Прощай школа.

После поступления в ВУЗ, все с кем ты шаг за шагом, год за годом общался, взрослел, уходят немного на задний план. Тебе восемнадцать, ты студентка и тебя уже окружают не ребята из соседнего двора, а ребята старших курсов и не только твоего города.

Первый месяц притираешься к своей группе, потом смелее на по воротах в общении с другими факультетами и так эта карусель затягивает… знакомых море, эмоций тоже.

В паточках на лекциях, когда сидит человек 40–50, препод где-то там внизу, а вверху ребята играют в шахматы на обед, который мы потом на пятерых заглатываем и смеёмся — одно из наших развлечений.

Суета и круговерть.

Первый семестр пролетел как пуля над головой, первые экзамены, потом — каникулы.

Январь, сессию сдали, решили это отметить.

Пошли с девчонками в клуб, у кого-то из них сегодня знакомый диджей новыми миксами публику радовать будет. Выпили не много, чуть-чуть, а вот на танцполе оторвались «от души». Диджей был на высоте. Около одиннадцати домой собрались. Оделись и на выход. Вышли на улицу, веселые, разгоряченные, что говорили, над чем смеялись, уже не вспомню. До метро не дошла, что было потом в голове картинка не сохранилась.

— Очнулась Стрекоза? С новосельем тебя, ты теперь здесь на долго. Повязку не снимай! Иначе ослепнешь.

Сижу, дрожу, на мне повязка плотная и ничего не видно. Ноги мои между его зажаты, а он сидит на против. Прикасается к одежде моей, я в ужасе вздрагиваю, а он оттягивает воротник на блузке, по дыханию его чувствую внутрь заглядывает. Навис надо мною.

— Будем одежду резать и раздевать тебя медленно. Резать я очень люблю, доберусь и до тебя, уж поверь. Одежда закончится, дальше играть с тобой буду. Пока нёс, веса в тебе не чувствовал, мелкая и легкая совсем, растяну с тобой удовольствие…

Я в ужасе, речь отняло, только дышу судорожно, слова и вопросы, где-то внутрь провалились, глубоко. Зубы от страха сжимаю.

— Чего молчишь? Смех по пути растрясла? Там внизу соловьем заливалась, пируэты выписывала. Ну, кричи давай! Не молчи!

Сижу на стуле без верхней одежды, босая, руки за спиной связаны, а на глазах повязка. Вдыхаю запах, тяжелый, словно землёй пахнет, свежо, но не холодно. Молчу. От паники речь стопорит, не первый раз испуг пронизывает мою психику, лишая голоса. От страха, крики «Помогите» — никогда выдавить из себя не могла.

С этого мгновения и его ужасных слов всё и началось. На вторые сутки одежды на мне не осталось. Блузка уже давно изрезана. Хочу плакать, а слез нет, всхлипываю сухим носом. Приходит и разговаривает со мной, озвучивает всё, что задумал и действует по намеченному плану.

Держит меня на цепи, пристегнув к кровати, чтобы далеко не отходила. А когда является, стул для меня с грохотом на пол ставит и любуется как вздрагиваю, пугаюсь и вжимаю плечи свои.

Мучает и терзает мое тело, оставляя на нем раны, шрамы. На честь мою не посягает, у него интерес в другом. Ему нравиться эмоциями моими упиваться.

Опять пришёл. Изверг. И за дело своё взялся.

— Всё ещё молчишь значит, онемела? Язык покажи или проглотила? Ну же? Я жду!

Размыкаю губы свои и подбородок предательски дрожит, открываю для него рот. Берет меня рукой за горло, вверх приподнимает голову и заглядывает в рот мне или… в душу самую, боль мою и страх увидеть хочет…

— Язык на месте. Говорить не хочешь? Ждать буду, когда выть и кричать начнёшь, — обдаёт дыханием своим, крупным, — Материться умеешь? Было бы хорошо, и слуху моему бальзам. Ну молчи, молчи, я терпеливый.

При нем всегда молчу, терплю боль, иногда мычу. А Он ждёт от меня проявления слабости и слез моих… я сдерживаюсь. Сначала от шока рот открыть не могла, а потом терпеть научилась, силы откуда-то берутся. Плачу и скулю только когда он уходит.

Кормит сам, маленькими кусочками, наслаждается глядя как жую… дрожу… глотаю. Иногда, когда глотаю, Он рукой по шее проводит вниз, словно показывает куда еда скатывается. В лицо мне дышит, по щеке рукой проводит, из пасти Его вони нет, и сам словно стерильный. Если бы сзади подкрался, не почувствовала бы его. Сволочь.

Одежды на мне уже давно нет, только трусики. Заворачиваю себя в плед после того когда уходит, им же укрываюсь когда сплю, почти. Тело постоянно судорогами бьет, когда его рядом нет, и чувствую вновь и вновь прикосновение стали холодной, то острой режущей, то тупой рвущей. Всхлипываю и забыться не могу…

Приходит раз за разом и тело моё в боль окунает. Украшает его рисунками на свой лад, снежинки, клеточки…

— Вокруг пупка «Солнышко» хочешь? Молчишь? Будет солнышко и много много лучей, тёпленьких. Любишь Стрекоза лето, вижу любишь…

Тело ноет и болит, крови почти нет, раны чем-то сразу промокает. И разговорить меня каждый раз пытается. Изверг.

Молитв я не знаю.

Когда совсем не в моготу вспоминаю строчки из песни: «Я не знаю, но чувствую. Я не вижу, но верую. Если вырастут крылья за спиной. Я хочу чтобы были белыми, они...». Теперь это моя молитва.

Иду вдоль своего коридора и думаю о ней. Мелкая, а терпеливая до скрежета в зубах, любому мужику фору даст. Ждал когда проявит себя, истерику устроит, слёзы, сопли, домой просится начнёт и хер дождался.

Не я её морально, а она меня уделала. Мужики в моих руках матерятся, кричат, разодрать в клочья грозятся, а эта терпит, из раза в раз терпит.

Блядь, выпить что ли и вырубиться на пару дней, она отдохнёт и я подумаю что дальше с ней делать?

Захожу в обеденный зал.

— О, привет брат. А я тут выпить решил, составишь компанию?

— Выпивка не мое, сам давай. Я смотрю засел Ты в коридорах своих. Работы много? Не помню, что бы ты так рьяно за неё брался. Или экземпляр достойный попался?

— Может быть… — отвечаю нехотя и наливаю себе полный стакан, выпиваю его за два раза. Есть совсем не хочу. Через какое-то время язык мой развязывается, да и голова тяжелеет. Пробирает меня градус. Наливаю, пью, наливаю… и начинаю брату всё выбалтывать.

— На Земле был, ждал там ублюдка одного, а тут эти мелкие из бара выпорхнули, смеются, обсуждают что-то, резвятся. Я тут, кровью дышу, смерть каждый день вижу, а они такие беззаботные. Одна громче всех смехом заливается, смотрю на неё — кружится и ржёт, снежинка блядь, выбесила, вот и прихватил её, не сдержался.

Думал у меня «смех на вой» сменит, болью её наслаждаться буду, молить будет чтобы отпустил. Забрал её к себе… красивая. А она молчит, рта не раскрывает, только стонет Стрекоза грёбаная, плечами дёргается и руками связанными трепыхается. На руки ее глянул, а там ногти с цветочками, блядь, красивые и аккуратные такие. А вокруг нас только дерьмо в наказание за содеянное добро другу. Даже не знаем где он сейчас и что с ним. Херня короче полная, в башке сплошная каша, вязкая, блядь.

— Не ругайся, знаешь, что не люблю. Нарушил таки правила, не виновную приволок.

— А сегодня смотрю на неё, вроде привык к ней, тихая такая и дышит особенно. Когда выхожу от неё на душе нирвана, бл…ь, как щенок умиляюсь, нервы мне успокаивает.

— Старших значит не боишься?

— Да ну их. Сгнием мы в этих коридорах от не известности, так конца срока и не дождёмся. — встаю и забираю не допитую бутылку, — Ладно я пошёл, снотворное пригубил, пойду спать.

— Давай. Потом заходи, на трезвую голову поговорим. — смотрю на него упился совсем, пойду-ка провожу его и убедиться не мешало бы, что до кровати дошёл.

Возвращаюсь по его коридору и вижу как Зиф сидит под одной из его дверей. Меня увидел и радостный ко мне подскочил, за руки хватает и головой машет, словно говоря «не хорошо там, не правильно».

— Да ладно, сам разберётся, пошли.

«Нет» машет головой и опять под двери садится.

— За этой дверью девчонка? — кивает «да» и голову руками держит, мотает ею «не хорошо». — Не моё это дело. А ты как знаешь, карауль если хочешь, — и пошёл прочь, к себе.

Пьяный в хлам зарываюсь головой в подушки, рассчитывая на быстрый сон. Голова кружится с непривычки, блядь. И мысли херовые в башку лезут.