– Доктор, что-нибудь можно сделать? – спросил Григорий и не узнал собственный голос.
– Все, что от меня зависит, но меня изрядно смущает эта казуистика. Сделать бы сейчас общий анализ крови… Эх, нет у меня доступа к лаборатории!
– Тимофей Иванович, надо парня спасать, – сказал Влас очень тихо и очень твердо. – Если мы хоть чем-то можем вам помочь…
– Можете. – Старик со стоном встал с табурета. Даже стоя он был ниже Григория на две головы. – Но мне нужно знать его группу крови…
– Четвертая! – сказал, почти выкрикнул Григорий. – Четвертая, я точно знаю. У него в детстве был фимонозный аппендицит…
– Флегмонозный, – поправил доктор ворчливо. – Флегмонозный аппендицит.
Григорию это казалось незначительным, но спорить он не стал.
– Как скажете, доктор. Но про четвертую группу я точно знаю.
– Универсальный реципиент. – Старик удовлетворенно кивнул. – Это хорошо. А вы родственник?
– Отец.
– И какая у вас, сударь, группа крови?
– Я не знаю…
На самом деле он знал, четвертая, резус положительный. Как и у Митяя, но разве можно переливать сыну такую кровь?..
– У меня первая, – выступил вперед Влас. – Тимофей Иванович, помните, когда Степана Липского ранили, вы ему мою кровь переливали? Вы меня тогда тоже называли универсальным…
– Донором. Вы, Влас Петрович, универсальный донор. И, наверное, можно утверждать, что молодому человеку повезло.
– Он у меня фартовый, – сказал Григорий шепотом.
– Ну, о фартовости его мы будем судить после инфузии, – проворчал старик. – А теперь работаем, господа! Мне потребуется помощь!
И как-то все завертелось-закрутилось. Они только и успевали выполнять распоряжения Тимофея Ивановича. А когда началось само… переливание, Григорий вышел из дома. Нет, ему не хотелось крови. И желания впиться в чью-нибудь глотку у него тоже не было. Но показалось, что так будет правильнее и надежнее. От греха подальше, от этого острого, с металлическими нотками кровяного духа.
Снаружи его ждали оба Горыныча. Костяная башка, видно, где-то шлялся. Лохматая докторская собачонка забилась в будку и не казала носа. Григорий пошарил по карманам, нашел папиросы, закурил.
– Вот такие дела, – сказал он одному из Горынычей. И тот, кажется, кивнул в ответ. – Как жить-то нам теперь?
Горыныч лег у его ног, положил голову на черные, как ночь, лапы, закрыл глаза.
– Как думаешь, если фон Клейст жив, то может и Танюшка тоже?
Горыныч открыл глаза, посмотрел очень внимательным, испытующим взглядом.
– Я обещал помочь тебе ее отыскать. Помню. – Григорий глубоко затянулся. – Я все для этого сделаю, если придется, костьми лягу. Дай мне только Митяя вытащить. Перед ним у меня тоже должок. Понимаешь?
Горыныч вздохнул и вдруг положил голову Григорию на колени. От Горыныча шел холод. Если бы Григорий был очень впечатлительным, то сказал бы – могильный холод, а так лишь поежился и поднял воротник. Второй Горыныч тоже улегся рядом, обвил длинным змеиным хвостом щиколотки Григория, тихо рыкнул. Григорий и его погладил по голове. Для полной пасторали не доставало лишь Костяной башки. Но этот всегда был сам по себе. Такой вот свободолюбивый.
– Вы только деду на глаза не кажитесь, – сказал Григорий шепотом. – Вообще никому не кажитесь. Издалека вы может за собак и сойдете, но только издалека.
Оба Горыныча синхронно вздохнули. Папиросу Григорий докуривал в молчании. А потом еще долго сидел на крыльце, не решаясь войти в дом, где, как он был уверен, все еще пахло кровью. Он уже думал, не заглянуть ли для начала в окошко, когда позади скрипнула дверь. Нет, сначала он услышал тихие шаги и по шагам этим безошибочно признал Власа, а потом уже скрипнула дверь.
– Есть закурить?
Влас с опаской покосился на Горынычей, тяжело опустился рядом, посмотрел вопросительно. Левую руку он держал согнутой в локте. И пахло от него… Ну, кровью и пахло.
– Что там? – спросил Григорий, протягивая Власу папиросу.
– Перелили. – Влас закурил, и ядреный табачный дух, перебил запах крови. – Уж не знаю, сколько Тимофей Иванович из меня выкачал, но чувствую я себя сейчас прескверно. Как он продержался, а?
– Не знаю. – Григорий пожал плечами. – Крепкий он у меня, крепкий и настырный.
– Ну, что настырный, это я заметил. – Влас усмехнулся. – Сам-то как?
– Нормально.
– А поконкретнее?
– Поконкретнее? Ну, в глотку тебе впиться мне все еще не хочется.
– Хорошо. – Влас вздохнул с явным облегчением.
– Спасибо тебе, Влас Петрович. – Не думал Григорий, что когда-нибудь доведется ему благодарить товарища Головина, а вот довелось.
– Да не за что, – отмахнулся тот.
– Ты ему жизнь спас.
– Хорошо, если спас. Ты, Гриня, не радуйся раньше времени. Тимофей Иванович мужик мировой и врач от бога, но тут многое будет и от твоего Митяя зависеть.
– Если только от Митяя, то я спокоен, – усмехнулся Григорий. – Но перед тобой у меня все равно должок.
– Должок, – сказал Влас очень серьезно. – И стребовать его с тебя я не премину.
– Стребуешь. – Григорий загасил папиросу, встал. – Только дай на сына сначала посмотрю. Ты со мной или с собачками посидишь?
– С тобой. – Влас тоже встал. – Не привык я еще к этим твоим… собачкам.
Горынычи тихо заворчали – снова синхронно, но не зло.
– Они к тебе пока тоже не привыкли, но что уж теперь?
Григорий толкнул дверь, пропустил Власа вперед, вошел следом.
Вопреки опасениям, в комнате больше пахло самогоном, который доктор использовал вместо спирта, чем кровью. В стоящем на табурете железном лотке лежал шприц и еще какие-то незнакомые Григорию инструменты. Митяй лежал на диване с закрытыми глазами. Коже его по-прежнему была бледна, но сердце билось уже ровнее и спокойнее.
– Ну, готово дело, – сказал Тимофей Иванович, вытирая руки полотенцем. – Переливание мы ему сделали, лекарство укололи. Остается следить за реакцией организма и ждать.
– Спасибо, доктор! – сказал Григорий прочувствованно.
– Одним «спасибом» не отделаетесь, молодой человек. – Усталым жестом старик снял очки. – И от вас потребуется помощь. Надеюсь, вы поможете и своему сыну, и моим будущим пациентам. Необходимых лекарств у меня осталось на сутки, а дальше все… Нечем лечить.
– Добуду, – сказал Григорий, не раздумывая. – Вы только скажите, где.
– Вот в том-то и проблема. Раньше я все необходимое покупал у одного… спекулянта, но он пропал из города.
– А где брал лекарства спекулянт? – спросил Григорий нетерпеливо.
– Полагаю, в городской больнице. – Тимофей Иванович покачал головой, поправил сам себя: – Когда-то городской, а сейчас немецкой. Выхода у меня на эту больницу никакого нет. С момента оккупации я побывал там лишь однажды. Так сказать, по приглашению.
– По приглашению? – удивился Григорий.
Григорий удивился, но и сам доктор, казалось, удивился еще сильнее. Он замер перед столом. Его рука, сжимающая очки, зависла в нескольких сантиметрах над старой плюшевой скатертью, словно бы Тимофей Иванович хотел положить очки на стол, но в самый последний момент передумал.
– Что вы сказали, молодой человек? – спросил он и свободной рукой потер подслеповатые, слезящиеся глаза.
– Это вы сказали, Тимофей Иванович, что посещали больницу по приглашению.
– Оговорился. – Старик покачал головой и положил-таки очки на стол. – Работал я там. Еще до пенсии. А когда началась оккупация, приходил сам к этому их новому начальству Рихарду Штольцу.
– Зачем? – Кажется, пришло время Власу удивляться.
– С просьбой, Влас Петрович. Я ходил к нему с просьбой. Хотелось мне тогда думать, что иду я на разговор коллеги с коллегой, а получилось, что на поклон. Здание больницы они заняли полностью. Под госпиталь. Ну, вы это и без меня знаете.
Влас кивнул, задумчиво посмотрел на Григория. Интересно, о чем думал?
– Из персонала там не осталось почти никого. Я врачей имею в виду. Две сестры милосердия и одна санитарка – вот и весь персонал. Война – не война, но люди-то болеть не перестали. Я бы даже сказал, наоборот. Когда разруха, голод и антисанитария, чего хорошего ждать? А я, старый дурак, все равно ждал. Просил разрешить мне вести в больнице прием гражданского населения. Понимаете, не все манипуляции можно сделать вот так… в домашних условиях. Бывает, что нужна и перевязочная, и операционная. И медсестра у меня на примете уже имелась. Лидочка, очень способная девочка. Если бы не война, стала бы замечательным врачом.
