придёт вода

  в ладошки бить по щекам - соль на мозоль

  по пояс плыть по снегам - да разве жаль

  придёт вода

  Дверь заскрипела - и, не веря глазам, она разглядела невысокого коренастого парня лет семнадцати в камуфляжной куртке нараспашку и узнала его. Корявый, неровный шрам стягивал его правую щёку. Это он пару часов, - вечность, - назад разрезал колючую веревку на её онемевших, стянутых за спиной руках и последним исчез за дверью сараюшки, когда она торопливо сорвала с головы вонючий мешок.

  Он молча оглядел её и, деловито присев у стены, пощёлкал зажигалкой над сложенным там в кучу хворостом.

  - Ты зачем вернулся? - вызывающе спросила она дрогнувшим голосом. - ДIавала кхузар! Вали отсюда!

  - Это моя кошара, - наконец угрюмо откликнулся тот. - И это я придумал тебя украсть.

  Задохнувшись, она выпалила весь свой ненормативный словарный запас с несказанным наслаждением.

  Он ничего не ответил, только вскинул упрямый угольный взгляд, и тут её снова скрутило.

  - Да убирайся же ты к... к чёрту! - взмолилась она, отдышавшись.

  - Я снаружи буду, - пробурчал тот, вставая. - Ты это... - он запнулся, - если что, это мои овцы...

  - Я их что, красть собираюсь?!

  - Они у меня сто раз котились, и ничего... ты ничем не хуже... ну чего ты вытаращилась? Чего ржёшь?

  Она только замахала руками и еле выдавила:

  - Ов... овцы не ржу-ут... ржут ко-они... ох... ох, да иди же ты...

  Снова скрипнула дверь сараюшки.

  - Погоди... - выдохнула она. - Тебя как зовут?

  Помедлив, тот нехотя отозвался, глянув на неё через плечо:

  - Иса.

  придёт вода

  не сохнет сено в моей рыжей башке

  не дохнет тело в моем драном мешке

  не сохнет сено в моей рыжей башке

  не вспыхнет поле на другом бережке

  придёт вода

  А потом боль навалилась так, что стало не вздохнуть. Она грызла губы и пальцы, чтобы не кричать, помня о пацане за дверью. Он сам окликнул её:

  - Эй! Идут... сюда...

  И первой в дверь, задыхаясь, влетела Зара.

  * * *

  25.10.04

  Вот и всё, сан хьомениг (моя дорогая). Я родила детей. Двоих. Мальчика и девочку. И я хочу, чтобы их назвали Иса и Зара. И я всё время хватаю то его, то её, а они спят, они просто спят. Бедные наши дети, им досталась сумасшедшая мамашка...

  Но это ты и без меня знаешь.

  А я теперь знаю, что такое быть матерью.

  Это такая боль и такое счастье...

  Фельдшерица в больничке накачала меня какими-то лекарствами, но они абсолютно не действуют... хотя, наверно, это из-за них я несу всякую чушь...

  Завтра приедет Ахмад и останется наконец со мной. С нами.

  Завтра приедет Бек, и я отдам ему это письмо, чтобы он его отправил.

  И теперь мне долго, очень долго будет не до писем...

  * * *

  - Хнычет... Проснулся...

  - Я сам подойду...

  - Неси его сюда... Есть захотел...

  - Как ты их отличаешь... по голосу-то?

  - Что ты, да они же совсем разные! Ты чего улыбаешься?

  - Я с Исой поговорил... В лесу он, значит, тебя нашёл, да?

  - Угу. Почти что. Сан диканиг, он меня спас...

  - Если б не это, я б ему голову оторвал! Зарка рвёт и мечет...

  - Это она умеет... Ахмад...

  - Ну что ты?

  - Ты не уедешь больше никуда? Ты нас не оставишь? Я боюсь...

  - Конечно, нет... Ишт ма алахь (не говори так, пожалуйста). Вы для меня - всё. Ты спи, спи, сан са... я его сам унесу... надо будет, встану... чего ты?

  - Песчаный карьер? Я! Стройка? Я! Мясокомбинат? Я!.. Да тихо ты... ну что ты хохочешь... разбудишь ведь опять...

  * * *

  "Героический и робкий, мудрый и легкомысленный, великий и малый, расчетливый и наивный, святой и грешный, хмурый и веселый, народ мой, я плачу под грохотом бомб - плачу от обиды не на свою - на твою судьбу. Да поможет тебе в этот час тот, о ком ты всегда много говорил, но кого мало имел в душе. Хвала ему, творцу миров! Пусть не смотрит он на наши грехи, а зрит наше горе, слёзы наших детей, плач их матерей!"