Но потом завоеванная монголами Русь надолго переместилась из Европы в Азию, и на британских островах забыли про существование далекой страны. На европейских картах «Русией» иногда обозначали великое княжество Литовское, в которое вошли основные территории бывшего Киевского государства. Восточнее располагали «Тартарию», «Сарматию» или в лучшем случае «Московию», представления о которой были весьма туманны.

Туда, в неведомый туман, в 1553 году из Лондона и отправилась в поисках новых торговых маршрутов экспедиция адмирала Уиллоугби – более или менее наугад. У каждого из капитанов трех кораблей было с собой письмо короля Эдуарда VI (того самого, который «Принц и нищий»), адресованное неким «северным и восточным владыкам». Плыли холодным и бурным морем, в огиб Скандинавии. Два экипажа, в том числе адмиральский, погибли. Третий, под командой капитана Ричарда Ченслера, добрался до Белого моря и встретил там русских. Холмогорский воевода донес в Москву «о приходе от аглицкого короля Едварта посла Рыцерта и с ним гостей [купцов]».

Найти Московию на этой карте начала XVII века не так просто. Какой-то маленький кусочек «Тартарии»[2]

Иван IV, в ту пору еще молодой и не особенно грозный, принял иностранцев ласково, торговать с Англией охотно согласился.

Ченслер вернулся домой, выпустил «Книгу о великом и могущественном царе-императоре Русском», разрекламировав нового торгового партнера. Возникло акционерное общество, «Московская торговая компания», которое начало активно импортировать русские товары. Главным из них, вроде нынешних нефти и газа, был мех. В ту эпоху климат в Западной Европе был гораздо суровее, чем сейчас. Зимой Лондон покрывался снегом, Темза намертво замерзала, и всякий мало-мальски зажиточный человек кутался в меха. Они были и необходимостью, и символом статуса.

Прилично одетые люди на картине Г. Гольбейна[3]

У царя Ивана тоже были свои резоны дружить с Англией. Во-первых, благодаря северному морскому маршруту эта страна, в отличие от остальной Европы, не была отрезана от России враждебным польско-литовским государством. Во-вторых, Англия не являлась соседом, а значит ссориться и воевать с ней было не из-за чего. В-третьих, по мере обострения паранойи Иван (к тому времени уже более чем Грозный) всерьез подумывал, не придется ли ему спасаться от своих врагов бегством за границу.

Государь даже начал строить близ Вологды «запасную столицу», чтобы в случае чего перевезти туда казну, а потом уплыть через Белое море в Англию. Королеве Елизавете, «любительной сестре», был отправлен запрос – согласится ли она принять у себя царя, буде он «по тайному ли заговору, по внешней ли вражде» окажется вынужден попросить убежища. Озадаченная такой необычной просьбой, королева затянула с ответом, и вспыльчивый царь разразился руганью: «Мы чаяли того, что ты на своем государьстве государыня и сама владеешь и своей государьской чести смотришь и своему государству прибытка…, а ты пребываешь в своем девическом чину как есть пошлая девица».

Однако биполяры (диагноз, поставленный Ивану современными психиатрами) подвержены резкой смене настроений. Царь то обижался на «пошлую девицу», то предлагал ей руку и сердце, причем спорадические попытки сватовства длились больше двадцати лет.

Елизавета была не замужем и носила гордое, но не вполне лестное прозвание «Королевы-Девственницы». Существуют разные предположения, в том числе физиологические, отчего она не выходила замуж, но наиболее правдоподобной мне кажется совершенно непикантная и малоинтересная версия, согласно которой Елизавета слишком ревниво относилась к своей короне и не желала ее делить ни с каким мужем, даже консортом. Эта женщина очень хорошо понимала анатомию власти. (Впрочем, вы как беллетрист вправе выбрать любую мотивацию поведения королевы – если, конечно, решите построить сюжет вокруг этого обстоятельства).

Красотой Елизавета не блистала и в молодости, а во времена матримониальных апрошей московита это была, по понятиям той эпохи, уже весьма пожилая дама, но Ивана подобные пустяки занимали мало.

К тому же он и сам был не очень свежий кавалер – рано оплешивевший и обрюзгший, подверженный трясучке и припадкам неконтролируемого бешенства, да еще и с репутацией «Синей Бороды».

Если у Генриха VIII, отца Елизаветы, было шесть жен, то в точном числе супруг Ивана IV историки путаются. Первую из них, Анастасию Романовну, по слухам, отравили. Про вторую, Марию Темрюковну, царь тоже говорил, что она «злокозньством отравлена бысть». Третья, Марфа Собакина, таинственно умерла через две недели после свадьбы, и опять было объявлено, что «ближние люди» ей «отраву злую учиниша». Четвертую жену, Анну Колтовскую, через полгода постригли в монахини – девушке, можно сказать, повезло. Потом вроде бы (но это неточно) была Мария Долгорукая, которую наутро после свадьбы якобы посадили в карету и утопили в пруду. Не совсем понятно, венчанной ли супругой была Анна Васильчикова: свадьба была, но какая-то сомнительная, «не по царскому чину». В любом случае эта жена номер то ли пять, то ли шесть очень скоро отправилась под замок, в монастырь, где с подозрительной быстротой скончалась. Ко времени последнего сватовства у Ивана была уже новая супруга, Мария Нагая.

Невеста и жених. Слева – нельстивый прижизненный портрет, справа – реконструкция М. Герасимова по черепу[4]

Это не помешало государю отправить в Англию очередное настойчивое брачное предложение. Его доставили посланник Федор Писемский и подьячий Епифан Неудача. В посольском наказе говорилось (цитирую Карамзина): «Если спросят, как же это царь сватается, когда у него есть жена, то Писемский должен отвечать: „Она не царевна, не государского рода, неугодна ему, и он ее бросит“». Проблема в самом деле, как мы видели, была невеликая. Если б королева согласилась, царь запросто и овдовел бы.

В это время на Ивана накатил очередной приступ искейпизма. Дела в царстве-государстве шли из рук вон плохо. Страна вконец обнищала, разоренная опричниной. Ливонская война была проиграна. Грозный хворал и хандрил. Ему хотелось всё бросить и уехать далеко-далеко – так сказать, перебраться на жилплощадь невесты.

События, которые нам нужно описать, происходят в 1583 году. Московское посольство находится в Англии и нетерпеливо ждет ответа.

Елизавета, разумеется, и в мыслях не держит выходить замуж за какого-то восточного деспота, к тому же придерживающегося другой веры, но не говорит ни «да», ни «нет», поскольку дорожит торговлей. Множество вельмож и богатых коммерсантов вложили свои средства в «Московскую торговую компанию». Если царь разгневается, она обанкротится.

Возникает идея отрядить в невесты какую-нибудь особу королевской крови. (По другой версии, такой вариант был предложен Ивану английским послом еще в Москве, и Писемский с Неудачей с самого начала вели переговоры именно об этом).

Родственницу Елизавета выделила весьма и весьма дальнюю – Марию Хастингс, сестру графа Хантингтона, который приходился отцу ее величества троюродным братом. Для важности Марию назвали королевской племянницей, хотя на самом деле она получалась четвероюродной (есть такое слово?) сестрой.

Царь согласился на «княжну Хантинскую», но пожелал знать, хороша ли она собой. Ему честно ответили, что барышня «рожей не самое красна» и к тому же заболела оспой. Поэтому придется подождать, пока пройдут следы от болезни. В нынешнем же виде с девицы нельзя и портрета написать. Одним словом, королева тянула время.

В конце концов подгоняемые царем послы, протомившись восемь месяцев, потребовали предъявить товар, и состоялись смотрины.

Лорд-канцлер Томас Бромли устроил, как теперь сказали бы, гарден-парти. Мэри прогуливалась по саду в компании придворных дам, посол смотрел и запоминал. Потом в отчете доложил: невеста высока и стройна, лицом бела, с прямым носом (что, по-видимому, хорошо), тонка (что, по-видимому, плохо), глаза серые, а волосы русые (ничего особенного), пальцы на руках долгие (непонятно, хорошо это или плохо).