В конце-концов, стала бы она один за другим извлекать из его хребта мелкие осколки металла только чтобы потом предпочесть смазливого принца?
Тот кто хоть немного знал Зою безоговорочно согласился бы, что это вовсе не в ее характере.
— Ты танцуешь на удивление великолепно для того, кто пару дней назад едва мог поднять голову.
— Я уж думал ты скажешь, для мальчишки из приюта, ненавидящего мыться.
Алина тихо рассмеялась, ведомая крепкими руками старого друга.
— Мне все еще этот мир кажется странным. Мы танцуем на балу в царском дворце…
— Мы оба в кафтанах, которые когда-то ненавидели.
— Пару лет назад я бы вовсе не поверила, что еще когда-то встречу тебя.
Мал тяжело вздохнул в рознь с плавной и спокойной музыкой.
— Боюсь, я был тебе плохим другом.
— Ты был лучше чем друг. Много лет ты был моим рыцарем. Настоящим, без страха и упрека. Ты всегда стоял у меня за спиной, не позволяя одиночеству забрать меня. Я любила тебя, когда хотела любить. И плакалась в твое плечо, когда было тяжело.
— Но я забрал у тебя весь мир.
— Я сама это выбрала. И наверное тогда, в шатре, в день нашей встречи, я наконец поняла это. И поэтому была так зла.
Они танцевали так легко и естественно, что никто бы не посмел сказать, что они делают это впервые.
— Не к моей чести будет признаться, что я сдался гораздо раньше. С каждым письмом отправленным тебе, но тобой не полученным, моя детская любовь все быстрее умирала. Пока не исчезла вовсе.
Алина на мгновение ушла от реальности, вдруг представив, какую боль причинили бы ей эти слова хотя бы еще год назад.
Но теперь…
— А еще говорят, что мы, девушки, ветреные.
— Я все еще уверен, что верить женщинам-гришам — большая ошибка. Как и приглашать тебя на танец, очевидно.
Мал многозначительно посмотрел в сторону наблюдающих за танцами придворных. Дарклинг среди них выделялся даже не кафтаном, а выражением лица, не сулившим ничего хорошего.
— Думаешь, он ревнует меня к тебе?
— Он запретил мне тебя касаться, когда пообещал, что позволит встретится.
Алина удивленно выгнула бровь.
— И какое же мы придумаем себе оправдание?
— Не мы, а ты.
Мал, почти точно скопировав своего учителя, лукаво ухмыльнулся. И, изящно оставив Алину вне круга, как раз напротив Александра, поспешно ретировался туда, где отчетливо мелькали безупречные локоны Зои.
— Если бы твоей ревностью можно было убивать, нам бы никогда не понадобилась никакая армия.
— Я злюсь, потому что вам бы стоило не развлекаться, а укреплять дипломатические связи.
Алина прищурилась. Легко провела пальцами по золотой вышивке на его кафтане.
— Ну да, конечно.
Смешок был подавлен с превеликим трудом, и девушка, не дожидаясь ответа, поспешила налаживать дипломатические связи.
Но не успела даже выбрать кому бы из аристократов оказать честь беседой, как перед глазами тут же возникло сияющее лицо Николая.
— Если бы знал, что ты так превосходно танцуешь, пригласил бы раньше Оретцева.
— Его зовут Мал, и только чудом ему удалось вытащить меня танцевать.
— Значит, у меня надежды вовсе нет?
— Увы.
Николай разочарованно повел плечами, а Алина, воспользовавшись моментом, подхватила бокал из подноса проходящего официанта. Уже второй, но какая в конечном итоге разница между одним бокалом и двумя?
— Но в любом случае, примите мои поздравления, Ваше Высочество.
— Благодарю. Надеюсь Дарклинг рад не меньше.
— Разве он не дал это понять при встрече?
— Да, но, кажется, сегодня он меня избегает.
— Неужели Вас так сильно беспокоит его одобрение?
Царевич оглянулся по сторонам. Несознательно скорее. От того, что что-то странно кольнуло где-то внутри от этих слов. Как от… правды.
Ведь Дарклинг действительно нравился ему. Куда больше собственного почившего отца.
Заклинатель теней представлял собой то, чем Николай хотел быть для Равки. Пусть даже он сам бы этого не признал. И не позволил бы никому это увидеть.
Даже Алине Старковой, которая случайно угадала слишком точно.
— Всего лишь питаю надежду, что он до конца сдержит наш уговор.
— В этом даже не сомневайтесь. Подобную клятву он не нарушит.
— Тогда могу ли я вновь дерзнуть и повторить свое приглашение на танец?
Второй бокал закончился так же внезапно как и первый.
— Только если готов снова услышать отказ.
Царевич гордо вскинул голову, явно не собираясь прекращать борьбу. Алине это польстило, но все же она лишь уважительно кивнула, уходя.
Праздник ее утомил. Разговоры, один за другим, какие-то фразы, кажущиеся нелепыми. Поздравления и громкие тосты, пока страна все еще воюет.
Ведь она должна чувствовать радость от долгожданного воссоединения Равки. Но, даже чувствуя силу усилителя, Алина едва может бороться с усталостью бесполезности.
Она хочет на войну, хочет сражаться за свой народ, как Александр и Мал, а после лежать в горячке, заживляя раны, как Александр и Мал.
Безумная идея на самом краю сознания больше не кажется такой безумной.
И мысли о форме Первой Армии и настоящем фронте прогонять все труднее.
Даже когда вокруг уже стены военной комнаты.
Алина, как тысячу раз до этого склоняется над широкой картой. Не сводит глаз с двух маленьких крестиков у самой границы Шухана. Ведь крестики — вражеские разведчики, пойманные пограничным патрулем.
Как мало времени у них осталось. Безумно мало.
— Еще несколько лет, и тебе не будет равных в мастерстве незаметно ускользать со светских раутов.
— Тебя мне не превзойти.
Руки Дарклинга уверенно ложатся на ее талию, когда он обнимает сзади, зарываясь лицом в седые волосы.
— Мне не нравится то, что у тебя внутри творится.
— Так позволь мне воевать.
— Никогда.
— Мне отвратительна моя беспомощность.
— Разве ты чувствовала себя беспомощной, когда помогала меня лечить? Меня, и других?
— Помогала лечить? Я ведь не целитель, и не алкем… Я не сделала ничего…
— Остановись. Эта дорога никуда не ведет. Иди со мной.
Александр мягко сжал ее руку, уводя прочь от карты и проклятых двух крестиков.
Он легко толкнул дверь и Алина впервые переступила порог его спальни, аскетичной настолько, что не знай она, что он действительно здесь живет, решила бы, что это место лишь для отвода глаз.
Но все же это был его дом. И Дарклинг остановился прямо напротив высокого узкого зеркала, предназначенного лишь для одного. И вовсе не для того, кто привык собой любоваться.
— Позволь мне.
Он легко расстегнул пуговицы ее расшитого золотом кафтана, и мягко стянул с плеч. Та же участь постигла и его собственный кафтан.
Они стояли у зеркала в одних только рубашках. Стандартных, форменных, без единого знака отличия. Как у всех гришей Малого дворца.
— Метафора превосходная, Александр, но ведь это ничего не меняет.
— Морозов как-то сказал «разве все мы, не суть одно?».
— Нет.
— Да. Мы все единое целое. Станешь ли ты бранить свое сердце, за то, что оно не дышит, как легкие?
— Но…
— Для чего нужна моя сила?
— Что?
— Зачем нужен заклинатель теней?
Алина молчала, пытаясь найти ответ на вопрос, который никогда себе не задавала.
— Моя сила, мой дар, он не кажется тебе бесполезным?
— Конечно нет!
— А мне да. Вся моя сила — лишь оружие, и настань в Равке вечный мир, она была бы не нужна. Как и твоя, если бы людям не нужна была святая, несущая свет. Помнишь, когда мы только встретились, я называл нас слугами?
— Желанными.
— Да, желанными. Но служим мы вовсе не царям, а людям. Простым, которые стекаются в столицу только чтобы поклонится Санкта Алине, заклинательнице солнца. Мы их символы, не более. Мы пришли в этот мир не чтобы строить или исцелять, а чтобы в нас верили. — Его взгляд вдруг стал грустным, но наполненным великой мудростью. — В прекрасную деву и жестокое чудовище.
