизведу, а вот лица, по крайней мере, двух-трёх, а особенно одного, наиболее дерзкого, помню.

– Что сержанты? – спросил я.

– Да из увольнения «выпимши» пришли…

      Это «выпимши», наверное, было придумано специально для смягчения вполне ясного и конкретного определения – пришли пьяными.

– То есть как это? – удивился я.

      За всё время, пусть и недолгой службы, подобного не видывал. Людям заступать в караул, фактически, на боевое дежурство, с оружием и не просто с оружием, но и с патронами к нему, и вдруг… в пьяном виде.

– Ко мне их всех, в канцелярию, – резко бросил я, чувствуя, как растёт возмущение и стараясь унять его.

      Ввалились, да, да, именно ввалились, а не вошли развеселые сержанты, не состоявшиеся теперь уже разводящие, дежурный по роте, дежурный по КПП…

      Они были явно не слегка «выпимши». Что удивительного? Юность, не знание меры… Вот и лишку хватили, хотя и грамма на срочной службе спиртного не положено вообще, а перед караулом особенно.

– Как вы посмели, перед заступлением в наряд напиться? – спросил я, стараясь держать себя в руках.

      Они бормотали что-то, мол, не пьяные, только пригубили. Есть железное правило: с пьяными, пусть даже слегка «выпимшими» подчинёнными никаких разговоров – сразу на гауптвахту, а уж когда протрезвеют, можно и побеседовать. Права у меня дисциплинарные были комбатовские – ротный имел право на трое суток посадить, а комбат – на пять.

      Я скомандовал: «Смирно!» и объявил по пять суток. И тут один из них что-то вякнул непонятное, типа «да здравствует король», и ручкой этак взмахнул. Я подошёл к нему и решительно сорвал с погон сержантские нашивки. Даже сам не понял, как удалось. Слабо пришиты были что ли. Но сорвал и сказал:

– С этой минуты вы рядовой!

      Неосмотрительный поступок – лишить сержантского звания мог только командир базы. Это потому, что денежное содержание у сержанта выше, чем у рядового. Мелочь, но при советской власти каждую копейку считали. Даже, кажется, не командир базы право разжаловать имел, а испрашивал на то разрешение в соответствующем отделе Главного ракетно-артиллерийского управления (ГРАУ). Опять же из-за финансовой составляющей. Да и я в этой войсковой части получал оклад не по талончику из «Расчётной книжки офицера Вооружённых Сил Союза ССР», как в линейных частях, а просто, расписываясь в ведомости финансовой части, как кстати все остальные офицеры базы.

      Но кто из пьянчужек мог знать, имею или не имею права лишать звания. Кому охота продолжать службу рядовым?! Я вызвал машину – смешно сказать вызвал, да и машину – тоже. По штату в роте два Газ-69 (тогда Уаз-469 только ещё начал выпускаться). Но «газики», разумеется, оказались у базовского начальства, поскольку там по штату таких автомобилей, видимо, не предусматривалось. А роте, взамен «газиков», выделили два старых ЗИСа, именно ЗиСа, а не ЗиЛа, то есть старьё полнейшее. Сделали это хамски, на правах имеющейся власти! Чем не дедовщина кстати!?

      Так вот, я вызвал тот самый ЗИС, который после развода должен везти караул в караульные помещения, находящиеся на периметре охраны. Так называлась полоса между охранно-заградительным заграждением внешним и проволочным внутренним. Она как бы окаймляла техническую территорию с производственными цехами и складами. По ней и проходили часовые, неся службу по охране объекта. Решил отправить их на гауптвахту на автомобиле, поскольку вести такую пьянь по городку совсем не здорово.