Брайен был в своих покоях. Куланн долго препирался с его личной охраной в дверях, но наконец о нем доложили, и временный правитель покоренной столицы велел пропустить посетителя.

– Если ты тоже по поводу этих недоумков, то нет, – бросил Брайен, не успел Куланн войти. – Если сами не можете своих разгильдяев угомонить, то это сделаю я. Мне не нужны волнения в городе, драки наемников и лишние грабежи.

– Да перестань, они просто сцепились из-за девки, – нахмурился Куланн. – Твои гвардейцы дерутся каждую ночь в кабаках и тех же борделях.

– И потом сидят в карцере.

– Я поговорю с парнями, завтра общий сбор созову. Больше этого не повторится.

– А если повторится? – поднял бровь Брайен.

– Если повторится, то следующих посадишь в тюрьму и высечешь плетьми, я слова не скажу, – пообещал Куланн.

– Ладно, – помолчав, сказал Брайен. – Вы, наемники, слишком наглые, но что с вас взять? Скажи, чтобы позвали Даэрта. Передай ему, что я разрешил их выпустить. Но следующие, кто затеет драку, ответят по всей строгости.

Куланн ухмыльнулся, отвесил поклон и неторопливо удалился.

Найти Даэрта оказалось делом несложным. Колокол еще не прозвонил полночь, а Куланн уже вызволил двух незадачливых вольных воинов. Он поднял голову к звездному небу и вдохнул запах ночи. А потом зашагал по улицам прочь от дворца.

Город спал тревожным сном, только горели фонари над дверями увеселительных заведений да шныряли всякие проходимцы.

Огромная фигура Куланна и рукоять меча за его плечом распугивали всех. Даже шайки оборванных бандитов в самых тесных и темных переулках спешили убраться с его дороги. Наемник все шагал, летящими шагами меряя мостовую и ночь. Скоро улицы стали шире, вдоль них потянулись заборы особняков, а затем огороды простых обывателей, живших в добротных, но скромных домах. Куланн свернул в темноту, не обращая внимания на лай цепных собак, и вскоре перепрыгнул через знакомый забор. Кинувшийся было к наемнику сторожевой пес узнал его, приветственно заворчал и вильнул хвостом. Куланн потрепал его по ушам, подошел к сараю, оперся о стену плечом и уставился на дом.

Время шло, но Куланн терпеливо ждал. Наконец тихо стукнула дверь, и стройная темная фигурка сбежала по ступеням и бросилась к Куланну. Он поймал женщину в объятия, нашел в темноте теплые губы и прижался к ним.

Она была горячей, мягкой, нетерпеливой, и ее возбуждение передалось ему. Куланн потащил ее к свинарнику. Свиньи хрюкали за загородкой, беспокойно толкались, почуяв присутствие хозяйки. Куланн уронил ее в сено, накрыл собой и торопливо задрал подол, целуя, куда придется. Она уже была готова и сама ввела его в себя. Извивалась под ним, кусала его плечо, чтобы не кричать, и надолго его не хватило.

Когда все закончилось, она поднялась, запахивая теплую вязаную шаль на плечах, нашарила свечу и огниво, и крохотный огонек озарил ее лицо – некрасивое, веснушчатое, но такое милое и ласковое, что от него невозможно было оторвать взгляд. Густые тяжелые косы, маленькие хорошенькие уши, длинная белая шея, румяные губы и белые ровные зубы…

– Я уж и не ждала тебя, – тихо засмеялась она. Когда Кусай залаял, чуть не со стула не упала – как раз малыша укачивала.

– А я вот взял и пришел, – Куланн протянул руку и погладил ее по щеке.

Она прижалась щекой к его ладони. Глаза блестели от счастья, полная грудь тяжело поднималась под шалью.

– Дети спят? – спросил Куланн.

Она кивнула.

– А муж?

Она пожала плечами.

– Что он сделает с тобой, когда я уйду? – Куланн снова погладил ее по щеке.

– Ничего, – поморщилась она. – Он… Он хороший. И он тоже благодарен тебе.

Куланн усмехнулся, заложил руки за голову и закрыл глаза. Пахло сеном, свиньи ругались на своем зверином языке за стеной.

– Ты тоже хороший.

Он почувствовал, как она укладывается рядом и льнет к нему.

– Ты мог взять меня силой, – прошептала она, и голос ее дрогнул. – Мог убить моего мужа и наших детей. Я так испугалась, когда вы вломились на улицу… Ты был таким страшным: меч в руках, и кровь течет по лезвию… Но ты всех выгнал, не дал своим людям разграбить наш дом. И просто попросил воды…

– А ты выставила на стол все, что у тебя нашлось, – улыбнулся в усы Куланн. – Я попробовал и понял, что пропал с концами. Ты готовишь не хуже моей сестры. Она тоже умела такие пироги с рыбой печь, хрустящие, маслом пропитанные.

– Она похожа на меня?

– Нет, – не сразу ответил Куланн. – Совсем не похожа.

Перед глазами всплыло лицо сестры: мертвые глаза смотрят в небо, мокрые волосы облепили шею, из ноздрей течет вода, водоросли вплелись в светлые, тяжелые пряди.

Женщина погладила его бритую голову и сказала:

– Иногда я думаю о том, как бы мы встретились, если бы у меня не было мужа и детей.

– Ну, – снова улыбнулся Куланн. – У нас был бы свой дом. Я бы по утрам приносил дрова и топил печь, чтобы ты не мерзла, кормил бы скотину, а потом мы бы вместе завтракали и ты бы подсовывала мне самые вкусные куски.

Она рассмеялась, уткнувшись ему в грудь, и спросила:

– Об этом ты мечтал в детстве?

– Нет, – Куланн приобнял ее одной рукой. – В детстве я был глупым и мечтал, что стану великим воином и женюсь на принцессе.

Она расхохоталась, и Куланн снова почувствовал желание. Одного ее смеха или взгляда хватало, чтобы у него в штанах все ожило.

– Честное слово. Я воображал, что какая-нибудь принцесса заблудится в нашем лесу, а я ее спасу. Принцесса, конечно же, в меня влюбится, и я уеду жить с ней во дворец.

– А теперь? – она закусила губу своими белыми зубками, а глаза все смеялись.

– Теперь я думаю, ни к демону мне никакая принцесса не нужна, что мне с ней делать? – добродушно улыбнулся Куланн. – Ты лучше всех принцесс.

Она наградила его поцелуем. Куланн перебирал ее косы, наслаждаясь ее запахом – хлеба, стираной одежды, печи и молока. Запахом дома, уюта, счастья.

– Кстати, а где твоя сестра? – вдруг спросила она.

Куланн погладил ее лицо, не торопясь с ответом.

– Умерла, – сказал он наконец. – Бросилась в реку.

– Прости.

Она поторопилась снова его поцеловать, но Куланну уже не хотелось ласк. Женщина почувствовала его настроение.

– Если ты мне расскажешь, об этом никто не узнает, пообещала она.

Куланн гладил ее волосы. Почему-то он захотел рассказать ей все, впервые в жизни. Почему-то ему важно было, что она лежит и внимательно слушает.

– Мой отец был наемником, он пришел к нам в деревню с мечом на поясе, серебром в карманах и в рваных сапогах, – Куланн начал вспоминать. – Он учил меня сражаться. Я хорошо помню его. Он умер, когда мне было десять.

Перед глазами возникло лицо матери: опухшие от слез глаза, растрепанные локоны. И лицо сестры. Он давно не вспоминал ее.

– Когда это случилось, сестре было тринадцать, а мне – двенадцать, – вслух произнес Куланн. – Мы с ней очень дружили.

Снова воспоминание: как сестра в венке кружится в хороводе девушек, а он сидит с парнями и наблюдает за ними. И думает, что она красивее всех девушек в хороводе.

– Вскоре после смерти отца за мать посватался мельник, – сказал Куланн. – Говорили, что он забил свою первую жену до смерти, но мать думала, что без мужа не сможет поднять нас с сестрой. Она надеялась, что сестру скоро просватают, а чтобы ее взяли в хорошую семью, нужно было хорошее приданое.

Куланн закрыл глаза и отчетливо увидел: сестра смеется у колодца шуткам подруг. Солнце золотом горит на ее волосах.

– Но мельник…

Куланн словно снова услышал тот крик – задушенный стон. Долгие годы спустя голос сестры снова плакал наверху, скрипела кровать, а страшная тишина в доме говорила о том, что никто не спит. Куланн снова почувствовал тупую ноющую боль в сердце.

– Я не знаю, почему не вмешался, – сказал он. Я испугался, но не того, что он изобьет меня. Он уже бил меня, и я не боялся. Просто я словно окаменел, не мог поверить в это. Не хотел поверить. Утром она спустилась к завтраку с синяками на лице, бледная, и ни на кого не смотрела. Даже на меня. Мать подавала на стол и ничего не сказала. И он тоже ничего сказал, ругался, как обычно. Все повторилось через несколько ночей, а потом снова. И снова.