Я судорожно сглатываю.

Он просто чудовище. Восхитительное, мужественное чудовище.

— М-м... при… ве-е-ет. — Я съеживаюсь, обнимая себя руками — странный защитный механизм, о существовании которого я и не подозревала.

— Ты загораживаешь мне дорогу, — огрызается он, его голос грубый, словно гравий.

— А, ну да. Простите. — Я отхожу в сторону, давая ему пространство ударить себя кулаком в грудь и умчаться в бешенстве. — Извините.

Вместо того чтобы свалить, он бросает сигарету на пол и впечатывает ее в древесину тяжелым черным ботинком, откровенно осматривая меня с ног до головы.

— Чья ты шлюха? Костей? Воронов? Того чертова куска дерьма Джокера?

Да что же это такое, черт возьми? И, что еще более важно, он назвал меня шлюхой? Почему это я шлюха?

— Эм... ничья я не шлюха.

Он наклоняется ближе, и бешеное биение моего сердца кажется мне предательством.

— Ты уверена?

Я снова сглатываю.

— Да.

— Какие-то проблемы?

Чувствую облегчение при звуке знакомого голоса. Отступив в сторону, вице-президент Дьявольского Картеля оборачивается, и я вижу Джоэла, стоящего в дверях со сжатыми кулаками.

— Так она с тобой? — спрашивает байкер, скрестив руки на широкой груди.

Джоэл выходит из дверного проема, и дверь за ним окончательно захлопывается. С уверенностью Джоэл преодолевает расстояние между нами. Что он… о-о-о! Я вздрагиваю, когда он обвивает рукой мое бедро — как по мне, слишком близко к изгибу моей задницы, — и крепко прижимает меня к своему телу.

— Да, она со мной.

Сердце стучит у меня в ушах, пока незнакомец внимательно изучает Джоэла. Пожалуйста, не узнай его. Пожалуйста, не узна…

— Я же тебя знаю. — Черт. — Ты один из людей Черепа.

Тело Джоэла напрягается, его пальцы болезненно впиваются в мое бедро. Я ерзаю, но его хватка не ослабевает.

— Был. Больше нет.

— Пф-ф. — Темный и опасный пристальный взгляд незнакомца приковывает Джоэла к месту, и проходит маленькая вечность, прежде чем он достает пачку сигарет из нагрудного кармана.

— Если когда-нибудь снова увидишь этого ублюдка, скажи ему, что его ищет Стоик. (Примеч.: Стоик — (фил.) приверженец стоицизма или человек, мужественно переносящий невзгоды и равнодушный к радостям жизни).

Он барабанит толстым мозолистым пальцем по основанию пачки.

— Нет.

Мое сердце останавливается. Как и постукивание байкера.

— В следующий раз, когда увижу его, я изобью его до полусмерти, а затем всажу пулю в его чертову башку.

Начинается состязание в гляделках, но ни Джоэл, ни незнакомец не отступают. Я должна восхищаться Джоэлом за его храбрость. Этот странный мужчина заставляет меня хотеть мочиться везде, словно испуганный щенок. Каким-то чудом намек на ухмылку появляется на губах мистера Высокого Темного и Красивого.

— Ладно. Значит, мы с тобой на одной волне.

Он протягивает мне пачку сигарет. Все сигареты выстроены в ряд. За исключением одной. Она выступает над другими, и я предполагаю, что это для меня. Без колебаний я беру сигарету, и после байкер предлагает Джоэлу, который качает головой. Без слов таинственный мужчина уходит, топая по крыльцу, затем вниз лестнице и идет к парковке.

Я делаю глубокий вдох и задерживаю его до момента, пока не чувствую, что легкие вот-вот разорвутся, и только тогда выдыхаю.

— Ты куришь?

— Нет. — Я выкидываю сигарету. — Но ему я не собиралась отказывать. И вообще, кто это был?

— Это Стоик. Вице-Президент мотобанды Дьявольского Картеля из Эксетера, Калифорния.

— Калифорния? Что он делает здесь?

Джоэл убирает руку с моего бедра.

— Вероятно, улаживает кое-какие дела с Джокером. У них долгая история.

Я подхожу ближе, чтобы никто больше не смог услышать меня.

— Ты притащил нас в байкерский бар? Ты реально чокнутый?

Джоэл широко ухмыляется.

— Это единственное место, где глаза Черепа не увидят нас. Кроме того, они — союзники. Расслабься.

Джоэл отворачивается и повторно входит в бар.

У-у-у-у-у! Собака воет, и я буквально чувствую щупальца страха в животе. Тут я торчать не собираюсь. Хватаю ручку и дергаю дверь.

— Мне нужно выпить.

Джокер и Ворон

Джай

— О-ох-х-х! — стонет старик, когда я опускаю его на черную деревянную скамью под мерцающим уличным фонарем.

Выдохнув, я оставляю его телефон рядом с ним.

— Ладно, старик. Скоро здесь должна быть скорая.

— Спасибо за помощь, приятель. Сделай мне одолжение... — Он шипит сквозь зубы, сползая всем телом под неудобным углом. — Держись подальше от дочери Ворона. Иначе закончишь, как я.

Я отряхиваю руки, не в силах сдержать улыбку.

— Уверен, что это не будет проблемой.

— Говоря о женщинах и проблемах… что за хорошенькая штучка, с которой ты разговаривал. Как ты ее называл?

— Эмили, — безразлично говорю я.

— Эмили... она твоя?

— Моя ли она? — Я переношу свой вес на левую ногу и складываю руки на груди.

Что это за вопросы в наши дни? Владею ли я ей? Обладаю?

Нет.

Женщины не машины или животные, и они, конечно, не идут вместе с бумагами на право собственности. Так что нет. Я не владею ей. Но, с другой стороны, хочу ли я ее только для себя? Убил бы, чтобы сохранить ее для себя и только себя?

Да.

В этом смысле Эмили моя. Я могу открыть этот ящик Пандоры с этим стариком, но тогда потрачу больше времени здесь, споря с ним, вместо того чтобы находиться в баре и наслаждаться своей последней ночью. Так что, отвечая на его вопрос, я говорю ему, что Эмили моя.

Он кивает и, сжимая зубы, принимает сидячее положение.

— Я, ох… не говорю этого многим людям, потому что они подумают, что я сумасшедший, но ты помог мне, так что я помогу тебе.

С подозрительным хмурым взглядом, усиленным припухлостью у правого глаза, он оглядывается вокруг нас, удостоверяясь, что никто не подслушивает.

Это просто смешно. Ему повезло, что Эмили позаботилась о нем. До нее я принимал сторону Джоэла, поэтому оставил бы этого мужика в грязи. Кто знает, где он был или во что ввязался. Быть выброшенным с крыльца бара, что принадлежит мотоклубу «Испорченные Сыновья», говорит, что он не тот, кому я должен помогать.

— Нет. Все нормально. Ты не должен возвращать…

— У меня есть подарок.

Я равнодушно отвожу взгляд.

— Подарок?

Он шипит, выдыхая резко и быстро.

— Я могу чувствовать у человека вибрации будущего — не у всех, но у некоторых.

Наступает тишина, позволяя четко слышать звуки ночи. Этот мужичок, старик, которому разбили лицо и сломали ребра, утверждает, что может чувствовать будущее. Не видеть его, а чувствовать. Что за чушь собачья?

— Сколько же ты выпил? Это потом помешает действию обезболивающих.

Старик сжимает бока костлявыми пальцами.

— Я говорю чистую правду. Твоя девушка, Эмили, попала в большую беду. Я почувствовал это.

Я закатываю глаза и отворачиваюсь, ступая с тонкой плиты бетона на твердый гравий.

— Ага. Чудненько. Ты будешь в безопасности, пока скорая не приедет, не так ли?

— Ты не веришь мне? — кричит он, его голос тонет в боли. — Я говорю правду. Когда ее жизнь начнет разваливаться, не говори, что я не предупреждал.

Я резко замираю и вытираю верхнюю губу. Потакать ему — плохая идея? Если он на самом деле несет чушь, то что мне терять? Я оборачиваюсь, засовываю руки в карманы и ступаю обратно на бетон. Мне не следует этого делать. Я не должен позволять ему так себя вести.

— Будь по-твоему, — говорю я. — Что ты почувствовал?

Вдалеке я слышу сирены. Они становятся все ближе и ближе.

Внезапно мужик снова дергается на месте, тяжело дыша.

— Я посмотрел на нее и почувствовал боль... невыносимую боль у себя в животе.

Он ведь прикалывается, так ведь? Пожалуй, мне нужно напомнить ему, как мы нашли его.