– ФУУУУУУУУУ! – восклицает Фрэнк. – Вот гаааадость!

– Открой другое, – нетерпеливо говорит Элиза. – Посмотрим, как Пэтти отреагировала на это письмо. Оно ее оскорбило или…

– Или? – не понимаю я.

– Давай посмотрим!

Я кликаю на следующее письмо.

– «Навеки он мой»! – восклицаю я. – Значит, Мэддок влюбился в Пэтти! А Пэтти в Мэддока!

Элиза кивает, Фрэнк изображает тошноту:

– Так они сообщники?

– Может быть, – отвечает Элиза, – Мэддок знает о сокровищах, а Пэтти хочет отомстить. Вместе они могли бы составить идеальный криминальный дуэт. У Пэтти есть мотив, а у Мэддока – доступ к дому.

– Так это они все сделали? – спрашивает Фрэнк, дергая Элизу за руку.

– Фрэнк, перестань! – Элиза вырывает руку. – Да, у них есть мотив и возможность. Но это вовсе не значит, что они это сделали.

– Но и не означает, что они этого не делали! – ворчу я.

– Мы НИ К ЧЕМУ не пришли! – стонет Фрэнк и снова ложится на асфальт.

Воцаряется молчание. Тишину нарушает Отто, который обходит дом с газонокосилкой. Звук такой громкий, что я затыкаю уши. И все же… когда я думаю о последней улике, которую мы обнаружили, то просто схожу с ума!

Пэтти и Мэддок… встречаются! Мне кажется, если вид у них виноватый (а он именно такой), то они, наверное, виновны. Но я не хочу делать поспешных выводов. Хорошие детективы терпеливы. Мы должны найти убедительные улики – доказательства того, что за угрозами стоят именно эти двое.

– Чего мы ждем? – наконец говорю я. – Пойдем следить за Пэтти!

Мы бежим по подъездной дорожке Гвиневры. Желтый дом Пэтти стоит через дорогу, и ее живая изгородь в виде Йорков блестит в лучах послеполуденного солнца.

В окна трудно заглянуть, но, чем ближе мы подходим, тем лучше видно. В левой части дома у открытого окна стоит Пэтти.

– Пошли! – говорю я, и мы втроем бежим через двор и прячемся под окном.

– …Не могу найти свой сотовый, пупсик. Должно быть, я оставила его в другой сумочке или еще где-нибудь. Звоню тебе с домашнего телефона. – Наступает пауза. Затем Пэтти продолжает: – Конечно, я запомнила твой номер. – Пауза. – О, завтра ее ждет сюрприз, который она запомнит на всю жизнь. Не могу дождаться, когда увижу ее лицо. – Еще одна пауза. И Пэтти говорит: – Нет! Мы должны обсудить план сегодня вечером. – Пауза. – Почему? Потому что я боюсь, что ты все испортишь. Ты должен стать приманкой.

Тайный план? Испортить все?

– Зайка, мне нужно повесить трубку, если я собираюсь ехать к тебе прямо сейчас. Я просто позвонила сказать, что опоздаю на несколько минут. Не хотела, чтобы ты волновался, если не сможешь мне дозвониться. – Пауза. – Да, я тоже люблю тебя, мусипусик.

Фрэнк притворяется, что его тошнит.

Я полностью разделяю его чувства.

Мгновение спустя мы слышим, как над нами захлопывается окно. Элиза вскрикивает:

– Простите, меня напугал звук.

Я поднимаю Элизу и Фрэнка на ноги и жестом приглашаю их следовать за мной. Как грациозная газель, я прыгаю через двор и заглядываю в другое окно. Пэтти включает сигнализацию и уезжает! Ура!

– Подожди, – говорит Элиза. – Мы не можем проводить расследование в ее отсутствие. Нам даже неизвестен код сигнализации.

Раздается шум мотора, и машина Пэтти выезжает с дорожки. Я толкаю Фрэнка и Элизу за большую живую изгородь, и мы прячемся, пока автомобиль не исчезает внизу улицы.

– С другой стороны, – продолжает Элиза, – Патти сказала, что они с Мэддоком что-то затеяли на завтра. Если план имеет какое-то отношение к Гвиневре, то, по крайней мере, мы знаем, что сегодня этого не произойдет.

– Но это случится завтра, – говорю я, сглотнув.

Мои руки внезапно вспотели, а живот скрутило. У нас остался один день, чтобы раскрыть это дело. Один день, чтобы спасти мамино агентство.

– Карлос, во всяком случае, мы можем пойти домой, зная, что Гвиневре ничто не угрожает… пока…

– Дам-дам-даааааааааааам, – зловеще напевает Фрэнк.

Несмотря на все переживания по поводу завтрашнего дня, я горжусь той работой, которую мы сделали сегодня. Мы добились потрясающего прогресса. Пэтти что-то задумала, и я буду следить за ней, пока не выясню, что именно.

К тому времени, как мы добираемся до моего двора, в животе у меня вакуум, поэтому я быстро прощаюсь с Элизой и Фрэнком и направляюсь домой.

Я делаю себе сэндвич с ореховой пастой и джемом и проглатываю его так быстро, что почти не чувствую вкуса.

После этого я иду проведать маму. Она сидит и ест хрустящий тост.

– Тебе лучше? – спрашиваю я ее.

Она пожимает плечами:

– Думаю, жал спал, но я фее ищо не могу вынести из постели.

– Вынести? – переспрашиваю я. – Ааааа, понял, вылезти!

Она слабо улыбается.

Я ставлю стакан воды на прикроватный столик:

– Ты должна пить много жидкости, мама, – именно это она говорит мне всякий раз, когда я заболеваю. – Принести тебе лекарство?

– Фее хоошо. Но ты осень мил, апчхи, – она чихает и продолжает: – Што фы сегоня делали с Элисой?

Сердце начинает стучать быстрее.

– Ничего особенного, – вру я.

Затем приправляю ложь щепоткой правды, чтобы она не догадалась:

– Я скучаю по летнему лагерю.

– Ох, Калос, я наю. Мне так шаль, – она от огорчения вешает свой красный, как у оленя Рудольфа, нос.

Отлично. Теперь мне еще хуже от того, что я причинил ей боль. Лицо горит от стыда, меня подташнивает. Думаю, от собственного вранья мне наконец становится стыдно. Не хватает только носа как у Пиноккио.

Я действительно ненавижу врать маме. И никогда раньше не врал о чем-то настолько значительном. Но я должен помнить, что делаю важное дело. Это единственный способ спасти ее агентство и решить наши денежные проблемы. Как только мы разгадаем тайну, я все расскажу ей. Клянусь, так и будет.

Но даже это молчаливое обещание самому себе не приносит мне облегчения.

– Калос? – Мама чихает. – Тебе луше уйти. Десь веде микообы.

– Тогда… выздоравливай скорее… Ладно, мам?

– Пасибо, милый. Люлю тепя, – говорит она.

И я чувствую себя так ужасно из-за того, что провожу расследование у нее за спиной, что готов немедленно во всем признаться.

«Держи себя в руках», – велю я себе. Ради мамы.

Я выскальзываю из комнаты, чувствуя себя хуже – и более решительным – чем когда-либо.

Я ПРОСЫПАЮСЬ НЕВЕРОЯТНО взволнованным. Сегодня я буду следить за Пэтти Шноцлетон, куда бы она ни направилась! Я принимаю душ, переодеваюсь и ем как можно быстрее. Потом заглядываю к маме и вижу, что она все еще спит.

Когда я готов идти, то звоню домой Элизе, а потом жду пять минут, пока их мама смотрит, как они переходят улицу. Миссис Томпсон всегда так делает. Мне это кажется забавным – ведь она, наверно, сошла бы сума, узнав, что Элиза и Фрэнк расследуют дело о смертельных угрозах, вместо того чтобы играть по соседству, как она думает.

Наконец-то раздается стук в дверь, и ко мне заглядывают Элиза и Фрэнк.

– Готовы идти? – спрашиваю я, выскальзывая из дома.

– УРА! – кричит Фрэнк и подпрыгивает в воздухе в позе Супермена, который вот-вот исчезнет из поля зрения. – Когда-нибудь я по-настоящему полечу! – объявляет он.