С помощью самого Викола можно было с лёгкостью отыскать любую информацию, он был поисковиком не хуже Google или Яндекса, иногда он вместе с Арием, Агори и Аяей тоже участвовал в научных опытах и изысканиях, и диспутах, что они затевали постоянно, считая, видимо, что в спорах рождается истина. Информацию отыскивал именно он, ему это нравилось и получалось быстрее, чем у всех прочих. Викол же следил за новостями, сообщая нам. Впрочем, за новостями следить мог каждый, но мы, предвечные, всегда были над миром, и новости этого самого мира тоже представлялись нам мелкой сиюминутной суетой. Поэтому Виколу и было поручено постоянно отслеживать серьёзные события, способные повлиять и на нас.
Басыр развлекала себя тем, что отправлялась поработать медичкой, вроде фельдшера в сёла, или воспитательницей в детские сады. Ей очень нравилось это – возиться с детьми, осознавая своё могущество, она становилась доброй и милой, рассказывала им сказки, которых знала тысячи, бывала строга, но чаще ласкова и неизменно справедлива. И жалела только о том, что её воспитанники так быстро вырастают и уходят. Чтобы не примелькаться она «переезжала» из села в село, из городка городок. Хотя на деле не жила нигде там, занимала где-нибудь комнату для вида, а сама, приходя «домой», перемещалась к нам, точнее к своему дорогому Агори, удивительно как они счастливо нашли друг друга. С тех пор как они стали жить здесь с нами, Басыр больше не рожала детей, ведь все наши дети были обычные люди, и как прикажете их растить в тайном месте? Теперь были не прежние времена, в Богов никто не верил, Сингайл и Галалий больше не были завидными отцами, теперь пришлось бы ребёнка уже младенцем увезти к людям… Но не похоже, что Басыр и Агори страдали из-за этого, у них было человек тридцать общих детей, а может и полсотни, рождённых ещё в Индии. И, думается, пожелай Басыр родить ещё, они просто переехали бы на время к людям. Но этого теперь никто из нас не хотел, никого, кто жил теперь в нашем городе, не тянуло к людям, даже меня, можно сказать, я еле ноги унёс из их «чудесного» мира.
И в эти минуты, проходя по светлым и просторным комнатам Аяиного дома, я думал, что, вероятно, не пройдёт и нескольких недель, и Мировасор с Арит, и Вералга с Ваном явятся сюда, спасаясь от эпидемии.
Дамэ сказал, что Аяя уже легла, что было неудивительно, был уже очень поздний час, в нашем городе здесь, думается, все уже спали. Кроме меня…
В этих внутренних комнатах горел свет, небольшие настольные лампы, ночники и бра, не было ни одного тёмного уголка. Странно, она говорила, что в полной темноте видит намного лучше, почему теперь не гасит свет на ночь во всём доме? Я до сих пор не бывал в этих внутренних помещениях, хотя, полагаю, никто здесь не был, кроме, быть может, Рыбы и Дамэ, да угрюмого мордастого лесного кота, что, как и волки, был Аяиным другом. Он и встретил меня, когда я подошёл к лестнице на второй этаж, оглядел со свойственным всем кошкам высокомерием и даже не сдвинулся, когда я прошёл рядом, вот уж кому царственности не занимать, мне пришлось обойти его, а он только повернул одно ухо, увенчанное кисточкой, что как локатор «проследило» меня, и только после этого выпрыгнул в окно, оправившись по своим ночным котовьим делам. С тех пор как все мы стали жить на Байкале, к Аяе всё время прибивались какие-нибудь животные и жили рядом. Почему? Может быть, чтобы было кого обнимать по ночам?..
Поднявшись на второй этаж, где, оказывается, располагалась её спальня, я вошёл, дверь была открыта, как и окна, в них влетал ночной ветерок, и шелест ветвей и листьев, песни ночных птиц, на столе горит лампа-ночник, вызолачивая побеленные стены, а дом у неё был деревянный, только на каменном фундаменте. Спальня просторная и кровать большая, застеленная бельём из белого вышитого батиста. И занавески на окнах из тонкого белого тюля, не сомневаюсь, что она повесила их для того, чтобы любоваться тем как играет ими ветер… А все окна были раскрыты, середина лета, и жарко, хотя здесь у нас высоко и кругом тень от деревьев, но прохлада, пахнущая хвоей и водой всегда желанна летом. А ближе к постели пахло розовым шиповником, потому что на ней была она, Аяя, знакомый, будоражащий и такой близкий запах, словно запах собственной крови. Аяя…
Я разделся донага. Конечно, есть риск, что она пнёт меня под зад, или того проще – вышвырнет в окно, и полечу я голый через всё наше поселение, потешая полуночных петухов. Но я постараюсь сделать всё, чтобы… чтобы она не сделала этого…
– Аяя…
Она спала, тихо и ровно дыша, немного разметавшись, на боку, и ножки с маленькими нежными пальчиками были видны из-под покрывала. Вот к ним я и прижался губами, чувствуя, как дрожь возбуждения от этого прикосновения к ней, побежала во мне от макушки до кончиков пальцев. Сколько прекраснейших и всегда любимых женщин было в моей жизни, но ни одна не вызывала во мне столько слепящего вожделения. Сдерживаться я больше не мог, быстро продвигаясь выше к её коленям, бёдрам, накрывая её собой всё больше. Она пробудилась, и хотела было помешать мне прижаться к вожделенному центру вселенной.
– И-и-и… Эрик… Эрик… ты… что?.. ты что?.. – выдохнула она спросонья, разворачиваясь ещё, что и было мне нужно.
И… не стала отталкивать меня.
Чудесные и не забытые, но так давно не испытываемые аромат и вкус её горячеющей кожи, и паче её приятие, и то, что она в первый же миг узнала меня, словно ждала, влили радостный жар в мою кровь. Всё загорелось внутри, запылал мой лоб, и её возглас утонул в моём поцелуе… Я всегда знал, Аяя, что ты меня любишь и хочешь… Яя…
…Забытое и такое огромное наслаждение, заставившее меня, кажется, даже закричать, но точно оглохнуть и ослепнуть, задохнуться, распускаясь горящим цветком и растаять водой, плескающейся вокруг его сильного тела. Эрик… как же так, откуда ты взялся, ещё вчера тебя не было в нашем городе, и как ты мог пройти мимо Дамэ? Как тебе удалось обмануть неподкупного Дамэ?..
– Я усыпил твоего стража, – усмехнулся Эрик, обнимая меня и притягивая к своей широкой груди, поросшей мягкой светлой шерстью. – А что прикажешь делать? На всей земле, где почти двадцать миллиардов человек и примерно половина – женщины, а я не могу найти тебе замены. Тыщи лет не могу… а последние восемьсот особенно.
Он тихо засмеялся, мягко прижимая меня к себе.
– Боялся, вышвырнешь меня.
– Не надо, Эрик… – выдохнула я и прежде чем успела сказать, что произошедшее не изменит нашей жизни, потому что не следует нам её менять, потому что мы и живём здесь так спокойно и мирно все эти восемьсот лет именно потому, что каждый живёт своей жизнью и не вплетает в неё меня. Только так и можно было мне жить, рядом, но, не приближаясь, не проникая в них. С самого начала так должно было… и теперь… почему теперь я обнимаю его, с радостью и наслаждением вдыхая аромат его кожи, его тепло, вместо того, чтобы быть твёрдой и холодной, как и была? Почему я позволяю ему ласкать себя снова, и от этого загораются светлым голубым светом его глаза, и улыбка не сходит с губ, и наслаждение в нём растёт… Этим я обещаю ему согласие? Это неправильно… нет-нет…
Но только к рассвету я заставила-таки Эрика уйти.
– Слушай, Эр… всё это, конечно, прекрасно и… спасибо тебе… за всё… и… особенно за любовь.
– Ты что… смеёшься сейчас? – он стал сразу серьёзным, и глаза медленно потемнели.
– Нет, Эр… послушай…
Я была смущена и растеряна теперь, потому что никак не готовилась к такому разговору, не ожидая, что вообще придётся говорить, что всё, что произошло этой ночью, может когда-то случиться, мне казалось в своём разочаровании и обиде на меня, Эрик давно уже не думает о том, чтобы быть со мной. Тем более только в последние десятилетия он заговорил о том, что ему не нравится в современном мире, и возвращался на Байкал быстро, а не как всегда прежде, прожив с очередной женой очередную жизнь. Поэтому я не ожидала и не предполагала, что мне надо будет найти слова, чтобы он понял и не держал на меня сердца… хотя как тут понять… Ничего он не поймёт. Не надо было позволять, теперь поздно.
