Она нужна на поле боя. Только там ее силы еще что-то значат.

Но Дарклинг не позволит. Может потому, что видит страх, который Алина прячет от самой себя. Ведь если призывать свет она больше не боится, то использовать силу как раньше…

— Сегодня будут вести от Николая, он обещал. Сразу скажи мне…

— Тебе нужно отдыхать.

Александр покачал головой, борясь с ознобом.

— Это не может ждать. Мне нужно знать, собирать ли для него войско.

— Ты не сможешь ничего делать, пока не пройдет лихорадка.

Алина, как примерная сиделка, только поправила тяжелое одеяло.

— Принеси воды.

Губы у него — треснутые и с засохшей кровью. И вода для него с кровавым привкусом теперь. Что же, Александр уверен — он заслужил.

Алина надежно держит его голову, пока поит из красивого хрустального стакана.

— Еще мне нужно написать…

— Александр, заткнись.

Он хрипло посмеивается, скривившись от боли. Женя все же не долечила треснутое ребро.

— Такая суровая госпожа.

Девушка слабо улыбается. Не сдержавшись, поправляет его спутанные волосы, проводит пальцами по обострившимся чертам.

Дарклинг блаженно закрывает глаза, позволяя себя на мгновение провалиться в негу.

Одними губами шепчет:

— Покажи мне солнце.

Алина слушается.

В конце концов, теперь это его солнце. Сколько дней он провел с ней одной, помогая снова в себя поверить. Он только укреплял их связь, через нее поддерживая баланс их силы.

Теперь в мягком волшебном свете он кажется даже слишком счастливым. Его счастье не лишено гордости и самолюбия, даже самолюбования… Но, да, это солнце делает Дарклинга счастливым.

— Я скучал по тебе там.

Алина не уверенна — эти слова принадлежат ему или лихорадке.

— Когда нас разбили, было северное сияние, и я должен был думать, как лучше укрыть наши силы, чтобы позволить всем отступить… А я лежал и думал только о том, как жаль, что не могу разделить это с тобой.

Девушка едва сдерживает подступающие слезы. Видеть его таким и слышать эти слова — что-то настолько прекрасное, что даже немного болит. Как ноют старые раны перед долгими морозами, навевая тяжесть воспоминаний.

— И я решил, что это, наверное, хорошо, что ты сделала меня уязвимым. Раньше у меня были такие глобальные цели… Мир для всех гришей, счастливая Равка… А теперь я просто хочу мира для тебя и меня. Только для нас двоих, и плевать на остальных. Пусть Николай заберет свой трон, пусть кто-то еще правит в Малом дворце…

Александр тяжело вздыхает, выгибая спину. Ему больно и тяжело дышать. И все тело покрыто испариной… А на бледном лице нездоровый лихорадочный румянец.

Алина сжимает его ладонь, поднося к губам.

— Все хорошо. Я рядом с тобой. И буду тут, сколько нужно.

— Ты же знаешь… я ведь говорил тебе, что люблю тебя, да?

— Я знаю.

— Я никогда не лгал об этом. Никогда…

— Я знаю, Александр. Я тебе верю.

Его волосы разметались по подушке, совсем как тени, вокруг молодого лица.

И Алина сама не поняла, как начала говорить. Но слова просто вырвались, чем-то скрытым от нее самой.

— Когда-то у нас будет дом. Я обещаю тебе. И сад, где будут расти вишни. Только не сладкие, как тут, в столице, а кислые, дикие. И мы никогда больше не наденем черное, потому что в нем слишком неуютно жарким летом…

***

Николай с видом победителя поднимал бокал, по праву торжествуя свое возвращение в столицу.

Его мать украдкой вытирала слезы, а брат зло сверлил взглядом.

Большой дворец ликовал.

Младший принц вернулся из Крибирска с великой победой, объединившей Равку в единую страну. Но, что куда важнее, одержанной без единой капли крови.

Дарклинг не удержался от уважительного кивка. Остальной двор был в восторге.

Младший Ланцов в этот вечер стал ожившей сказкой о прекрасном принце. Все говорили только о его невероятном дипломатическом таланте и об удивительной машине, на которой он прибыл в столицу.

Как удачно дипломат и инженер соединились в одном человеке.

Алина вспоминала свои же слова, что когда-то сказала Дарклингу, и готова была признать, что к Николаю они оба были несправедливы.

— Он неплох.

— Он мальчик. Умный, одаренный, даже талантливый. Но все же мальчик. Ребенок, как и ты.

— Война всех нас сделала старше.

Дарклинг снисходительно улыбнулся, наслаждаясь первым и единственным бокалом шампанского.

— Не по-настоящему. Вы все стали мыслить серьёзнее, смелее принимать важные решения, стали вести себя как взрослые. Но вам всего каких-то два десятка лет. Вы видели слишком мало людей, слишком мало жизни.

Алина недовольно прищурилась. Впрочем, как всякий кому «каких-то два десятка лет».

Александр незаметно провел костяшками пальцев по ее ладони, будто усмиряя юношеский пыл.

— Посмотри на Николая. Теперь, в начале правления, ему все будут прощать, и все его будут любить. Но с годами царствования…

— Слова опасные, ведь он вовсе не царь. И быть им не должен.

— И после такого успеха ты усомнишься в том, что он когда-то наденет корону?

— Да, пока ты будешь его соперником.

— Тогда с этой минуты, я перед тобой отрекаюсь от этой борьбы.

Заклинательница опешила. Пригубила шампанское. Дважды.

— Я тебе не верю.

— И станешь спорить, когда я назову тебя ребенком. Ты ведь ни разу так и не услышала, что царем я быть вовсе не желаю.

— А как же справедливая Равка? Великая и могущественная?

— Годы одиночества и… другие чувства… отучили меня полагаться на кого-либо. Но…

Дарклинг внимательно смотрел на молодого царевича, с крайне серьезным видом обсуждающего что-то с одним из свитских генералов.

— Его бы подучить. Выдрессировать даже, — заклинатель теней не удержался от ехидной ухмылки, — как щенка.

Алина осторожно оглянулась, убедившись, что рядом нет никого, кто смог бы их скомпрометировать.

— Ты не должен его так называть.

— Уж в этом удовольствии я себе не откажу, даже не надейся. Хоть в чём-то я хочу остаться злодеем.

— Это еще зачем?

— Чтобы ты была покорнее.

Возмущение захлестнуло девушку с головой. На щеках заиграл предательский румянец, а Дарклинг только шире заулыбался. Наклонился к самому ее уху.

— А еще чтобы ты не забыла, что выбрала злодея. И стала на его сторону.

Что же, главной злодейской привычкой определенно было уходить, чтобы только оставить последнее слово за собой.

Но светский прием, даже праздничный, требовал особого внимания к гостям. Особенно из западной части единой Равки.

— Думаешь, ему хватит мужества пережить триумф Николая?

— Думаю, что в той железяке, что вас задела, был какой-то яд, что-то сотворивший с ним.

— Ну, поскольку я не чувствую изменений, думаю дело все же в другом.

Мал невесомо дотронулся своим бокалом к Алининому и они синхронно выпили за неозвученное, но понятое.

— Дорогой, неужели ты хочешь сказать, что у Дарклинга есть сердце?

Алина поперхнулась шампанским, что Зою крайне позабавило, но не более.

— Видимо, в следующий раз придется оповещать о себе колоколом.

Шквальная отсалютовала заклинательнице солнца и выпила свое шампанское почти залпом.

— А мне позволен только один.

Мал хохотнул от детской обиды в голосе Алины.

— Тогда обещаю пить и за тебя.

— Значит ли это перемирие?

— Перемирие?

Мал непонимающе окинул девушек взглядом. Они предпочли лишь синхронно закатить глаза.

— Да, Старкова, думаю, после того как мы спасли друг другу шкуры, это вполне разумное решение.

— Разве вы…

— Прекрати, Мал, лучше пригласи подругу на танец. Ее кавалер ведь вряд-ли до этого додумается.

Оретцев с редкой покорностью протянул Алине руку в приглашающем жесте. Она лишь оглянулась на шквальную.

— А как же ты?

— Воспользуюсь шансом уговорить нашего прекрасного принца на вальс.

В глазах Мала мелькнула ревность, но озорной смех Зои, сопровождающий ее уход, странным образом внушал юноше доверие.