Драко медленно шел вдоль гаража, водя пальцами по сухому дереву старых досок. Не смотря на то, что он сам себе дал клятву молча пережить пребывание здесь, в абсолютно отстранившейся от реальности душе вспыхнул маленький огонек. Огонек бунта, несогласия. Он не марионетка, которой можно двигать, куда заблагорассудится, которую можно запереть в ящике, когда надоест. Которую, упавшую со стола и разбившуюся, можно без спроса вновь склеить, насильно запихивая обратно кровоточащую душу.

Покосившаяся дверь в гараж была открыта настежь. Внутри темноту разгоняли лишь солнечные лучи, проникающие через рассохшиеся доски. Вездесущая золотая пыль мерцала и здесь. Юноша сделал два шага внутрь, рассматривая заваленное всяким хламом пространство. Явно маггловским хламом. Для многого Драко не знал и названий.

Сидящий за столом в углу Артур его не заметил. Он уже который час — день, месяц? — пялился в детали разобранного маггловского радио, но так и не прикоснулся к ним, чтобы вернуть все на свои места. Мысли о таком далеком и, казалось, совсем нереальном прошлом, концентрирующиеся всего на одном истертом клочке пергамента, который уже давно не назовешь письмом, накрыли его черной волной, в которой он грозил утонуть и задохнуться.

«Я всегда буду любить тебя.

Прости за то, что я делаю.

Л.»

Люциус Малфой был его болью, печалью, вдохновением и самым странным и любимым воспоминанием. Он оставался слишком глубоко в душе независимо от собственной жизни или смерти, независимо от двадцати с лишним лет порознь. Всего одно лето, проведенное в свободе ото всех и всего. И десятилетия ненависти друг к другу ничего не изменили.

Он любил его. Любил этот безумный кошмар наяву с его чокнутыми идеями и чумными планами, зная, что искривленные в холодной усмешке губы умеют искренне улыбаться. Зная, что тот умеет смеяться — громко, красиво, заразительно. Зная, что только окончив школу тот был совсем не высокомерной ледышкой. Он прекрасно танцевал, совсем не умел пить, зато от души умел целоваться. Он невероятно сексуально курил, и его губы смотрелись одинаково соблазнительно и на откровенно бабском мундштуке, и на возбужденном члене.

Всего несколько недель как сон, как будто никогда их и не было, стали лучшим воспоминанием в жизни.

Только было ли это воспоминание настоящим он уже не помнил.

— Это же Вы? — раздался над ним голос, заставив вздрогнуть и машинально убрать письмо в карман. Первые секунды в мальчике мерещится совсем другой человек, но осознание быстро приходит, отгоняя прошлое обратно в закоулки сознания. Забинтованная рука была демонстративно поднята, а на бледном исхудавшем лице читалось самое настоящее живое недовольство.

— Я за тебя в ответе, Драко. Если хочешь покончить с собой, потерпи, когда Министерство снимет с нас обоих надзор.

Малфой на это ничего не ответил, отвернувшись. Все желание что-то высказать умерло при взгляде на этого откровенно уставшего человека. Человека, от которого не чувствовалось угрозы. И это больше всего сбивало Драко с толку. Разве не должен он презирать свалившуюся ему на голову обузу?

— Я не хотел кончать с собой, — Драко сам не знал, ложь это или правда. Да и не понимал, с чего ему вдруг захотелось оправдываться. Этому надзирателю же все равно нет никакого дела.

— Как скажешь, — покорно согласился Артур.

Он смотрел на мальчика и не понимал, как может человек быть одновременно таким похожим и таким непохожим. Те же серые глаза, та же молочная кожа, те же острые ключицы в вороте расстегнутой рубашки. Но все остальное — совсем негодная замена. Да и о чем он в конце-концов думает?! Он же совсем ребенок. Его Билл на десять лет старше.

Был.

— И что Вам Министр пообещал за мое пребывание здесь? — Драко водил пальцами по полке, стараясь не касаться странных железно-ржавых деталей.

— Свернуть шею.

— Какой тогда Вам резон? — передернул тот плечами, не оборачиваясь.

— Это мой долг перед твоим отцом.

Драко и придал бы этой фразе значение, если бы услышал. Но в ушах предательски зазвенело, а голова закружилась. Юноша неловко сел на удачно подвернувшийся стул.

— Ты принял зелье?

— Нет.

— Зря. Ты потерял много крови. Идем, тебе нужно отдохнуть.

Он протянул ему руку, но сам так и не прикоснулся. А если и прикоснулся бы, то только к заваленному бумагами столу.

— Раз тебе больше всех надо, под твоим надзором крысеныш и будет, — кабинет Министра Магии никогда не меняется. Да и сам Министр тоже не меняется. В какой раз происходит этот разговор? Утомительно. Только что было в прошлый, Артур не помнит.

— Под моим? — переспрашивает он.

— Да, борец за правду ты наш, — перед ним будто восковая фигура с нелепо сотворенной улыбкой на безумном лице. — И да, это приказ.

— Не понимаю, — Артур качает головой. Он же не просил об этом, ведь так?

— Я тоже, — расплылся в кукольной улыбке Министр, разводя своими рассыпающимися в пыль руками.

В Азкабане всегда холодно и всегда страшно, только если у тебя еще что-то осталось. Если ты идешь по этим коридорам не в пятый, десятый, бесконечный раз.

И снова.

— Нравлюсь? — с тенью былого то ли самодовольства, то ли сарказма насмешливо спросил Малфой.

— Нет, — честно ответил Артур. Сколько раз он его видел? Сколько раз не нашел в своей душе отвращения. Сколько раз он хотел вновь его поцеловать?

— Ты мне тоже, — весело заявил Люциус. — Постарел сильно. Залысины вон. Морщины.

— Ничего тебя не меняет.

— Кроме тебя, — погрустнев, ответил тот.

Более горького поцелуя не было. И более желанного уже никогда не будет.

— Я тебе его доверяю. Спаси его, слышишь? — цепкие пальцы впиваются в плечи, и даже при виде крови и чужого безумия ощущение собственной реальности не приходит. — Помни, я тебя и с того света достану.

— Я никогда об этом и не забывал.

Мальчик без того худой совсем истощал. Острые плечи и лопатки как ветки дерева торчат из-под посеревшей ткани.

— Не спится? — тихо спросил Артур.

— Вам тоже? — хмыкнул Драко, обнимая себя руками. Его бил озноб, то ли от холода, то ли от мерзкого сна, какие в его голове не заканчивались.

Как все это Артуру было знакомо.

— Садись. Чай?

— А чай ли? — он кивнул на открытую бутылку.

Мальчик плакал. Тихо, чтобы не нарушать тишину кухни. Но один единственный всхлип сломал все выстроенные барьеры. Он так давно не плакал. А ему так давно было больно.

Рубашка намокла от потока слез, но мужчина и не думал его отпускать, сильнее прижимая к себе обеими руками, а губами касаясь невесомых белых волос.

И стоит закрыть глаза и все почему-то совсем иначе.

— В заповеднике тоже не все гладко. Людей мало, так что мне пора возвращаться.

— Пап, ты прости, что мы вдвоем вот так сразу… Но Флёр правда здесь соврем зачахла.

— Все нормально. Справимся, — он не смотрит на старших сыновей.

— За Джорджем бы кто проследил, а то ведь дел натворит…

Мужчина закрыл лицо руками, сняв очки и отложив их на стол.

— Пап, ты в порядке?..

— Да… Да. Просто очень устал.

Оба сына обняли его с обеих сторон, и у стоящего в дверном проеме Драко предательски защемило сердце. Его уже сто лет никто не обнимал и Воландеморт уж точно не в счет. Он так давно не чувствовал настоящего живого человеческого тепла.

— Это от поганой змеи? — юноша кивнул на шрамы на груди мужчины.

— Да. Ни один не сошел.

— Сектумсемпра Поттера, — он расстегнул пару верхних пуговиц рубашки. — Мы с Вами даже чем-то похожи.

— Может быть, Драко. Может быть.

От тепла его тела предательски передергивало. Драко доверчиво прижался к мужчине, закрыв глаза. Теплый. По-настоящему теплый живой человек, который не желает ему зла и смерти.

Его запах казался таким странным — алкоголь, трава, железо… И запах чистой кожи без капли парфюма.

— Мне так одиноко. Мне просто чудовищно одиноко…

И так хочется согласиться, только кухни вокруг уже давно нет.