Но сегодня слово за слово, и я сказала Жене, что выходить за него замуж не собираюсь.

– Да кому ты будешь нужна, бесплодная! – зарядил он в ответ. – Я, может,  вообще с тобой из жалости и из уважения к твоей семье!

– Тогда свободен! Пошёл вон!

Женя наступил на мою больную мозоль. Последствия аборта в девятнадцать, когда я решила, что не хочу иметь ребёнка от того, кто предал моего отца, давали о себе знать постоянным метритом. Воспалением матки. Врачи говорили, что шансов стать матерью у меня мало, но я до поры до времени и не сокрушалась по этому поводу.

Не хотелось рожать ребёнка, особенно девочку, которая также включится в круг долга. Рано или поздно ей тоже придётся следовать интересам нашей семьи.

Вот и сейчас я поссорилась с Шевковичем, но знала уже завтра он придёт мириться, и я приму его. Должна принять.

Но это будет завтра. А сегодня, спустя несколько дней после моего двадцатипятилетия, я позволю себе быть такой, какой хочу.

От стука в дверь я вздрогнула. Бросила мельком на себя взгляд в зеркало: белое платье сидело как влитое. Этот цвет шёл к лицу и не превращал меня в белую моль, несмотря на общепринятое мнение, что блондинкам надо одеваться ярче.

– Входите!

Я попыталась улыбнуться, но губы предательски дрожали.

– Не помешал? – спросил Михаил, осторожно прикрыв дверь.

Он всегда был деликатен, по-особому щепетилен со мной. А я понимала, что это потому, что я дочь его покровителя. И только.

– Нет, я хотела тебя видеть. Ты изменился с тех пор, как мы встречались в последний раз, – произнесла я, чувствуя, как подгибаются колени.

– Ты тоже, стала ещё красивее. У меня для тебя подарок.

Михаил протянул синюю бархатную коробочку, в которых обычно дарят цепочки или колье.

– Не стоило, право. Это слишком дорого.

– Ты же даже не посмотрела! Я выбирал это только для тебя. Твоя семья сделала для меня и брата несравненно больше, это я в вечном долгу перед всеми вами.

Он сам открыл крышку, и моему взгляду предстала подвеска на тонкой цепочке из белого золота в виде голубой бабочки. Её крылья были инкрустированы сапфирами и бриллиантами.

Сама бабочка, казалось, вот-вот взмахнёт крыльями и улетит в приоткрытую на верхнее проветривание створку окна. На волю.

– Позволишь?

Я кивнула и была рада отвернуться, чтобы не выдать своего смущения.

Приподняла волосы, чтобы освободить шею и закрыла глаза в ожидании, пока его пальцы коснуться моей кожи. Меня не было почти год, я училась в США и тешила себя иллюзией, что это влечение к нему окончательно покинуло сердце. Что всё это было несерьёзно.

Пальцы холодом мазнули по коже, я чуть ощутимо вздрогнула, когда он возился с застёжкой. Не хватало дыхания, я чувствовала стеснение в груди. Хотелось крикнуть: «Не уходи», но, конечно, будет глупо.

– Вот и всё, – сказал он. – Посмотри, она подчёркивает цвет твоих глаз.

Я взглянула в зеркало и первое, что заметила: плохо замазанный синяк. Торопилась, вот и не вышло хорошо. Никогда не выходит так, как планируешь.

– Не нравится? Давай вместе сходим и поменяем на то, что выберешь.

– Нравится, – прошептала я и коснулась указательным пальцем серебристого тела бабочки. Она будет так же, как и я, прикована драгоценной цепью. И не взлетит, хотя имеет крылья.

– Марго, что с тобой?

Он резко развернул меня к себе и заглянул в глаза.

– Всё в порядке, правда. Просто дала отворот-поворот своему жениху. Мы больше не вместе, – я выпалила это с тайным подтекстом, что, возможно, что-то изменится. Знала, что ошибусь, что придумала себе то, чего не может быть.

Михаил не интересуется мной как женщиной. И никогда не интересовался. Вот и теперь он смотрит на меня, как на младшую сестру, которую надо опекать.

– Моя помощь нужна? Это он тебя ударил?

Его пальцы коснулись моей скулы, и я накрыла его пальцы своими. Посмотрела в глаза и выдохнула:

– Не надо сейчас скандалить, прошу.

– И не собирался. Но с Шевковичем давно надо поговорить о правилах поведения. Он тебе не пара, я рад, что ты приняла решение.

– Отец будет недоволен.

– Не будет, я возьму это на себя.

Мы сближались, я сделал маленький шажок навстречу, всё так же не отпуская его пальцев.

– Можешь кое-что сделать для меня ещё? Пожалуйста!

– Всё  что угодно. Даже не спрашивай.

– Поцелуй меня.

Какое-то время он удивлённо смотрел в глаза.

– Марго, ты сейчас уязвима. И дрожишь. Замёрзла?

– Да, – кивнула я, и прикосновение закончилось. На что я рассчитывала? Глупая.

Он отошёл к креслу, чтобы вернуться с пледом в руках. Михаил, он всегда был заботливым. Всегда предупредительным. Истинным джентльменом без страха и упрёка.

Я часто гадала, правдивы ли слухи, что он предпочитает мужчин?

– Вот так, – он накинул плед мне на плечи, его руки немного задержались на моей шее. – Не выходи сегодня вниз, скажись больной. Отдохни. Там нет ничего интересного. А завтра я всё решу.

– Отцу это не понравится, – начала было я, но он заставил меня замолчать, коснувшись пальцем моих губ.

– Не думай об этом. Ему не понравится прежде всего то, что какой-то мудак поднял руку на его дочь. Я же сказал, что сам всё улажу.

– Поцелуй, – требовательно повторила я. –  И тогда уйдёшь. Это будет подарком.

Какой стыд, я навязываюсь мужчине на десять лет старше себя! Заставляю его делать то, что он не хочет!

– Только раз. И всё.

– Марго, ты не в себе, я понимаю.

– Да, я сейчас не в себе.

Я встала на цыпочки и первой потянулась к его губам, пахнущим спиртным. Всегда хотела узнать, каковы они на вкус.

– Марго, – прошептал он, но настала моя очередь заставить его замолчать.

Сегодня я буду с тем, кого хочу. С тем, кто не посмеет мне отказать.

Я всегда относился к Маргарите или Марго, как привыкли её называть дома, с особым трепетом. Она для меня оставалось особенной женщиной.

Идеалом утончённого вкуса и аристократических манер, казалось, в этом мире фальши и вычурных гипертрофированных достоинств она стоит особняком. Редкая, диковинная птица, чьи белоснежные перья не может замарать никакая грязь.

И вот теперь я чувствовал, что нахожусь в одном шаге от безумства, от той черты, переступив за которую, возврата к прошлому миру не будет.

Марго целовала меня. Не так, как это делают искушённые дамы, побывавшие не в одной постели и чётко осознающие, что если они сейчас не покажут мастер-класс, то вылетят к чертям.

Нет, Марго целовала меня так, словно я был для неё призом, выстраданным за всё её терпение и покорность. Было в её исступлённом желании что-то трогательное, что-то такое, от чего мне хотелось укрыть её в тепле своих рук.

Защитить. Уберечь.

– Марго, не играй со мной, – я ненадолго отстранился и заглянул в её лицо, обхватив его руками. – Я мужчина и могу поддаться твоему очарованию.

Я говорил, подбирая слова, хотя это давалось мне с трудом. Будь на её месте незнакомка, я бы уже подмял её под себя и залез под платье, чтобы скорее утолить голод, внезапно вспыхнувший от её прикосновений и взглядов.

– Я не играю, Миш. Пожалуйста, побудь со мной, как с женщиной.

– Если дело в Шевковиче…

– Не в нём. В тебе. И во мне. Целуй!

И она снова прильнула  моим губам. Я понимал, что дальше тянуть нельзя. Надо либо убираться прочь, задвинув этот эпизод в дальний чердак памяти, либо остаться и позволить себе то, что хочу.

Если пойти по первому пути, услышать разум, то назавтра Марго не посмеет себе намекнуть ни словом, ни взглядом на это сегодняшнее недоразумение. И всё будет как прежде. Скучно, серо, обыденно. И это правильно.

Я мягко отстранил её, провёл пальцем по покрасневшей скуле, и вдруг понял, что не будет первого пути. Марго хочет, – и я не откажу.

– Не уходи, – всхлипнула она, подумав, что я направился к двери, чтобы её оставить.