— Ты думаешь, будет лучше, когда он узнает об этом от Хаттона, например? Никто не заставлял тебя жрать эти чёртовы таблетки! — голос Брайана всё-таки скрывается, а руки сжимаются в кулаки.

Роджер не знает, куда деть глаза, он понимает, что сделал, но в тот момент ему было, откровенно говоря, плевать. Он так сильно хотел освободиться от этой раздирающей изнутри боли, что толком и не подумал о том, сколько боли принесёт это его близким.

— Ты же ведь ничего не знаешь, — горько шипит Бри и трёт пальцами блестящие от слёз глаза. — Я нашёл тебя там, ты лежал среди этого дерьма, а рядом это грёбаное снотворное, которое, чёрт возьми, дал тебе я!

— Но ты не виноват! — на эмоциях выкрикивает Роджер.

Он не подумал, даже на секунду не задумался, что Брайан будет винить себя.

— Так же, как и ты не был виноват в том, что случилось с Фредди. Но согласись, легче от этого не становится. Потому что всё, что я видел изо дня в день, стоило мне только закрыть глаза, — это твоё мертвецки белое лицо и чёртовы таблетки.

Сейчас они понимают, что технически даже не умирали, но тогда для них смерть была настоящей, и Роджер ненавидит себя за то, что заставил Брайана так страдать.

— Прости меня, — это всё, на что у него хватает сил.

Брайан горько усмехается и смазано вытирает мокрые от слёз щёки.

— Ты всегда думал только о Фредди. Я знаю, что она предложила тебе, — Брайан знает это хорошо, ведь Мэри приходила и к нему. Он хотел вернуть свою группу, свою семью, которую к тому времени успел похоронить, и Мэри дала ему надежду. Наверное, Брайан был не в себе, но он поверил ей, потому что всё, что у него оставалось к тому времени, — это только воспоминания и счастливые лица на полароидных фотках из семидесятых.

— Я думал о тебе, правда. Бри, пойми меня, все те годы я жил только потому, что думал о тебе, но это было невыносимо, — признаётся Роджер.

— Именно поэтому я не стал тебя спасать, — отвечает Брайан.

— Ты бы и не смог, меня там уже не было, — Роджер до сих пор вспоминает свои странные видения перед смертью, ведь теперь они обрели смысл.

— Я знаю, меня тоже подменили какой-то куклой, — Брайан ненавидит корпорацию, ведь всю оставшуюся жизнь он клял себя за то, что просто ушёл, за то, что не сделал ничего, не понимая, что на самом деле всё уже было решено за него. — Ты должен рассказать Фреду сам, он всё равно узнает, странно, что ещё не узнал, так пусть лучше от тебя.

Роджер смиренно кивает. Он понимает, что Брайан прав. Они с Фредди не говорят о том, что было в прошлом, это слишком болезненно для них обоих, но Роджер знает наверняка: рано или поздно Фред спросит, или, что ещё хуже, какой-нибудь Джим Хаттон раструбит о его самоубийстве на весь мир.

— Я виноват перед тобой, — произносит Роджер.

Брайан какое-то время просто молчит, уставившись нечитаемым взглядом в пустоту.

— Мы все в чём-то виноваты друг перед другом, но мы не сможем жить настоящим, если будем копаться в прошлом. Ты мой должник, Роджер, — понимающе улыбается Бри.

— И чего же желает мистер Мэй? — улавливая перемену настроения друга, спрашивает Тейлор.

— Ну, для начала, немного твоего драгоценного времени, хоть иногда, — фыркает Брайан.

Роджер сияет белозубой улыбкой и согласно кивает. Они с Фредди и правда слишком ушли в свой собственный мир, позабыв обо всём вокруг.

— И ещё, — Брайан подаётся немного вперёд и приобнимает Роджера за плечи. — Я очень рад за вас.

Роджер шмыгает носом, потому что слёзы всё ещё стоят в глазах, и утыкается лицом в длинную пушистую копну волос.

— Спасибо. Люблю тебя, швабра.

— Истеричка, — отвечает Бри.

После разговора с Брайаном Роджер чувствует себя воздушно-лёгким, ведь всё это время его тяготил этот несостоявшийся разговор. Он обещает себе обязательно поговорить с Фредди, потому что больше между ними не должно быть никаких секретов, и выполняет свое обещание сразу же, как только возвращается домой. Он долго мнётся, потому что подобрать правильные слова чертовски сложно, а он не хочет выпалить очередную глупость в своём стиле. Говорить об этом тяжело, потому что меньше всего на свете Роджер хочет, чтобы Фредди винил в чём-то себя, а он будет, Роджер знает наверняка, поэтому признание получается смазанным и нечётким.

Фредди воспринимает всё ожидаемо плохо. Он болезненно морщится, как от удара, и в чёрных глазах появляется блеск, будто он вот-вот расплачется. Именно этого Роджер боялся больше всего.

— Зачем, Роджер? — тихим дрожащим голосом спрашивает Фред.

Он до боли сжимает его пальцы в своих руках, всё ещё не в силах переосмыслить услышанное. Он с самого начала знал, что в жизни Роджера всё пошло наперекосяк, но о том, как всё закончилось, так и не смог допытаться ни у кого, теперь понятно почему.

— А сам как думаешь? — с вызовом спрашивает Роджер, он не хочет делать больно Фредди, но его чертовски бесит, что тот не понимает очевидного. — Ты бы захотел жить в мире, где нет меня?

Роджер понимает, что его участь ничто по сравнению с тем, через что пришлось пройти Фреду, но тот никогда не узнает, как это — просыпаться в мире, где нет человека, без которого вся жизнь становится лишь бесполезным существованием. Если бы Роджер мог что-то изменить и выменять жизнь Фреда на свою, он бы без раздумий согласился умереть, лишь бы не знать, как это — жить в мире, в котором нет Фредди Меркьюри.

Вопрос Роджера попадает прямо в глубокую поджившую рану, ведь Фред думал об этом, и даже не раз, когда умирал, больше всего сожалея о том, что заставляет любимых людей страдать. Он счастлив, что не оказался на месте Роджера, ведь он не протянул бы и пары дней, отправляясь вслед за тем, кого любит всю жизнь. Он не вправе судить его, ведь ему никого не пришлось хоронить. Тем не менее чувство вины становится до того болезненно острым, что тяжело дышать.

— Я бы не смог, — отвечает Фредди, чувствуя, как по щекам в очередной раз катятся слёзы. — Но, чёрт возьми, Роджер, мне хочется отвалить тебе пиздюлей!

Роджер фыркает и сжимает для вида сопротивляющегося Фредди в крепких объятиях. Он видит, что Фред зол, он практически чувствует его поднимающиеся изнутри возмущение и ярость, которые отражаются в этих темных глазах, но также улавливает некоторую мягкость и снисходительность, которая позволяет Роджеру повернуть ситуацию в более мирное русло. Ему едва удается избежать трепки, а потом он долго успокаивает Фреда, потому что настроение у того становится злобновредное, однако хорошие поцелуи и старательный минет снимают это вопрос с повестки дня до поры до времени.

Потом они лениво лежат на диване, молчат, по большей части, плотно прижимаясь друг к другу и просто наслаждаясь тихим сонным вечером, который резко прерывается, когда Фиона сообщает, что Джим Хаттон звонит по общей линии. Это значит, в обход чипов, это значит, никакой приватности, и Фредди просто не может предотвратить хоть и виртуальную, но встречу Роджера и Хаттона. Он также не может попросить Роджера уйти, потому что знает, что тот не уйдет, да еще обидится или, чего доброго, начнет ревновать и выдумывать себе всякие страсти.

— Выведи на экран, — просит Фредди со вздохом.

— Пошел он на хуй! Ты что, правда примешь вызов?  — возмущается Роджер, судорожно поправляя на себе немного измятую одежду. По его мнению, Хаттона стоит игнорировать всю оставшуюся жизнь, то есть — вечность.

— Вдруг что-то важное? — говорит Фред. Он сам, конечно, в это не особо верит, и его затапливают двоякие чувства: с одной стороны — желание дать последний шанс объясниться человеку, который предал его, с другой стороны — желание выстроить стену и не подпускать близко всю эту грязь, особенно к Роджеру. Но любопытство все-таки пересиливает, потому что Фредди знает, что потом будет очень долго думать и гадать, зачем же Хаттон звонил?

Роджер недоволен, но больше не возражает, лишь делает хмурое лицо, возможно, ему тоже любопытно, а возможно, когда на лице Фредди появляется до боли беззащитное выражение, он не осмеливается возражать ему и рушить ту последнюю надежду, что Джим Хаттон был не такой сволочью, как выглядит сейчас, и все это как-то можно объяснить…