Борис Акунин
Русский в Англии: Самоучитель по беллетристике
© Борис Акунин, 2021
© ООО «Альпина Паблишер», 2022
Введение
Перед вами нечто вроде кулинарной книги. Шеф в белом колпаке будет открывать вам тайны дуршлага и поварешки, накопленные за долгую жизнь у плиты. Причем это кулинарный курс с дегустацией. Я буду не просто объяснять теорию, но и варить-жарить-мариновать сам, у вас на глазах, а потом кормить вас тем, что получилось, то есть вы будете находиться не в ресторанном зале, куда подают на подносе готовые блюда, а на кухне. Можете просто «слушать и кушать», а можете попробовать собственные силы в гастрономическом искусстве и сравнить: вдруг у вас получится вкуснее? И, если кто-то подумывает, не стать ли писателем, может быть, этот опыт приблизит вас к цели.
Дисклеймер. Я использую слово «писатель», но в нашем языке этим термином обозначаются два разных занятия, внешне схожие, но сущностно очень разные и даже противоположные. Это разделение существует уже минимум сто лет, со времен Кафки, Джойса и Пруста, когда художественная литература разделилась на Прозу и прозу (вторую еще называют «беллетристикой»). Та проза, что с заглавной буквы, занимается чистым Искусством, то есть поиском новых форм – пытается создать литературу, какой еще не бывало. Этой работой занимаются Писатели, которым, в сущности, нет дела до публики. Она редко способна сразу оценить эти эксперименты. Но Писателя, настоящего Писателя, одиночеством не напугаешь. Он пишет не для читателей, а для себя. Как известно, Кафка вообще завещал сжечь все его рукописи.
Большинство Писателей – графоманы и пишут дребедень, но иногда, очень редко, попадаются гении. Они раздвигают рамки возможного в литературе, и на вновь открытую территорию устремляются писатели-беллетристы, осваивающие эти угодья и выращивающие там художественные тексты, пригодные для массового употребления. Мало кто из Писателей добивается признательности при жизни. Зато потом им ставят памятники – чаще, чем беллетристам.
Если вы хотите стать Писателем, моя книга вам ничем не поможет. Тот, кто пишет Прозу (поменяем метафору с кулинарной на романтическую), подобен кораблю в еще не открытом океане – плывет не по карте, а по звездам. Я же учу строить железные дороги – класть рельсы и потом ездить по ним из точки А в точку Б.
Как автор, пишущий и Прозу, и прозу (такое тоже возможно), скажу, что первая приносит больше радости автору, потому что это нужно самому тебе; вторая радует читателей, потому что иначе они бы не тратили денег на твои книжки. Но массовые тиражи, на которые надеется всякий беллетрист, приносят нечто гораздо большее, чем ройялтиз. Ты пишешь о том, что тебя занимает и волнует. Это может быть нечто очень индивидуальное, мало кому или вообще никому не интересное. Допустим, уже немолодому беллетристу Джорджу Мартину нравилось выдумывать фантасмагорические истории про несуществующие миры и драконов. И он сочинял эту свою чепуху так аппетитно, что через какое-то время миллионы людей заразились его страстью.
Когда очень многим людям становится интересно то же, что раньше было интересно только тебе, это главная награда для писателя-беллетриста. Ты принадлежишь, вероятно, к самой одинокой и самой клаустрофобичной профессии на свете – производственный цех сжат до размеров твоей черепной коробки, но если повезет, ты можешь превратиться в чирлидера большого праздничного шествия, и праздник этот будет посвящен лично тебе.
Реклама
Честно говоря, я не понимаю, почему все люди не мечтают стать писателями. Это лучшая профессия на свете.
У тебя нет никакого начальства – кроме Господа Бога, да и то, если ты в Него веришь. Ты – царь, живешь один, абсолютно свободный и ограниченный лишь пределами своей фантазии.
Не печатают издательства – начинаешь публиковаться в интернете. Сами придут и сами предложат. А нет – все равно получишь удовольствие.
Если же окажется, что твои сочинения востребованы, начинается вообще сказка. Занимаешься любимым делом, а тебе за это еще и платят. Совершенно незнакомые люди тобой интересуются и может быть даже тебя любят.
Есть и еще два большущих бонуса.
Во-первых, необязательно рано вставать – муза не любит писк будильника.
А во-вторых, не так обидно помирать. Твои книжки останутся в библиотеках и на полках, они продолжат разговаривать с людьми, и ты продолжишь жить после жизни, шелестя страницами. Плохо ли?
ВСЕ В ПИСАТЕЛИ![1]
На самом деле, конечно, не все, далеко не все. А только те, у кого в голове спрятана одна маленькая кнопочка. И первое, что нужно про себя понять, есть ли она и работает ли.
С этого и начнем.
Маленькая кнопочка
Обычно на стартовом занятии по «творческому письму» (Creative Writing) преподаватель говорит примерно следующее: «Писатель – это человек, которому, во-первых, есть что рассказать, а во-вторых, который умеет рассказывать».
Первая позиция тут неверная и может ввести в заблуждение.
На самом деле каждому человеку есть что рассказать. Потому что всякая жизнь уникальна. Если вы абсолютно честно, со всей откровенностью поведаете миру о своем личном опыте, о том, как вы терпели пращи и стрелы яростного рока или душою грешной возносились до пламенеющих небес, получится ценная книга. Я, например, очень люблю читать личные дневники неизвестных людей, проживших так называемую обычную жизнь (как будто жизнь когда-нибудь бывает обычной!). А уж если в судьбе человека происходили какие-то интересные широкой публике события, повествование о них практически обречено на успех. Даже умение рассказывать необязательно – почитайте, например, один из главных мировых лонгселлеров «История Галльской войны» автора Г. Ю. Цезаря.
Правильная формулировка, на мой взгляд, должна звучать так: «Писатель – человек, способный мысленно перевоплощаться в других людей». Это, я полагаю, врожденное качество. Научить ему нельзя. Я во всяком случае не взялся бы.
Устройство кнопки, которая поначалу включается и выключается непроизвольно, мне неизвестно. Но я очень хорошо помню, что в раннем детстве она уже работала и ужасно меня занимала. Вдруг щелкнет что-то, и загорается странный свет, и ты отчетливо видишь то, чего на самом деле нет.
Со временем я научился включать кнопку сам. Смотришь на какого-нибудь приятеля по детскому саду и пытаешься представить: а каково это – быть Вовкой Ивановым [все имена подлинные. Прим авт.] и каждый день любоваться в зеркало на свои оттопыренные уши? И вдруг видишь себя в зеркале, ты – Вовка. Потом, усложняя задачу, я представлял себя конопатой Танькой (не помню фамилию, только лицо), и это был первый опыт сочинения хоррора, потому что жизнь девочки показалась мне ужасным ужасом. Помню я и первую творческую неудачу: попробовал представить себя воспитательницей Дарьей Михайловной, и ничего не вышло – не хватило информации. (Я тогда еще не знал, что всякая книга начинается со сбора материалов).
Моя увлекательная игра была тайной от всех. Мне никогда не было скучно наедине с собой. Я придумывал приключения – сначала свои собственные, потом каких-нибудь вымышленных персонажей. Иногда разворачивающаяся в воображении история могла растягиваться на месяцы. Эта секретная жизнь была захватывающей, но я никому о ней не рассказывал. Не из скрытности. Просто я был уверен, что никому кроме меня это не интересно.
Я становился старше, понемногу узнавал жизнь и людей. Истории становились сложней, но сериал всё не заканчивался – ни когда я учился в школе, ни в университете, ни во взрослой жизни. У меня и сейчас одно из любимых развлечений – посмотреть на какого-нибудь человека, скажем, в метро, нажать кнопочку и вдруг оказаться в другом теле, в другой жизни.
Художественная литература – она вообще про это: про то, чтобы, читая книгу, на время стать другим человеком. Никакие иные виды искусства вам такой возможности не дадут. Смотря фильм «Война и мир», вы видите актеров, играющих роль Пьера Безухова или Наташи Ростовой. Читая роман, вы сами на время в них превращаетесь.
