Не совсем узбекская семья.

Летящей походкой Малика вошла во двор своего дома. Девушка была очень взволнована. Ещё бы, весной она разослала запросы по поводу правил поступления в институт в разные концы Советского Союза и, наконец, когда она уже потеряла всякую надежду, ей прислали ответ! Малика получила по почте малотиражную газету Карагандинского государственного университета, в которой были ответы на все её вопросы.

Эмоциональная девушка сразу решила, что она будет подавать документы только в этот вуз. Внимание дорогого стоит! А то, что ей остальные тридцать вузов не ответили, теперь не имело никакого значения.

По дороге домой Малика радовалась, что догадалась нынче заглянуть в почтовый ящик. В их махалле ящики находились в самом начале главной улицы. Махалля – это узбекская община в пределах одного квартала, которая живёт, согласно девизу: «Один за всех, и все за одного». Все вопросы здесь решаются на общем собрании владельцев домов. А самое главное – в махалле нет социального расслоения.

Все люди – не просто добрые соседи, а братья, которые переживают за судьбу ближнего своего, приходят на помощь, следят за порядком на улицах. Впрочем, если смотреть на это дело трезво, махалля – палка о двух концах. Во всяком случае, для тех, кто ценит личную свободу. Потому что далеко не каждому понравится, что вся его жизнь проходит на виду у соседей, какими бы замечательными эти люди ни являлись. Махалля – это краеугольный камень Узбекистана, который выстоял и в царской России, и в СССР. Все города и некоторые кишлаки республики делятся на махалли. В одной из таких махаллей города Намангана и проживала семья Малики Закировой.

У девушки, уже предвкушавшей учёбу в одном из авторитетных университетов Средней Азии, распирало грудь от охвативших её чувств. Её приподнятое настроение не могли даже испортить посеревшие стены домов с местами отвалившейся штукатуркой. Хотя, когда их семья три года назад переехала в Наманган, Малике казалось, что она никогда не сможет привыкнуть к этим узким, темноватым, неприветливым улочкам, из которых в большинстве своём и состоит традиционная узбекская махалля.

А всё дело в том, что в махалле дома выходят на улицу торцевой частью, а не фасадом. Причём этот торец не имеет окон, совсем. Вот и получается, что, идя по извилистым улицам махалли, человек видит только глухие, и не всегда красивые глинобитные стены, которые упираются одним концом в дарвозу, или в ворота. Особенно мрачный вид махалля имеет ночью. Впрочем, и днём человеку с развитым воображением может запросто почудиться, будто он очутился в самом что ни на есть настоящем средневековье, и что вот-вот из-за угла появится какой-нибудь бандит с кривым кинжалом в руках.

Однако Малика шла по улице своей махалли ранним летним вечером, когда на небе ещё вовсю светило солнце, как будто поддерживая девушку, получившую долгожданный ответ из университета.

Малика, счастливая, шла домой и в то же время беспокоилась, не зная наверняка, какой окажется реакция мамы на её сообщение, что она может скоро уехать из Намангана.

– Скорее всего, мама начнёт меня отговаривать от учёбы в чужом городе, – размышляла девушка. – Она всегда боится за нас, хоть все дети взрослые. Но я объясню ей, что раз мне ответил Карагандинский университет, значит – это судьба! Караганду от Намангана всего полторы тысячи километров отделяет. Разве это расстояние? Вот, если бы я поехала учиться в Новосибирск или Ленинград, тогда ещё можно было бы переживать. А тут? Ерунда!

С такими оптимистичными, даже вдохновляющими мыслями Малика переступила порог. Однако мамы в доме почему-то не оказалось. Хотя, судя по неубранному дастурхону, так в Узбекистане называется низкий обеденный стол высотой около 30 сантиметров, дома были гости. Невысокий сервант был сплошь заставлен коробками конфет, плетёными корзинами с орехами, фруктами, и с перевязанными лентами свёртками. Такое впечатление, будто в их дом кто-то пришёл и надарил подарков.

Очень странно! В честь чего? Малика вышла обратно во двор и, обогнув дом, нашла маму в саду. С подвязанным под подбородком белым платком Фархунда-опа сидела на скамье и задумчиво смотрела на высокую чинару, что росла одна среди фруктовых деревьев. Но платан был таким старым, что ни у кого не поднялась рука его срубить, несмотря на то что это дерево занимало в саду немало места.

На появление дочери Фархунда-опа не отреагировала, так глубоко, очевидно, она была погружена в свои мысли. У Малики защемило сердце. За последний год мама очень сильно постарела, похудела. А ещё перестала смеяться.

Глядя на согбенные плечи матери, Малика засомневалась, а стоит ли ей рассказывать о полученной из университета почте? Кажется, мама не в настроении. Или в их семье опять что-то случилось?.. От волнения у Малики стали подгибаться коленки. Чтобы не упасть, она прислонилась спиной к дереву. Почувствовав на себе взгляд, женщина подняла голову.

– Кизим (доченька)? – слабо улыбнулась Фархунда-опа.

Низкий надтреснутый голос матери ещё больше испугал девушку. От страха, предчувствия не очень доброй вести у Малики вдруг пропал голос. А Фархунда-опа, постаравшись взять себя в руки, заговорила. Но начала женщина, как водится на Востоке, издалека:

– Видно, пришло время, кизим, стать тебе взрослой. После смерти папы я постаралась дать своим детям всё, чтоб вы не ощущали себя сиротами. Вроде бы ещё вчера, Малика, ты была маленькой. Помнишь, соседи называли тебя маминым хвостиком? Но годы пролетели…

Вспомнив тот сложный период их жизни, Фархунда-опа вздохнула и продолжила:

– Ты сама знаешь, и братья твои, и Лола очень тебя любят. Всем нам будет не хватать тебя, кизим, когда ты покинешь отчий дом.

Карие миндалевидные глаза Малики от удивления округлились. Откуда мама узнала, что она собирается поступать учиться не в родном Узбекистане, а надумала ехать в соседнюю республику? Зная чересчур беспокойный характер своей матери, девушка всё, что можно, от неё скрывала, или не говорила до последнего. Не рассказывала Малика и о своих планах относительно учёбы.

С одной стороны, девушка очень не хотела раньше времени расстраивать маму. С другой, единственное, что она наверняка знала, – то, что ей нужно получить хорошее образование, а в патриархальном Намангане, по мнению Малики, это было нереально.

– Пожалуйста, не расстраивайтесь так сильно, мама, – пролепетала девушка.

От неожиданности Малика забыла свою яркую убедительную речь, которую подготовила, идя по пыльной улице их махалли. О том, что маме не придётся за неё переживать, когда она уедет учиться. Каждую неделю Малика будет звонить домой и писать письма. Во время учёбы она устроится работать уборщицей, или санитаркой в больницу на полставки, чтобы саму себя обеспечивать.

Вон, её бывший одноклассник Алик Рашидов в многомиллионную Москву уехал учиться, и с ним всё в порядке! Поэтому с ней тем более ничего плохого не произойдёт в Караганде, ведь этот город в 15 раз меньше Москвы. И вообще, маме нужно доверять своим детям, а не стремиться к тому, чтоб они, будучи взрослыми, держались за мамину юбку.

Философия премудрого пескаря, которую исповедовала мама, порой приводила Малику в отчаяние. Смысл всех маминых речей сводился к одному: Нужно быть осторожнее. Это значит – выйти замуж и спрятаться за широкую мужнину спину; лишний раз не выходить из дома; общаться только с близкими родственниками; ни с кем не конфликтовать, чтобы не нажить нечаянно врагов; главное – быть, просто быть, это и есть, по мнению Фархунды-опа, человеческое счастье в неспокойном мире. Но Малика с этим была в корне не согласна.

Русскоязычной узбечке Малике Закировой с её жаждой жизни и размашистостью натуры не хватало воздуха в Намангане – самом узбекском из всех узбекских городов, в котором жизнь как будто остановилась на уровне 19 века. Её семья переехала сюда три года назад, но девушка не смогла привыкнуть к городу мечетей и белых платков, которые здесь носили даже молодые девушки, не говоря о женщинах. А мама сразила Малику наповал словами: