Вот сам становлюсь полноценным Аврором, а спустя два года женюсь на Джинни.
Вступаю в должность заместителя Старшего Аврора, а затем — после ухода с поста Кингсли Шеклболта, и самим Главным.
Множество идей, кипящих в моей молодой и одержимой нововведениями голове, находят противодействие, и я понимаю что должность Главного Аврора — это не только бесконечная борьба с преступниками, но ещё и с внутренними врагами.
Вот рождается мой первенец — Джеймс Сириус, затем второй сын — Альбус Северус, и наконец дочь — Лили Луна.
Трудный период политических игр, острый и непримиримый, когда меня и Гермиону много раз хотели убрать с пути, — до тех пор, пока она не становится Министром Магии. Лишь тогда мы выдыхаем с облегчением, перестаём бояться за наши семьи.
Годы относительного спокойствия — относительного, так как с нашими должностями и влиянием в магическим мире, о спокойствии можно только мечтать. Тем не менее, по сравнению с прошлым, это почти безмятежность.
Я много раз находился на грани жизни и смерти, откуда меня вытаскивали буквально чудом — и вот подарок, непонятно кем дарованный, — некая Печать на руке в виде разноцветного пера, помогает мне. Долгие годы я искал информацию про эту татуировку, и не смог найти ничего — только то, что перо принадлежит Фениксу. Никто из ныне живущих артефактологов и заклинателей никогда не слышал о нем.
В конце концов я оставил попытки что-то узнать, ведь своё предназначение Печать выполняла исправно — предупреждала об опасности. Лишь благодаря ей я уберегся от подводных камней, многие из которых могли стать смертельными. Кто бы ни подарил ее мне — я навеки признателен.
Перед глазами продолжают мелькать сцены: свадьбы детей, появление внуков. Вот я беру на руки первенца Джеймса, и крохотное существо хватает меня за палец, улыбаясь беззубым ртом. А я улыбаюсь в ответ, благодаря Мерлина за то, что дожил до этого дня.
Подаю в отставку, когда мне исполняется восемьдесят семь. Гермиона долго упирается и не хочет меня отпускать, также как и подчиненные, и коллеги, но я считаю что сделал на этом посту все что мог. Пора уступить место молодым.
Мое правление продолжалось почти шестьдесят лет — ещё один своеобразный рекорд.
Постоянный риск, шрамы, исполосовавшие все тело и несколько неизлечимых повреждений внутренних органов — цена, которую я готов был заплатить, чтобы поднять авторитет Аврората на ту высоту, которой она достойна. Надеюсь, мои преемники продолжат это дело.
Наконец я занимаюсь тем, о чем давно подумывал: изучаю древние артефакты, добытые магами — археологами в уголках всей планеты. Занятие, честно говоря, ненамного безопаснее Аврората. В основном такие артефакты прокляты, причём далеко не каждый сможет распознать и блокировать проклятия. Однажды одно из таких — схенти фараона Аменхотепа — почти спалило наш дом, чудом не задев меня и Джинни. Другое, представлявшее золотой обруч Сазинди, выпустило смертельный газ, и лишь моя Печать спасла меня, закрыв невидимым куполом. После этого я перестал работать дома, сняв небольшой подвал в Лютном.
Джинни и дети уговаривали меня бросить это и спокойно отдыхать, но я был и оставался адреналиновым маньяком, не способным жить мирно и без волнений. Единственное, что я смог пообещать им — что буду браться не за все артефакты.
Обещание я выполнил, тем не менее на данный момент мною написано три книги с историями особо интересных и ценных артефактов, и мое имя довольно известно среди этой братии.
Моя жена умерла сорок один год назад, угасая постепенно от магической чумы, занесённой в Великобританию из Африки. На время ее болезни я бросил работу и проводил дни с ней, пытаясь хоть как-то помочь и поддержать ее. Она любила меня и ни разу не попрекнула по мелочам, хотя наша жизнь в определённые моменты совсем не напоминала сказку. Как и у всех, у нас бывали ссоры, непонимания и скандалы — мы оба отличались взрывным характером, но это была скорее просто та неизменная часть быта, которая бывает у всех. Я искренне старался делать все что мог для неё и для детей, и смею надеяться что был не самым плохим мужем и отцом.
Тем не менее я постоянно чувствовал свою вину перед ней, понимая, что не люблю ее так, как любит меня она. Нет, ни разу я не подумал об измене или предательстве, никогда не посмотрел на кого-либо еще, но мои чувства к ней всегда были больше дружескими, чем романтическими. Иногда по взгляду Джинни я ощущал, что она догадывается об этом, а перед самой смертью она сказала, что счастлива, что ей удалось побыть здесь со мною. Тогда я утешал ее, сидя рядом и успокаивающе гладя по руке, не зная что сказать.
В моей жизни словно не хватало одного — единственного кусочка — пазла, способного собрать картину в общее целое. Будто я так и не встретил человека, который сделает это. Ну что ж, возможно так и должно быть, возможно Судьба определила, что остальных благ отсыпала мне с верхушкой, и этого достаточно для одного человека.
И вот остаётся последний осколок калейдоскопа: сны. Их тайна преследует меня очень давно, но так и остаётся неразгаданной. Я вижу мужчину — высокого, худого, с темными, почти чёрными волосами до плеч — иногда они собраны в хвост, иногда заплетены в косу и перевязаны лентой, или же распущены. Он одет по-маггловски, никаких мантий и других атрибутов волшебника — всегда чёрные классические брюки и рубашки разных тонов. Ни разу я не видел в его руках волшебную палочку, тем не менее я отчего-то уверен, что он волшебник.
Он всегда стоит ко мне спиной, отвернувшись, и как я не старался, я не смог увидеть даже его профиль. Этот незнакомец ощущается для меня как что-то родное, знакомое, и единственное мое желание во сне — прикоснуться к нему. Но этого-то я сделать и не могу: как только я пытаюсь приблизиться, он отдаляется. Причём чем ближе я пытаюсь подойти, тем на большее расстояние он отходит. В конце концов, бросив бесплодные попытки, я просто научился смотреть, не пытаясь прикоснуться, заговорить или приблизиться. Иногда я смотрел как он что-то читает, сидя в потрепанном цветастом кресле у камина, как гуляет с вислоухим золотисто — коричневым псом по экзотичному саду, или что-то записывает в пергаменте, сидя в комнате, заполненной разными диковинками. Мне доставляло удовольствие просто смотреть.
Я сказал Ричарду правду: сейчас, когда древнее проклятие забирает мою жизнь, я не боюсь умирать, я пережил уготованный мне срок почти на сто семьдесят лет. Ухожу вовремя — пока живы мои дети, пока мой ум ещё остер, и я могу самостоятельно передвигаться, не являясь обузой для потомков.
Открываю глаза и провожу пальцем по каплям воска, скатывающимся по кособокой свече. Я знаю, что все произойдёт сегодня ночью. Дела сделаны, завещание написано, а сам я замер в каком-то радостном ожидании, словно ребёнок, которому обещали поход в парк аттракционов. От предчувствия все внутри сжимается, чувствую что там, за гранью, меня ждет что-то хорошее, будь то встреча с любимыми людьми, новые приключения или возможности.
Я не собираюсь ложиться спать, просто смотрю на пламя угасающей свечи. В тот момент когда она догорает, напоследок полыхнув яркой вспышкой, в сумраке комнаты появляется фигура — высокая и статная, большего мне рассмотреть не удаётся. Это Госпожа — она протягивает мне руку и увлекает за собой, пронося сквозь вселенные и пространства.
***
— Хозяин Гарри, хозяин Гарри! — скрипучий низкий голос доносится до меня словно сквозь толщи воды. — Хозяин должен очнуться!
А вот этого как раз и не хочется. Хочется лежать вот так, под ласковым солнцем и слушать щебет птиц.
Что-то холодное начинает хлестать по лицу, вода ручейками стекает по шее.
— Ай! — открываю глаза и наблюдаю довольную физиономию Кричера, весьма гордого собой. — Кричер! Ты что делаешь?
— Кричер не мог добудиться хозяина Гарри, испугался и применил свою собственную магию, — глаза домовика выпучены и вращаются как шестерёнки в механизме.
Я приподнимаюсь на локтях и начинаю изучать окружающую действительность: мы находимся на лугу, сплошь поросшем ярко-зелёной травой и полевыми цветами, на лепестках которых капли вызванного Кричером дождя сверкают словно алмазы. Тут же вьётся небольшой ручеёк, неторопливо журча, а в противоположную сторону уходит протоптанная дорожка, ведущая к холмам.
