Когда здесь у нас впервые побывал Мировасор, он лишь усмехнулся, оглядев тут все, и сказал, что нечто подобное Агори выстроил некогда в Америке, которую так не звали в те их времена, потому что никто туда ещё не плавал, а мы меж собой называли «заокеанский континент».

– Но пирамид у вас, понятно, нет. И ваш поменьше, конечно… и, пожалуй, красивее… Там с нами жили наши слуги, жрецы, а вы тут только сами. Хорошо… Позволите бывать у вас? – с улыбкой спросил он.

– Милости просим! – сказала Рыба всегда добродушная и хлебосольная.

– А ты что скажешь, Аяя? Я теперь с Арит…

– Разве Арит мне враг? И ты мне как брат, и Арит как сестра. Только рада, когда нас навещают наши собратья. Хотелось бы вовсе в одном городе каком жить…

– Может когда и настанет такое время.

– Снова будет несвобода там, – сказал я, подразумевая, что меня, и Аяю, летунов, любой город загоняет в клетки. – Так вы здесь дом поставьте, как Басыр и Агори, тоже поначалу только наездами бывали, а теперь всегда у нас. И Эрик без людей жить не может, уходит, а лет через десять, а то через тридцать возвращается.

Так они и сделали, потому что и впрямь век от века мир становился всё меньше. Перебираясь сюда, Мировасор спросил:

– А с неба-то не углядят нас людишки?

– Не углядят, Ар здесь для них пустое ущелье создал, – сказал Эрик. – А ежли приходят всё же, то лишь плутают и уходят, подгоняемые воем волков.

– Боюсь, скоро и волков не останется и своими приборами они нас и тут найдут.

– Не найдут, – уверенно сказал я. – У нашей Силы электромагнитная природа, наши волны, волны той защиты, что установлена нами, действует не только на людей, но и на приборы, люди видят то, что мы им показываем, а приборы просто отключаются, перегруженные помехами и всплесками энергии. Так что не беспокойся, это надёжное укрытие, настоящее убежище.

– Ну да… пока они не придумают ещё какую-нибудь гадость, чтобы выслеживать друг друга, и случайно увидят нас.

– Пусть увидят! – захохотал Эрик. – То-то их смешным теориям придётся обвалиться тогда!

– И всех этих умствующих и таких уверенных учёных за собой увлечь! Они ведь даже того, что видят, оценить не могут, если не могут объяснить, просто отворачиваются.

– Люди не должны так делать, так делают тупые животные! – горячо воскликнула Аяя. – Человек изумительное создание, он должен интересоваться, изучать, исследовать то, чего не понимает, а не делать вид, что этого не существует! Размышлять, а не отворачиваться.

– Ну, не горячись, не отворачиваются они, изучают, вона, в космос полетели ужо, – усмехнулся Эрик. – Мы с вами и то не сподобились на такое.

– И людей газами травить и жечь в печах тоже придумали… не отнять, – выдохнула Аяя. – А что до животных… Скоро их на земле вовсе не будет, даже океаны умудрились завалить своей грязью. То, что они живут так коротко, не учит их беречь планету, им кажется, что если хватит на их век и на их детей, то, что будет после, пусть внуки придумают, а самим плевать…

Мировасор долго глядел на неё, словно размышляя, говорить или нет. А после сказал:

– Вы знаете, что в мире началась эпидемия, что косит людей почище чумы когда-то, – сказал он так, словно готовился продолжить и эти слова были лишь предисловием.

Эрик отмахнулся:

– Ерунда, в первый раз, что ли? Были и чума и сифилис, оспа, холера, какая только гадость не шастала с косой по миру все время… туберкулёз в девятнадцатом веке, потом СПИД объявили чумой 20-го века, ничего, кое-как справились, потом с вирусами весь 21-й век боролись, и теперь победят, люди живучи, вроде тараканов.

Мировасор взглянул на него, и не стал говорить того, что намеревался, мне стало любопытно, почему, потому что Мировасор вообще словоохотлив и никакой тревоги сроду не испытывал. А сейчас в его глазах мелькнуло именно это – тревога, почему же он не высказал её вслух? Вместо этого он спросил:

– Что от Вералги слышно?

Странее вопроса не придумать, будто были какие-то тайны, мы все всё знали друг о друге уже две тысячи лет, как завели эти облёты по три раза в год, так ничто, кажется, не могло уйти от внимания. Но оказалось, могло. Мы все полагали, что Ван и Вералга живут как супруги уже много веков, что поначалу показалось странным, но после все привыкли, и никто уже и не вспоминал, что некогда Ван был мужем Аяи. О том, что её мужем был Эрик мы и то помнили крепче, потому что Эр всё время напоминал об этом, будто рассчитывая на восстановление в правах.

Но спустя совсем короткое время выяснилось, что всё было и так, и не так. Да, Ван и Вералга продолжали жить вместе, во всех местах изображая мужа и жену. Но вовсе не Вералга, как все полагали, была в их паре главной, каким-то образом Вералга удерживала Вана рядом с собой, но она давно уже была при нём, а не он при ней, как некогда Викол. Он решал, куда они поедут, где и как будут жить и чем заниматься. Собственно, Вералга в основном была домохозяйкой, из упрямства не желая приспосабливаться к современному миру и овладевать какой-либо профессией, высокомерно заявляя:

– Людишки посходили с ума, что твориться? Всегда, тысячи и тысячи лет женщины были дома, а не терлись целыми днями по городам, зарабатывая деньги. Потому и разврат расцвёл как никогда прежде, теперь и проститутки никому не нужны, обычные женщины хуже прежних проституток, стыда давно нет, творят, что хотят! Это раньше мужчине надо было или жениться или платить, а теперь, от женщин нет отбоя, выбирай любую, когда угодно и на сколько угодно. Да что выбирай, они сами и выбирают. Хочешь на ночь, а хочешь, на всю жизнь!

Эрик, недавно вернувшийся сюда на Байкал из своего очередного похода к людям, продлившийся на этот раз вовсе года три или четыре, поддержал её:

– Ты права, Вералга, мне тоже не нравится… Раньше я устраивал себе дом и жизнь на целых двадцать, а то и тридцать лет, купаясь в счастии и благоденствии, а теперь что? Недовольство и претензии всякий день, не женщины, а пилы стали. Причём пилы ржавые и тупые. И пьют ещё наравне, а кто и поболе мужчин способен. Сквернословят, перебивают, хохочут, как портовые девки… Красоты прежней и то редко сыщешь, толстые, али жилистые, как парни… Прямо заговор против мужчин.

– Вот-вот! – обрадовалась Вералга. – Белые вовсе выродятся вскоре, мужчин холостит эта женская разнузданность.

– Гнёзд вить вовсе не умеют больше… – «подпел» Эрик.

– А ты не думал, Эр, что те, кто способен те самые гнёзда вить, просто не хотят их вить с тобой? – вдруг сказала Аяя, обычно не только молчавшая, когда прилетала Вералга, и даже вовсе не выходившая к ней, но сей день, она случайно зашла сюда, в дом к Рыбе, именно, когда здесь была Вералга: Рыба зазвала Вералгу на леваши да ладки, что только-только напекла. Уйти было невежливо, оттого Аяя и осталась с нами всеми.

Эрик вспыхнул и вытянулся, метнув взгляд на Аяю:

– Это ты себя имеешь в виду? – спросил он, и было не понять сразу, он взволнован или рассержен.

Аяя побледнела немного, но не ответила на его взгляд, поднялась.

– Нет, Эр, я как раз из тех, кто никаких гнёзд вить не способен, – сказала она. И не глядя ни на кого, вышла из-за стола, направившись к выходу. – Благодарствуй, Рыба, или как теперь принято говорить: благодарю… Пора и честь знать. Будь здорова, Вералга!

Мы посмотрели ей вслед все, и каждому хотелось сказать своё, я это чувствовал, воздух сгустился, как густел всегда, когда она была рядом. Я сказал бы, что гнезда лучше, чем она, вообще никто свить не способен, и я это знаю как никто, и другие тоже знают, потому что красивее и уютнее её дома нет во всем нашем городе предвечных, да и во всем мире. И сам город как е гнездо, он его задумала, и Агори построил. Но я знал, что она говорит о другом, и по сию пору не простила себе ни потерянного сына, ни отвергнутого Вана, который по её странному убеждению у Вералги был в плену. В последнем мы давно не пытались переубеждать её. Пытались совсем иное делать, но Эрик мешал мне, а я ему. Но и Эриково отсутствие здесь в нашем городе ничем мне не помогало, потому что Дамэ при ней был неотступно, даже псы спят иногда, но чёрт, кажется, и не спал. Рыба добродушно посмеивалась надо мной: