Ренси молча простился с ним и вышел. Сердце его, казалось ему, вот-вот разорвётся. Во второй раз в жизни – впервые это было после смерти отца – он испытывал потерянность и безысходность. От него ушёл не просто великий мастер, на которого во многом хотелось походить, но – его наставник, чьи поддержка и участие столько раз облегчали ему жизнь.

Последние слова Анху ещё долго звучали в голове у Ренси. Но забыть о Мерет он даже не старался. Напротив, желание встретиться с нею с каждым днём становилось всё сильнее, нестерпимее. Однако появиться в Саисском дворце без приглашения Нехо или кого-либо из придворных он не смел. Дни пролетали в работе, ночи – в бессоннице, сладких грёзах и томительном ожидании желанного чуда.

Минула жаркая пора – отделочные работы в поминальном храме фараона Тахарки были полностью завершены. Четырёхугольники стен сбросили обычную белизну и облачились в радующее взор одеяние росписей; вместе с солнечными лучами оживали и двигались врезанные в камень контуры фигур.

Вот он – царь Верхнего и Нижнего Египта, владыка Обеих Земель Небмаатра, наследник Ра, сын Ра, владыка венцов Тахарка – возвышается над всеми, обозревая пояса мелких изображений. Помимо обязательных сцен общения фараона с богами на стенах ходов и склепа высекли заклинания, которые должны провозглашаться во время заупокойной службы с тем, чтобы обезопасить и осчастливить фараона после смерти. Все изображения были расположены в определённом порядке относительно впадины в стене, называемой ложной дверью, откуда якобы появлялся мертвец. У входа в храм стояли великолепные изваяния «двойников» фараона, в коих, по верованиям египтян, он почивал до очередного пробуждения.

Египтяне не видели разницы между сном и смертью. Они считали, что когда человек спит, он не видит, не слышит – это значит «душа», Ка, ушла из него. Пробудился спящий, ожил – следовательно, Ка возвратилась. Но смерть наступает только потому, что Ка покидает тело. Однако она может вернуться, думали египтяне. Для этого требовалось сохранить тело: чтобы «душа» могла найти его. Поэтому для умерших строили «дома вечности» – надёжные каменные гробницы; правда, подобной чести удостаивались только люди знатные и богатые, фараоны и их приближённые, бедняков же зарывали в самые обыкновенные ямы…

Ренси не присутствовал на церемонии освящения храма.

Сидя в шене6, где его вкусно кормил хозяин, брат Ипи, он вспоминал свой последний разговор с сановником, через которого сестра фараона общалась с трудившимися над усыпальницей людьми.

– Божественная Шепенупет осталась довольна твоей работой, ваятель.

– Я счастлив. – Ренси поклонился.

– Однако тебе не стоило вмешиваться в роспись внутренних стен храма. Мне сказали, ты просил художников уделить побольше внимания фигурам рабочих, и в особенности – изображению зодчего, – заметил сановник с пренебрежением. – Его величество приказал изобразить этих людей получающими от него подношение и приписать, что молится за них и приносит храмовые жертвы. Изображать зодчего на помосте, во время работы, да ещё в окружении учеников, было излишне.

Ренси не стал спорить, хотя ему было что сказать. К тому же он был полностью удовлетворён: высеченное им на храмовой стене изображение зодчего – дань памяти Анху – останется наряду с изображением фараона на века.

– Всем остальным, особенно же статуями «двойников», божественная, как я и говорил, довольна, – продолжал сановник с важным видом человека, гордого своим статусом. – И ныне я получил для тебя новый приказ: ты будешь работать во дворце.

– Придворным ваятелем? – изумился Ренси.

– Именно. Только на этот раз ты будешь работать не для его величества.

– Тогда для кого же? – Ренси насторожился.

И не напрасно. Ответ, который он услышал, одновременно и обрадовал, и удручил его. У него появилась надежда повидаться с Мерет, но общение с Нехо сулило ему – он знал это заранее – одни неприятности.

Прибыв на следующий день в резиденцию саисского номарха, Ренси поразился переменам, преобразившим облик дворца. Он будто только теперь понял, как быстро пролетело время. К боковому крылу дворца, где размещались покои семьи Нехо, пристроили ещё одно здание. Правда, не каменное, а кирпичное, но зато чудовищных размеров. Один двор следовал за другим, отделяясь от предыдущего двойными башнями или гранёными колоннами; дворы окружали бесчисленные мелкие помещения.

В одной из таких пристроек размещалось также новое жилище Ренси – светлая комната с низкой кроватью, циновкой на глиняном полу, столом, двумя сундуками для хранения вещей и масляными светильниками. Ренси удивился: тот, кто его нанимал, скупостью явно не отличался, но, если учитывать, что нанимателем был Нехо, такое внимание с его стороны казалось подозрительным.

К Нехо его позвали на следующий день. Тот сидел в залитом солнечным светом просторном зале, где ещё пахло свежей краской, в глубоком кресле, нарядный и ухоженный, при парике и клафте. Когда Ренси встал перед ним, склонившись в почтительном поклоне, Нехо посмотрел на него снизу вверх, не отвечая на приветствие.

Молчание затягивалось. Ренси недоумевал: для чего он позвал меня? испытывает моё терпение? хочет унизить?

Наконец номарх разомкнул губы, до этого сжатые в одну линию:

– Я даю тебе новую работу, здесь, во дворце.

Сказал подчёркнуто небрежно, давая Ренси понять: отныне я – твой господин и ты будешь делать то, что я прикажу.

– Я принимаю предложение, – ответил Ренси учтиво, но вместе с тем как бы оставляя за собой право выбора.

Нехо удивлённо выгнул насурьмленную, удлинённую к виску бровь.

– Не ожидал столь скорого согласия. Ты ведь даже не спросил, чем тебе предстоит заниматься.

– Сейчас это не так уж важно. Только бы не сидеть без дела. Это – меня уничтожит, – отозвался Ренси, изо всех сил стараясь быть убедительным.

Он думал теперь только о том, что где-то рядом – Мерет. Что она делает? Отчего её всегда держат взаперти? Какую участь задумал для неё Нехо? Былая тревога за судьбу любимой девушки снова наполнила душу Ренси.

Нехо окинул его недоверчивым взглядом, но ничего не сказал.

По его зову в зал вошёл загорелый до черноты мужчина средних лет, с наголо остриженной головой, в одной лишь набедренной повязке, и, согнувшись пополам, замер перед номархом.

– Это Депет, – слегка поведя в его сторону подбородком, сказал Нехо. – Даю его тебе в помощники. Он расскажет, что нужно делать.

Ренси хотел возразить, что ему привычнее обходиться без помощников, и уже открыл рот, когда услышал резкое требование:

– Теперь иди.

С трудом скрывая негодование, Ренси взглянул на Нехо: грозно сошедшиеся у переносицы брови и острые глаза, нацеленные на него, точно две стрелы.

– Иди!

Ренси не оставалось ничего другого, как молча поклониться и выйти из зала.

Подмастерье со странным именем догнал его во внутреннем дворе.

– К работе нужно приступать немедленно, – сказал он, глядя на Ренси широко поставленными, чуть косящими глазами. – Пойдём, я покажу тебе, чего желает Нехо.

Как оказалось, фасад той части дворца, где обитал номарх, соединялся с покоями его семьи висящим над улицей крытым переходом. Именно эту своеобразную галерею Нехо задумал украсить декором, воспевающим природу: цветы лотоса, виноградные лозы, заросли папируса. Такую работу мог выполнить любой мало-мальски обученный художник, но Нехо пожелал, чтобы этим занялся именно Ренси: словно хотел унизить его как скульптора, уравнять его с остальными.

Ренси обречённо вздохнул и взглянул на Депета.

– Ты живописец?

– Мои фрески украшают поминальную стелу предыдущего фараона, Шабатаки. Я не знал другого ремесла, да и знать не хочу. Но когда я увидел твои работы, то понял, что мне нужно ещё много учиться, перенимать твоё мастерство.

– Для этого ты напросился ко мне в помощники?