Я не стал объясняться и рассказывать, как было дело, но Рыба догадалась и сама…
– Я сам не могу тебя отнести на Байкал, мне туда закрыта дорога, вишь как… Аяе передай от меня… передай, что… что за Митей погляжу, и что… дождусь, когда Вералгин договор с Тьмой закончится… тогда и… Али… свой заключу, тогда поглядим, кто сильнее.
А вот эти мои слова не на шутку напугали Рыбу:
– Ой, нет, Васенька! Токмо энтого не делай! Не делай, прошу тебя! – вылупила глаза Рыба. – Потерпи, послушай меня! Токмо не бери Евойную руку. Токмо не это! Ты видишь, что с Вералгой теперь… рази ж она, добрая женщина, сделала бы такое, ежли бы не позволила Ему нашептать себе? А теперь…
– А теперь… отправляйся, Рыба, к Аяе на Байкал, и не забывай присылать веси.
Она кивнула, и мы обнялись с ней, в этот момент из проруби выбрался Орсег.
– Звали, друзья? Что случилось?..
Словом, Рыбу я с тех пор не видел, как и всех иных предвечных, кроме Орсега и Басыр, что по-прежнему, как и было заведено законом, облетали всех. Как и Вералга в свою очередь три раза в год, я про себя подумал и не раз, почему никто и мне не вменит в обязанность посещать собратьев. Но, думается, Вералге не нужно было, чтобы я перемещался меж всеми… Мы с нею, переезжали, как принято у предвечных из страны в стану, жили двадцать-тридцать лет и «умирали», или уезжали.
Я стал мужем Вералге пусть не перед Богом и людьми, но, по сути. Она не решалась подойти ко мне с этим несколько лет, быть может, от меня ожидала проявления желания, но, не дождавшись, явилась как-то ночью, села на ложе, смотрела некоторое время, а после наклонилась и поцеловала. Что было ломаться, коли так теперь была устроена моя судьба?
Я не любил Вералгу. Даже если бы не было всей этой истории, если бы не жила в моей душе Аяя, я не полюбил бы Вералгу, как должно, как любят жён, я не видел в ней женщину, как ни странно, потому что властность и холодность её не имели ничего общего с моим представлением о том, каковы женщины. Я позволил ей взять меня, потому что она этого хотела, призвав на помощь Союзника, с которым я не намеревался вступать в единоборство до времени, и я терпел, как просила меня милая добрая подруга моя Рыба.
Несмотря ни на что, Вералге не удалось убедить меня в том, что Аяя не любит меня и никогда не любила, благодаря, в том числе, и весям, что приходили от Рыбы, да и от остальных. Я знал, что Аяя не выбрала себе никого ни в мужья, ни в любовники, и они там, на Байкале, жили все теперь вшестером как семья из сестёр и братьев.
Я много раз размышлял над тем, как использовала нас судьба, что мы вплелись в историю, оставшись никем не узнанными, и изменить её мы не могли, и, возможно, расплачивались ныне так дорого за свой вклад. И в прошлом предвечные вот так же невидимой нитью соединяли ткани событий, участвуя в них невольно, порождая целые религии, поддерживая, или снося тоны.
Надо сказать, Вералга несколько раз рожала мне детей, но, потому ли, что мой первенец имел такое большое значение для меня, или потому, что я не чувствовал ничего к Вералге, даже злости или желания отомстить за плен, в котором она продолжала удерживать меня, но я не чувствовал ничего и к нашим детям, просто играл роль мужа и отца и для них, не так это, оказалось, сложно. Куда сложнее быть мужем, когда любишь…
И еще сложнее не чувствовать, не видеть во сне ту, что поселилась в душе, не звать её, зная, что она не слышит, потому что веси от меня до Аяи могли проходить только через Рыбу…
Но, несмотря на мою неизбывную тоску в неволе и принуждении, я все эти долгие-долгие столетия не сидел, сложа руки. Я погрузился в науки, и каждый день благодарил мироздание за то, что мне дарована такая необыкновенно долгая жизнь, за которую можно узнать столько, сколько обычному человеку никогда не удастся, каким бы светлым ни был его ум. Но мои изыскания только поначалу были всесторонними, после они приняли определённое направление, потому что во мне зародилась идея как мне освободиться не только от плена, но и от Того, кто помогал Вералге в его поддержании.
Увлечённый своими опытами и исследованиями, я был вполне верным мужем, но Вералга, оказывается, не верила в это, как бы я ни пытался убеждать её. Она была уверена, что я, не пропускаю ни одной юбки, уже из одной мести ей. Это было не так, мне нужна была Аяя, а не замена ей, я не искал удовольствий на стороне, но Вералга имела собственное представление обо мне и о том, что я чувствую. Моей наукой она не интересовалась нисколько, быть может, будь иначе, она не только стала бы мне ближе, но и поняла бы, что и времени я на похождения по женщинам не имею. В результате по всей Европе немало ни в чём не повинных женщин взошли на костёр, подставленные под охоту на ведьм Вералгой. Поначалу я даже не догадывался об этом, пока она сама злорадно не сказала мне.
– Ну что, очередная твоя потаскуха запеклась на костре. Доволен?
Я посмотрел на неё, не понимая.
– Что? О чём ты?
– Об этой Анне-повитухе, которая сверлила тебя своими наглыми глазами. Вон, сходи на площадь, ещё не весь размели кострище.
– Не понимаю, причём тут повитуха и я? – сказал я, недоумевая. – И тем более кострище?
– Её сожгли, эту ведьму! – радостно возвестила Вералга. – Не было никаких сомнений у судей!
Действительно, множество раз я слышал, что жгли людей, и особенно много женщин за несуществующие преступления, по каким-то диким обвинениям, но поскольку это никак не касалось меня, я мог только сокрушаться их несчастной судьбой и дикой глупостью тех, кто судил их. И вот теперь оказывается, касалось!
– Конечно, а ты как думал? Ты будешь с девками по полдня и полночи пропадать, а я ничего не стану делать в отместку? – Вералга сверкнула холодными тёмно-серыми глазами, она всегда была удивительно холодна, даже, когда, кажется, ярилась, но искры Ярила не было в ней. – До Аяи твоей мне невозможно было добраться, не то и она бы порадовала мой нос ароматом своей жареной плоти… Но, к счастью, столько лет прошло, ты давно позабыл ту лживую дрянь.
Но не слова об Аяе тронули меня, ясно, что ей Вералга не угроза, что бы ни говорила, но слова о других женщинах, к которым я не имел никакого отношения, даже не видел их никогда, не на шутку ошеломили меня.
– Погоди, Вералга, ты хочешь сказать, что в тех городах, где приходилось нам жить, «ведьм» из-за меня казнили? – ещё надеясь, что она скажет: «Нет, конечно! При чём здесь мы с тобой?!».
Но напрасно я надеялся…
– Ну… не всех, конечно, они вон, словно колбасы из них после делают, таскают и таскают на костры свои… – хмыкнула Вералга и только потом ответила на мой вопрос. – Погоди-ка, ты сейчас делаешь вид, что не догадывался прежде, что все твои потаскухи оказываются на костре? – прищурилась Вералга.
– Какие мои потаскухи, что ты несёшь?!
– Ой, не надо изображать невинность агнца!
Я смотрел на неё, и вдруг подумал, насколько глубока бездна Тьмы в душе этой женщины… Я жил рядом и не замечал, сколько преступлений она натворила за эти сотни лет. И вот она, моя спутница, моя жена столько лет, уже сотен лет
– Послушай, Вералга, я не изменил тебе ни разу.
– Ложь! – вскричала она.
– Замолчи! – прорычал я, почти бесшумно, чувствуя, что слепну от ненависти. И ненавижу не только её, но и себя.
Я подошёл ближе, почти вплотную и сказал ей в лицо:
– Каков бы я ни был, как бы ты не ненавидела меня, но убивать людей…
Горячая волна захлестнула меня, я вынужден был перевести дыхание, чтобы не убить ее немедля, и договорить:
– Если ты… ещё сделаешь ещё что-нибудь подобное, я убью тебя, клянусь.
Вералга отшатнулась, белея. Видимо, в моём лице было столько решимости, что она поверила сразу. Поэтому, почти прижимаясь спиной к стене, она скользнула к двери.
– Убьёшь… За моё убийство тебя покарают предвечные!
– Когда узнают, за что я расправился с тобой, уверен, решат, что я сам стал орудием справедливого возмездия, – так же едва слышно, проговорил я. – И бойся, чтобы я не рассказал им, что ты творила, иначе, как бы они сами не казнили тебя.
