Они становились прекраснее, но, к глубочайшему разочарованию, слишком быстро умирали. Мой драгоценный дар не мог прижиться в их хрупкой оболочке природы иного сорта.

Но больше прочего меня манили двуногие существа наверху, которые действительно имели полноценный разум. Влиять на них на расстоянии оказалось куда сложнее, чем на обычных духов, но однажды я стала чувствовать, как они сами идут ко мне навстречу, упрямо копая твердую землю.

Энергии этих людей были слишком скудны, далеки от тонкого мира, и я, больше забавляясь, перебирала мысли в их головах, пока не появился один человек, которого я могла бы коснуться.

Сэндом.

Внутри забурлил возбужденный вихрь, и на несколько мгновений я стала подобна слабому слепому котенку, которого трепала буря.

Сэндом, человек, в котором смогло прорасти зароненное зерно силы. Человек, ставший частью меня…

Подчерпнутое из его головы, подсмотренное в его снах, сознательном и бессознательном потрясало. Идеи, которые никогда не приходили и не могли бы ко мне прийти, обрушивались потоком. Новые понятия, новые чувства, часть из которых я так и не смогла понять, но впитала как губка.

Я ликовала, когда зерно, посеянное в одном человеке, постепенно проросло в других, но к собственному ужасу вдруг поняла, — и их тела не готовы, как не были готовы духовные тела заманенных под землю духов.

Низшее, что шло от хейви, медленно овладевало не только душой этих людей, но и разумом, и рано или поздно оно должно было разрушить самое ценное, что я видела в двуногих существах из плоти и крови.

Мне не были нужны недолговечные хейвиобразные твари, они не могли стать переходом на совершенно новый уровень моего я. И в час траура по своим мечтам, я увидела глазами Сэндома, что даже это захотели уничтожить слуги выродка высших духов, это захотели прекратить, “вылечить”, как дурную болезнь…

Жгучая досада, всепоглощающее разочарование затопили сознание. Я безмолвно кричала, и хейви где-то далеко метались, пожирая друг друга. Порченные духи, увлекаемые моей волей, устремились к Оби, к месту, где требовалось защитить хотя бы то, что у меня пока ещё было.

Где-то там, в пылу сражения с проклятыми нэндесийцами я вдруг с ужасом увидела саму себя, Лию из клана Мэносис, орудующую хлыстом…

… Тело вернулось с болью в висках. К горлу подступил комок тошноты, по коже градом лил пот. Я безучастно висела на нитях и пыталась не завалиться в темноту, не раствориться вновь в чем-то столь же ужасающем, что только что пережила.

Меня терпеливо ждали. Зеленоватые глаза смотрели беспристрастно.

— Зачем?… Зачем ты все это мне показал? — наконец, мысленно спросила я.

— Я пока не так хорошо отличаю людей друг от друга, но я узнал тебя. И знаю, что тобой движет, зачем ты здесь. — Лицо тиррекуса колыхнулось, по нему прошла студенистая волна.

Дыхание перехватило. На меня смотрел призрачный Сэндом. Шрам через губу выделялся белым косым росчерком, тело просвечивало, но без всяких сомнений, это был он.

— Ты на неверном пути. — в прежде бесполом голове зазвучали до боли знакомые нотки. — Новая ступень, малышка Ли, вот что нам нужно. И мы, кажется, поняли, как её достичь. Как добиться того, что когда-то смогли сделать высшие духи с его предками.

Он с легко читаемой неприязнью кивнул на Иллиана.

Я задрожала, чувствуя на щеках влажные дорожки слез. Я не могла даже думать. Сердце билось, как заведенное.

— Высшие духи первыми нарушили баланс. — Бесполым, прежним тоном продолжил тиррекус. — Они нашли-таки способ расширить своё сознание, посмотреть на мир вашими глазами. Когда люди пришли на эти земли, вытесненные враждебными племенами так глубоко на Север, высшие духи придумали свой способ. Я долго размышлял о нем, когда Сэндома впервые увидел наследника клана Нэндонс. И понял. Вы, северяне, можете пользоваться энергиями, потому что ваши предки выработали устойчивость из-за постоянного контакта с тонким миром на поверхности. Высшие духи касались части из них, и это касание было столь же губительно, как и то, что вы называйте гнильянкой. А с отобранными из выживших… они поделились истинной силой.

Я онемела от собственных догадок.

— Все, кто переболел гнильянкой и выработал иммунитет, могут приобрести истинную силу темных духов, Лия, приобрести и не умереть, — со мной вновь говорил Сэндом, вызывая новую волну боли. — Подумай о нашем клане, о тех, кого ты сможешь защитить. Для ровного потока передачи нужна осознанность и отсутствие сопротивления, и если ты согласишься, то…

— Я никогда на это не пойду… — прошептала я.

— Лэнс всё равно скоро будет со мной, — с едва уловимой грустью продолжил Сэндом. — Если ты согласишься, то никогда больше не потеряешь нас, мы всегда будем рядом. А я так скучаю, малышка Ли… Ты же видишь, вы ничего не сделаете тиррекусу. Предложенное — единственный выход. Тогда вы все, абсолютно все сможете уйти на поверхность с ложными воспоминаниями о победе над повелителем хейви в головах нэндесийцах. А если ты откажешься, то…

Его голос вновь переменился.

— …То ты привела мне достаточно материала, устойчивого к гнильянке. чтобы попытаться сделать это, если твоё тело не выдержит. Если ты откажешься, они все могут погибнуть, сопротивляясь. И уж точно умрет выродок высших, который жив лишь потому, что его смерть означала бы твой мгновенный отказ. Ты сама их всех привела, Лия… Теперь тебе решать, жить им или умереть.

Я сжала зубы, не желая верить в услышанное.

Вот почему тиррекус так за меня зацепился, вот почему мучал усерднее остальных. Слишком много ниточек, за которые можно дергать, слишком заманчивый вариант, чтобы шантажировать. Любой из нэндесийцев, пришедший сюда, отдаст свою жизнь, лишь бы планы темного духа не осуществились, но я… Я не смогу отдать их сразу всех.

Я не смогу пожертвовать нэндесийцами даже во имя высших целей, хотя лично сопричастна к тому, что они здесь, у меня не хватит духу лично расписаться в смерти каждого из них.

Я уже не в силах помочь брату, битва проиграна, так и не начавшись. Но ещё могу спасти Иллиана и его людей.

Прозрачные губы Сэндома слабо улыбались. Тиррекус с такой легкостью читал мои мысли, как если бы они огромными буквами висели в воздухе над моим лбом.

Путы ослабли ровно настолько, чтобы я встала на землю. Прозрачная фигура сделала несколько шагов и студенистая, но плотная, как резина, ладонь легла на яремную ямку между ключиц, открываемую воротом рубашки.

Радужка тиррекуса запылала, и кожа отозвалась глухим жжением, когда поверхность его ладони потеряла прежнюю плотность и начала медленно растекаться. Позвоночник прошил электрический разряд, тело непроизвольно вытянулось, и едва я с пугающим отстранением осознала, что потоки моей собственной энергии, циркулирующей по телу, сбились, в глазах запрыгали мушки.

Зажмурилась, борясь с подступающей тошнотой.

Теперь я виделась себе пятном белого света, на границе которого клубилась тьма. Она бурлила, желая как можно скорее заполнить его, но пока её напор скверны удерживал тонкий, но плотный барьер. Барьер, питаемый чем-то, чему я не была источником.

Сила Иллиана, даже в момент, когда он сам был более беззащитен чем когда-либо, продолжала защищать меня.

— Кое-что мешает, но это не станет помехой… — Тиррекс не пошевелился, но тяжелый ветер окатил бок.

А затем… жемчужная нить, что всё это время пуповиной связывала меня и Иллиана, замерцала. Теперь я четко различала её внутренним зрением, не понимая, как раньше могла только ощущать её присутствие. Мягкое теплое свечение, нечто, сопричастное к самым искренним, пронзительным чувствам. Оно завораживало. На краткий миг заставляло забыть обо всем прочем.

Черная рука легла на нить, и я с отвращением дернулась.

Лицо тиррекуса исказилось, прикосновение к чистой энергии, текущей по духовной связи со стороны Иллиана, приносило страдание отродью тьмы боль, но он упрямо сжимал её, намереваясь разорвать.

В том, что он был способен на это, я уже нисколько не сомневалась.