– Да. В немецком концлагере и в советском лагере нас постоянно травили этими натасканными, обученными зверьми… Не могу видеть их и слышать их лай… Мысленно сразу же возвращаюсь туда… – сухо ответил дед.

Маша была ошеломлена: всё её детское нутро протестовало против тех, кто так поступил с её любимым дедом: это и немцы, это и НКВД, это и само общество… Ей пока трудно было «переварить» всё услышанное.

Тут скрипнула калитка, и во двор зашла бабушка, неся авоськи с продуктами. Увидев деда с внучкой под деревом в тени, она нарочито громко и ворчливо произнесла:

– Чего это вы, бездельники, расселись? А ну–ка мойте руки, я сейчас накрою на стол, будем обедать. Я с вечера такой вкусный борщ приготовила…

Дед начал медленно подниматься, посмотрел на окурки папирос под ногами, стал собирать их. Маша хотела помочь ему, но он не разрешил.

Маша молча шла к дому, не видя дороги. В ушах был голос деда Вазгена. Она тогда ещё не понимала, что за эту пару часов общения с дедом быстро повзрослела, и мир, на самом деле, не такой уж радужный, каким казался ей раньше.

Прошли годы. Маша поступила в Ереване в институт, по окончании которого устроилась преподавателем истории в школе и будучи уже Марией Николаевной, готовилась к кандидатской защите.

Ей часто вспоминается тот разговор с дедом Вазгеном под деревом. Вспоминает она также 1985–ый год, когда деда вызвали в райвоенкомат, и замвоенкома смущённо, не глядя в глаза, передал ему юбилейную медаль «40 лет Победы в Великой Отечественной войне». Дед, придя домой, положил медаль на стол и ушёл в сад, сел под деревом и до вечера молча курил свои папиросы, глядя на небольшие волны озера Севан…

Оба деда и бабушки умерли, но Маша часто вспоминает их. Когда приезжает на Севан, обязательно идёт на кладбище, кладёт цветы на их могилы, мысленно беседует с ними…

Май 2015 г.

Посвящается всем пострадавшим во время войн детям, вне зависимости от национальности и вероисповедания…

1

Руслан пытался заснуть, но его воспалённый мозг не подчинялся ему. Перед глазами проходили все события за последние две недели окопной жизни: артиллерийские обстрелы со стороны противника, налёты вражеских самолётов и постоянное переживание за семью, за двух непоседливых малышек, которых трудно было удержать в подвале пятиэтажного дома, за своих старых родителей…

Бывали моменты, когда вражеские СУ–25, перелетев линию фронта, сбрасывали бомбы на город, где находилась семья Руслана, да и многих тех, кто вместе с ним сражались на передовой. В такое время лица ребят чернели от злобы и бессилия; был слышен пятиэтажный мат, ведь в городе не было военных: только старики, инвалиды, дети и женщины. Там же находился и военный госпиталь…

Пришло время пересменки, и взвод Руслана отпустили на три дня домой, чтобы ребята побыли с семьёй, отдохнули, а потом снова на фронт…

Домов, как таковых, у ребят уже не было. То есть сами дома были, но люди, из–за постоянных бомбёжек и артобстрелов, вынужденно спустились в подвалы своих зданий, частных домов, чтобы как–то обезопасить себя и своих родных. Если взрослые понимали реальную ситуацию и угрожающую опасность, то дети – не всегда. Только во время воздушной сирены, а потом авианалётов и артобстрелов эти маленькие существа прижимались в подвалах к своим матерям, дедушкам и бабушкам, начинали реветь, ручонками размазывая слёзы по лицу…

Когда подъезжали к городу, Гарик, друг Руслана, шепнул ему на ухо, что знает место, где можно достать немного муки. Покинув дом старика, который продал им по три килограмма муки третьего сорта, Руслан невольно пощупал большим пальцем левой руки фалангу на безымянном пальце той же руки, на котором ещё минут 20 назад у него было кольцо, которое он обменял на муку… Вначале, увидев суровое лицо Руслана, у которого за плечем был автомат, старик испугался, но Гарик его успокоил, объяснив, что это надёжный человек, и только после этого дед спустился в подвал, откуда принёс уже готовые взвешенные мешочки с мукой…

Оставив автомат в подвале подальше от детей, Руслан поднялся на второй этаж, к себе домой, где не было стёкол и оконных рам: они были выбиты взрывной волной авиабомбы. На балконе он разрубил топором венский стул из приданого супруги. «Осталось два стула из комплекта…» – равнодушно, ничуть не огорчившись, подумал он…

Там же разжёг костёр между двумя железными болванками, которые он нашёл на улице, положив сверху какую–то жестянку. Согрев, таким образом, воду в ведре, он всего за три минуты искупался в бане, надел свежее бельё и взялся за дело. Жестянка на огне пока не остыла, поверхность её была горячей. Руслан нашёл на кухне кастрюльку, налил в неё воду, насыпал немного муки и размешал. Получилась густая клейкая масса. Руслан начал лепить пародии на лепёшки и выпекать, ставя на горячую поверхность жести. Пошёл приятный запах свежеиспеченного хлеба, хотя назвать это хлебом было трудно…

Спустившись в подвал и передав лепёшки супруге, он заметил, какими голодными глазами смотрели детишки. Отказавшись от пищи, Руслан лёг на самодельный топчан и повернулся лицом к стенке…

Сквозь дремоту он услышал голос своей старшей дочки Ики: «Сусаник, давай поделимся хлебом с Маринкой, она в прослый раз нас угостила». Ика, малышка лет пяти, не могла произносить буквы «ш» и «ж», они у неё выходили как «с» и «з», и поэтому «Шушаник» у неё выходило как «Сусаник». Руслан улыбнулся и забылся сном… Изредка до него доходил голос его супруги Анны, которая постоянно покрикивала на детей, следя за тем, чтобы те не выбегали из подвала на улицу, где в любой момент мог взорваться вражеский снаряд. Бывали случаи, когда матери недосматривали за детьми, которые выбегали на улицу, чтобы поиграть на солнышке, а потом… в подвале не досчитывались кого–нибудь из детей… Смерть, как коршун, пикируя, схватывала одного из них, как цыплёнка…

Руслан проснулся, но лежал с закрытыми глазами, стараясь отогнать наступившее чувство голода. Он обдумывал, как ему на другой день пойти к своему командиру, попросить неделю краткосрочного отпуска. Руслан твёрдо решил, что, несмотря на возражение супруги, он отвезёт её и детишек к своему двоюродному брату Алексею в большой город, чтобы быть спокойным там, на фронте. В это время душераздирающе взвыла воздушная сирена, дети притихли, совсем маленькие начали плакать, матери стали успокаивать их…

Ика была старше других детей на год и пользовалась среди них непререкаемым авторитетом. Дети собрались в самодельном отсеке подвала, где приютилась семья Руслана, и начали считать количество разрывов снарядов и авиабомб. В это время заработали установки ПВО, отгоняя самолёты от города, и Руслан услышал солидный голосок своей старшенькой: «А это наса сылка стреляет!» Он удивился, что Ика безошибочно угадала выстрелы «Шилки»…

Окончательно проснувшись и усевшись на топчане, Руслан увидел, что на земляном полу сидят четверо девочек лет трёх–четырёх и играют вместе с его дочерьми в… войну. У каждой были гильзы, осколки от снарядов. Спичечные коробки использовали вместо танков и … ни одной куклы…

Руслан вышел к мужчинам, которые собирались в конце подвала, чтобы покурить, обсудить насущные проблемы. Фактически в подвале здания образовалась единая дружная семья, которая жила по своим законам, диктуемым войной. Люди в подвалах создали определённый «уют», если можно было это так назвать. Из домов перетащили кровати, матрасы. Притаскивали откуда–нибудь дрова, там же топили печки, делились нехитрой едой.

Командир встретил Руслана недобрым взглядом, заранее догадываясь, что тот пришёл с какой–то просьбой. Но, учитывая безупречную службу последнего, не мог ему отказать и подписал рапорт, определив жёсткую установку, что на восьмой день он ждёт Руслана в части…

Кое–как уговорив Анну и дав ей три часа времени на сборы, Руслан, осторожно пробираясь между зданиями, добрался до автобата, с командиром которого был в дружеских отношениях…