– Н-нет, спасибо… все нормально… идите спать…

Олег вышел, тихо прикрыв за собой дверь. А я только сейчас поняла, что он приставлен за мной присматривать. Иначе, как объяснить то, что в три часа ночи он оказался под моей дверью, да еще в полном обмундировании. Только зачем?.. Неужели мало решеток на окнах и запирающейся двери?..

Встав с кровати, прошла по комнате и остановилась возле окна. Между ног неприятно саднило. Что не удивительно… давно меня так не имели, да еще и насухую. С мужем я всегда использовала лубрикант, да и член у него был гораздо более скромных размеров.

Вернулась в кровать и, накрывшись с головой одеялом, подумала о маме. Не о той спившейся женщине, которую мы хоронили с бабушкой десять лет назад. А о той, что приходила ко мне во сне.

Она родила меня в семнадцать. Отца я никогда не видела, и о нем мама никогда не рассказывала. Бабушка говорит, у нее был роман с женатым мужчиной. Как они расстались, неизвестно. Скорее всего, он отказался оставить семью, а мама побоялась сделать аборт.

Мы жили втроем в бабушкиной двухкомнатной квартире. И жили очень не плохо. Бабуля работала в школе учителем русского языка и литературы, мама, так и не получившая никакого образования, продавцом в магазине. Это были лучшие годы в моей жизни. Самые счастливые! У меня было все, о чем мог мечтать ребенок. Мама обожала, бабушка души не чаяла…

А потом появился этот Геннадий. И мама стала пропадать. Сперва ночевать не приходила, потом могла наделю дома не появляться. А после и вовсе переехала к нему. Меня с собой не взяла, сказала, Гена не хочет. Мне тогда было девять лет. И это было мое первое разочарование.

Спустя год, любовник матери бросил ее и свалил в свой родной город. А я радовалась и наивно думала, что вот теперь мы заживем по-старому. Черта с два! Мать перекантовалась у нас неделю, собрала монатки, стащила бабушкину заначку и уехала к нему. Даже прощальной записки не оставила.

Больше живой мы ее не видели. Несколько раз она звонила нам. Обычно на Новый Год или 8 марта. И каждый раз подшофе. Я не любила эти звонки, потому что после них бабушка всегда плакала.

Однажды вечером, когда мне было уже пятнадцать, позвонил какой-то мужчина. Сильно нетрезвый, судя по голосу. Представился соседом мамы и сказал, что она умерла. Уже десять дней находиться в морге. И если в ближайшие дни ее не заберут родственники, социальная служба похоронит ее под номером.

Мы с бабушкой забрали ее. На оформление всех документов, перевозку тела в другой город и оплату ритуальных услуг у нас ушли все сбережения. И даже у соседей пришлось занимать.

Я до сих пор помню день похорон в мельчайших деталях. Как будто это было только вчера. Такое сильное потрясение я испытала. Оказалось, что последние годы мама сильно пила. Начала еще вместе с Геной и продолжила, когда он помер от пьянки. Женщина, лежавшая в гробу ничем не напоминала мою мать. Одутловатое лицо, кривой, видимо, после перелома, нос, распухшие, в ссадинах губы. И все же это была она. Я стояла у гроба и сгорала от стыда. Соседи, знавшие ее с юности, шептались за спиной. Охали, ахали. «Бичиха… совсем опустилась… алкоголичка…» – то и дело доносилось до моих ушей.

После этого у бабушки случился инфаркт. От горя и стыда. Ей, заслуженному учителю, с тридцатилетним стажем работы с детьми, теперь приходилось прятать глаза и втягивать голову в плечи, когда кто-нибудь в очередной раз бросал на нее осуждающий взгляд.

Мне было проще. Конечно, первое время меня подкалывали сверстники, но все забылось, когда одна из одноклассниц забеременела. И все переключились на нее.

А бабушка, выписавшись из больницы, почти сразу же ушла на пенсию. Сейчас она думает, что я замужем по любви. Я сама ей так сказала. Мужа моего она видела лишь однажды, и он ей не понравился. Но бабуля тактично об этом промолчала, полагая, что с ним я счастлива.

Если б она знала, как на самом деле я живу, ее слабое сердце не выдержало бы ни дня. Она и сейчас наверняка волнуется, ведь я не звонила ей уже столько дней.

При мысли об этом, сердце болезненно сжалось. Я решила, что завтра обязательно попытаюсь добиться разрешения позвонить бабушке.

Когда утром Валентина Ивановна зашла в комнату, я тут же встала с кресла. Не умывалась и не чистила зубы, боялась, что за шумом воды не услышу, как мне принесут завтрак.

– Доброе утро, Валентина Ивановна, – старалась говорить спокойно, – скажите, я могу получить свой телефон. Мне очень позвонить нужно.

Женщина вскинула на меня удивленные глаза и аккуратно поставила поднос на стол.

– Об этом вам лучше спросить Олега, – ответила она, – позвать его?..

– Да. Позовите… пожалуйста…

Валентина Ивановна кивнула и скрылась за дверью. Я не притронулась к завтраку, пока не пришел Олег. А пришел он почти сразу же. И по выражению его лица я сразу поняла, что он уже знает о моей просьбе и что вынужден мне отказать.

– Вам не разрешено звонить, Ольга Игоревна, – опустил глаза в пол, будто это его вина.

– Олег!

Он снова поднял на меня взгляд, и я поняла – он неравнодушен ко мне. Бл@дь… и этот туда же… Уже давно не радуюсь заинтересованности мужчин во мне. Жизнь доказала, что ничего хорошего она мне не принесет.

– Олег, мне очень нужно позвонить!

– Не положено.

Я замешкалась, стоит ли говорить про бабушку. Не станет ли она рычагом давления на меня еще и в руках Шевца? А с другой стороны, она же уже сейчас изводится, пытаясь до меня дозвониться.

– Моя бабушка будет волноваться, – набрала в грудь побольше воздуха, – а ей нельзя, у нее сердце слабое.

– Я не могу… на этот счет у меня четкие указания…

С досады прикусила нижнюю губу и потерла пальцами виски.

– Ваш хозяин дома?..

– Уехал с утра… но я передам ему вашу просьбу…

– Передайте, пожалуйста! Это очень важно.

Через час мне сказали, что Шевц ответил отказом. Я бесилась. Металась из угла в угол, как зверь в клетке. Неужели в нем нет ничего человеческого? Просто позвонить бабушке и сказать, что я жива-здорова! Что в этом такого?

Она привыкла, что мы созванивались с ней раз в два дня. Раз в неделю Карманов разрешал мне ее навестить. И так продолжалось пять лет! А сейчас я даже представить боюсь, что скажет ей мой муж, если она решится позвонить ему.

– Послушайте, Олег! – обратилась к мужчине, когда он принес мне обед, – а телевизор мне тоже не положен?

– На этот счет никаких указаний не было… – спокойно проговорил он, складывая руки в замок.

– Так узнайте! – потребовала я, – по телевизору же я никому не позвоню!

– Я узнаю.

В тот день Олег больше ко мне не заходил. Остаток дня я провела, лежа на кровати. А чем еще я могла заняться в четырех стенах? Лежать на кровати, сидеть в кресле, смотреть в окно – выбор не велик. Постоянное одиночество, дефицит общения и замкнутое пространство сильно угнетали. Я чувствовала, что скоро начну сходить с ума.

На следующий день пошел снег. Не отрываясь, наблюдала, как мягкими хлопьями он ложится на землю, покрывая собой черные плешины, которые образовались в результате сильного ветра. Алабаи резвились, гоняя по заднему двору наперегонки.

Я улыбнулась. Хотела бы сейчас оказаться на их месте. Почувствовать свежий, девственно белый снег на своем лице, поймать снежинку на руку… Немного поколебавшись, открыла окно и припала к решетке. Ледяной ветер тут же ворвался в комнату, пробираясь морозом под тонкую тунику. Высунула руку за решетку, чтоб поймать снежинку и тихо засмеялась, когда удалось схватить целую горсть.

– Закрой окно! Идиотка!

Подскочив на месте, я повернулась на голос. Шевц. И его взгляд не предвещал ничего хорошего, впрочем, как и всегда. Решила не огрызаться, поэтому сразу закрыла окно и поправила штору.

– Дмитрий, – начала я, заставив себя назвать его по имени, – могу я попросить…

Он прошел к столу и швырнул на него белый конверт.