– Я не госпожа Герцен, я Наталья Алексеевна Тучкова, мы с Александром живем гражданским браком, – гордо ответила Мария-Антуанетта, схватилась за папильотку и покраснела. – Очень рада, но… – Беспомощно оглянулась назад. – Но Искандер об это время принимает травяную ванну. Ах, да что же я вас держу у порога. Прошу, прошу, поговорим внутри.
– Ничего, я подожду, пока он выйдет, – весело сказал Джабраил, поднимаясь в дом. – Ежели вы мне дадите последний номер «Колокола», я буду вполне счастлив.
– Сейчас, сейчас, – металась Тучкова, всё не могущая прийти в себя. – Я скажу ему. Вы располагайтесь.
Он сел в кресло, оглядел гостиную, наморщил нос. Страдалец за народ жил даже роскошней Некрасова, но тот известный куркуль, а светоносный Искандер слывет у россиян бессеребренником. В Петербурге в приличном доме нынче бронзы-хрустали по кладовкам попрятали, а тут они напоказ выставлены.
Ждать пришлось долго, Джабраил весь искрутился. Он охотно поизучал бы комнату, но в дверной щели то и дело посверкивали глаза. Должно быть, прислуга любопытствовала, кто это произвел такой переполох.
Наконец мадам явилась – уже без папильоток, в накинутой на голову мантилье (тоже еще испанка).
– Александр Иванович просит извинения, что не выйдет к вам. По предписанию доктора после ванны он должен лежать в покое. Однако ж вы можете коротко перемолвиться с ним через дверь.
– Понимаю, возраст требует попечения о здоровье, – почтительно поклонился Джабраил. – Через дверь так через дверь.
Поздоровался с великим человеком, как в султанском гареме – через непроницаемую взором препону.
Изнутри донеслось, с московским аканьем, с барской протяжцей:
– А я с вами, Николай Гаврилч, и здаро-оваться не стану. Предлагаю считать сей наш ранконтр не имевшим места. Такой дарагой гость, а я плаваю, будто сардель в бульоне. Приезжайте-ка вдругорядь, да по-настоящему. Тогда и потолкуем, душевно и сердешно.
– Когда же? – спросил Джабраил. – Могу быть у вас завтра рано утром.
– Нет-нет, я должен уехать на пару дней в Бирмингам, для закупки бумаги. Вы сами человек журнальный и понимаете важность этого дела. Приезжайте-ка в субботу, в полдень.
Гость ушел в холодном бешенстве.
Во-первых, кавалерийский рейд не удался. Поговорить о деле не получилось. А во-вторых, его, Чернышевского, будто какого-то просителя, заставили дожидаться аудиенции! Бумага, видишь ли, важнее встречи с острейшим пером России, специально прибывшим из-за тридевяти земель!
О, подлая надменность либеральной сволочи! В статьях да на словах все они демократы, друзья народа, но каждый, каждый сноб и лорнетист. Того же Тургенева или графа Толстого, поди, сразу принял бы.
Глава вторая, в которой происходит военный совет
Однако если бы Николай Гаврилович видел переполох, поднявшийся в доме после его отбытия, то убедился бы, что «кавалерийский налет» был не вполне безуспешен.
Хозяин Парк-хауса пребывал в необычном состоянии нервической ошарашенности.
Какое унижение! Сидеть мокрому, голому, залепленному целебной тиной и сохранять учтивость, слушая визгливый, по-волжски окающий голосишко из-за двери. Что за варварская дикость – нагрянуть без объявления! Это у них в Саратове так дьячок к пономарю на рюмку водки является.
Потрясение было еще сильней из-за того, что, лежа в пахучей жиже, как раз думал про него, Чернышевского, – как часто в последние месяцы. И когда Натали объявила, что предмет тревожных мыслей тут, во плоти, захотелось перекреститься. Вот уж воистину think of the devil[85]!
О Чернышевском приходилось думать часто, потому что в России было нехорошо.
Вообразите: еще недавно, год иль два назад, ты сиял с недосягаемой яркостью, как Луна на полночном небе. Вокруг светились звезды и звездочки, зная свое место. И вот одна из них, крикливо-огненная, стала расти, словно опухоль, заслонила своим наглым блеском половину горизонта. Имя второго светила было «Чернышевский», и многие, о сколь многие, повернулись в ту сторону. А зачем, спрашивается, нужны две Луны? Слава богу, на Земле живем, не на Марсе.
Больней всего, конечно, предательство молодежи. Давно ли засыпали восторженными письмами, просили совета и наставления. Теперь их кумир – глумливый писака из «Современника». Спрос на «Колокол» падает. Пришлось снова сократить тираж.
Ах, легко покорить дуру-публику безответственным критиканством, принимаемым за смелость! И легко быть смелым в нынешние травоядные времена. Попробовал бы он при царе Николае, как мы!
И потом, бичевать мерзости власти мы все умеем. А в чем твоя программа? Что ты, собственно, предлагаешь?
Это Александр Иванович кипятился, всё не мог успокоиться уже после ухода гостя, который был много хуже татарина.
Сердита была и Наталья Алексеевна.
Боже, какое впечатление произвела она на самого важного (после Искандера, конечно) деятеля передовой России! В затрапезном платьишке, в старушечьем платке и в папильотках! А как неумно себя вела, как постыдно заговорила! Упрекнула борца за свободу в бесцеремонности, да еще велела приходить в воскресенье, со всеми мизераблями! Ужасно, ужасно…
Первым взял себя в руки Александр Иванович.
– Проведем военный совет по поводу субботы. В Бирмингем я, конечно, не поеду. Нужно хорошенько подготовиться. Выяснить у наших, зачем и с чем он заявился.
Он потер чело, похожий на Кутузова в канун Бородинской битвы.
– Так. Первое: прислуге дать выходной. Иначе он потом раззвонит на весь Петербург, что.
– Видел он уже их, – простонала Наталья Алексеевна. – На Жоржа так и вылупился. Ославит тебя рабовладельцем.
– Скажу, что раз в неделю у нас день уборки, приглашаем наемных работников, – решил проблему полководец. – Второе. Этот пасквилянт в России будет перевирать и передергивать, выставляя себя в выигрышном, а меня в жалком свете. Поэтому внимательно смотри, слушай, запоминай. Записывать не надо – много чести, но гляди пристально. Пускай помнит, что при разговоре был свидетель. Третье. Обеда не нужно, а то Франсуа своими гастрономическими кунштюками произведет неправильное впечатление. Пожалуй, подай нам чаю. И без шоколадов. Печенье, шортбреды – скромно.
– «Слушай, запоминай, подай»? – возмутилась Наталья Алексеевна. – По-твоему, женщины только на это и годны?
– Ты права, – кивнул Александр Иванович. – Он не преминет потом воткнуть шпильку. У Герцена, который ратует за равноправие полов, жена в прислугах. Сделаем чай по-английски. Каждый будет наливать из чайника сам. Но в беседу все же не встревай. Чтоб не вышло, как тогда с Тургеневым.
– Это низко – всё время напоминать мне одно и то же. – Глаза Натальи Алексеевны моментально наполнились слезами, была у них такая интересная особенность. – Подумаешь, немного увлеклась. Он, между прочим, слушал меня с большим интересом.
Тут ей пришла в голову идея, от которой слезы столь же мгновенно высохли.
Unknown artist. Three Women at Tea. 1860s. Legion-Media.
– Нужно обязательно позвать Николая. Он смертельно обидится, если ты его не пригласишь на встречу с таким гостем.
– С таким гостем? – фыркнул Александр Иванович. – Не хватало еще выстроиться всем личным составом, как на высочайшем смотру. Этот ферт и так о себе гигантского мнения. Нет, Огарева не надо. Еще ляпнет что-нибудь.
Спорить она не стала, но решила поступить по-своему. Дама в окружении трех мужчин будет смотреться ком-иль-фо. Говорят, Чернышевский увлекается французской революцией. Вот и будет ему салон мадам Ролан, где интереснейшие мужчины эпохи вращались вокруг еще более интересной женщины.
– Как скажешь, друг мой, – кротко молвила Наталья Алексеевна, чувствуя уже не досаду, а приятное волнение.
Глава третья, в которой Лондон взвешивают
Дельный человек не умеет сидеть без дела и к времени относится как к оборотному капиталу – попусту не тратит. Потому вынужденная двухдневная пауза была потрачена с пользой – на анализирование Англии, верней города Лондона, ибо на осмотр прочих частей острова досуга не имелось.
