— Жаль, а ведь я хотел предложить тебе свою руку, и сердце в придачу.

— Нет, спасибо! — Фредди фыркает, словно Теккер сказал что-то смешное, потому что действительно смешно от того, что спонсор всё еще думает, что может ему понравиться в этом плане. — Ты же знаешь, что я к тебе отношусь чисто платонически, — честно добавляет он.

На сей раз фыркает Теккер.

— Я и не ожидал, — говорит он. — Ничего такого я не предлагал, просто брак во спасение. Конечно, нам придется притворяться супругами лет пять минимум во избежание бюрократических недоразумений, но это только на людях. Обещаю тебе отдельную спальню.

— Это очень щедро с твоей стороны, — замечает Фред, но не верит ни единому слову. — Я, пожалуй, откажусь.

— Фредди, ты ведь понимаешь, что тебе не на что надеяться?.. В плане Роджера, я имею в виду, — спрашивает Доминик, и в голосе его слышны сочувствующие нотки.

И нет, Фредди ни хрена не понимает. Они что-нибудь придумают, и у них с Роджером будет замечательная свадьба, не хуже, чем у МакКартни и Леннона. Фред просто не хочет думать о другом исходе.

— Если я с кем-то обвенчаюсь в этом мире, то это будет только Роджер! Или стазис! — решительно говорит он.

— Скорее уж стазис, Фредди, — вздыхает Теккер. — Ты, я так понимаю, не читал контракт до конца?

И вот тут Фредди становится страшно в очередной раз, потому что в голосе Теккера не слышно больше веселья и никакой фальши — одна серьезность, и он, похоже, не врет.

— А что там? — вырывается у него невольно.

— Пункт пятьсот тридцать шестой, найди, — просит Теккер. — И если передумаешь, звони, но знай: в стазис я тебе лечь не позволю, — говорит Доминик и отключается.

Фредди судорожно выводит на свой внутренний экран их контракт и открывает нужный пункт, находящийся в разделе межличностных отношений:

«Участники группы не могут заключать брак между друг другом до истечения срока действия данного контракта (пять лет).»

Он читает коротенькую строчку как приговор, читает много-много раз, ощущая, как мозг просто отказывается принимать реальность. Он всматривается в сияющие буквы у себя на веках, будто надеясь, что смысл написанного поменяется, смотрит до тех пор, пока глаза не начинают слезиться от выступивших слез. Все это становится похожим на какой-то страшный сон, и Фредди очень надеется, что скоро проснется.

Его мысли судорожно мечутся в поисках выхода, но не находят его, а в душе тоска и темень, как в дремучем лесу. И Фредди словно заблудился в этом лесу навечно, таскающий по дебрям свое истерзанное, кровоточащее и умирающее сердце. Он не знает, сколько проходит времени с момента звонка Теккера, потому что время для него сливается в одно сплошное мгновение, которое он переживает снова и снова, как в каком-то ужастике, уйдя в свои переживания настолько глубоко, что не сразу слышит, как Роджер начинает ломиться к нему в спальню.

Фредди позволяет ему войти, и тот сразу устраивается у него под боком, обнимает и целует в мокрый от слез висок. На руке его какая-то повязка, но у Фреда нет сил сейчас думать об этом, у него вообще нет сил думать, потому что каждая мысль приводит его в тупик, где он бьется в страшной агонии от безысходности. Его нервная система просто зависает, и он не реагирует почти ни на что, чувствуя себя совершенно усталым и разбитым. Он не знает, что делать, и у него нет сил что-то решать.

Знает только, что потеряет Роджера, если женится на ком-то другом, это очевидно, Роджер не станет ждать его долгие годы, пока он не сможет развестись без риска для своего гражданства, да и Фредди не позволит, чтобы тот смотрел издалека на его жизнь с кем-то другим, ведь ему ли не знать, как это тяжело. Это убивает похуже наркотиков и неизлечимой болезни. Он причинит Роджеру боль, он уже причинил, он принесет ему несчастья и страдания в будущем. А ему ли не знать, как сильные страдания и боль могут изменить человека? Ему ли не знать, во что может мутировать чистая любовь после такого? Фредди уверен, что Роджер не выдержит такого прессинга, потому что для этого нужно быть совсем ебанутым, таким как он. А Роджер — он не такой, Роджер нормальный, чему Фред в какой-то степени рад. У Роджера получится его забыть, и он будет счастлив с кем-то еще.

1970

Роджер хмуро отпивает из своей бутылки в надежде, что горечь пива заглушит горечь где-то в районе солнечного сплетения, и смотрит сердито из-под светлых бровей на Фредди, что так красочно, уже в течение получаса, расхваливает Брайана перед Майком.

«Брайан такой талантливый, такой умный и гениальный» — слушать тошно! Вы только подумайте, собрал своими руками гитару, какой молодец! А на Роджера плевать, ведь таких как он — миллионы, другое дело Брайан, за него нужно держаться. У Роджера от злости сводит зубы, и он просто до одури хочет разбить чёртову бутылку об голову одного парса, чтобы наконец-то обратить внимание на себя. Да, Роджер не может собрать своими руками, наверное, ничего — ломать у него получается куда лучше, но это вовсе не значит, что Фредди может забыть о нём, словно он — пустое место.

— … и тогда Брайан сказал, здесь нужно уйти на полтона ниже, и, чёрт возьми, всё зазвучало идеально, — восторженно лепечет Фредди, активно размахивая руками.

Роджер до хруста сжимает кулаки. Каждое слово словно удар под дых.

— И что же ещё гениального сказал твой любимый Брайан? — шипит он, с трудом глотая спёртый воздух. Ему жарко и как будто нечем дышать.

Фредди поворачивается к Роджеру и озадаченно моргает. Взгляд Роджера до мурашек пробирает, горит словно пламя, тонкие губы сжаты в полоску, а меж бровей залегла глубокая складка: Фредди знает этот взгляд, и лучше бы всем уйти в укрытие, потому что ясно — будет пожар.

— Лиззи, дорогая, что-то случилось? — осторожно спрашивает Фред, потому что ему нихрена не понятно, с чего Роджер вдруг озверел за каких-то полчаса.

— Нет, что ты, продолжай говорить о Брайане, не обращай на меня внимания, — разгневано бросает он и демонстративно уходит в другой конец комнаты, где может наконец-то отдохнуть от этого восхищённого «Брайан, Брайан, Брайан».

Фредди смотрит вслед удаляющейся фигуре и пытается переосмыслить, что сейчас произошло. Роджер, конечно, частенько заводится без причины, но в этот раз Фред чувствует, что причиной недовольства стал он сам, и он понятия не имеет, что делать — бежать за Роджером или дать ему время остыть. С Роджером, черт возьми, никогда не бывает просто, каждый шаг — это хождение по минному полю, неизвестно, когда подорвёшься насмерть.

— Эм… И что произошло? — неловко вклинивается Майк, на что Фредди только пожимает плечами. Он бы и сам хотел знать, какая муха на этот раз укусила его Лиззи.

Он решает дождаться, пока гости уйдут, и поговорить наедине, так как чувствует — быть скандалу, что значит много битой посуды и поломанных вещей.

А Роджер тем временем доводит себя до точки кипения. Он не понимает, что с ним происходит и откуда берутся все эти странные чувства, охарактеризовать которые он не в силах, но впервые ему реально хочется придушить Бри прямо голыми руками.

Роджер, безусловно, согласен, что Мэй талантливый гитарист, да они ведь лучшие друзья, чёрт возьми, но противный назойливый голосок в его голове подбивает на глупости. И Роджер смотрит, пытаясь отыскать в друге как можно больше недостатков, чтобы прямо так и заявить засранцу Фреду, мол, «вот, что ты только нашёл в этом сутулом, неуверенном в себе девственнике, посмотри, Фредди, я ведь лучше!» Роджер ненавидит себя за эти мысли.

Он пьёт ещё и ещё, до тех пор, пока в голове не начинает кружиться, а тело не становится совсем лёгким. Он почти успокаивает себя, осознавая, какой он, в сущности, идиот, когда видит то, отчего ярость застилает глаза до того ярко, что самому страшно. Фредди салютует своим стаканом Брайану и улыбается ему так ласково, что у Роджера срывает все тормоза.

Он залпом допивает остатки алкоголя в своём стакане и решительно двигается к дивану, где расположился Бри в компании малознакомых Роджеру людей.