Лента и ордена отправились на свое место, в стекольный шкап, камзол сменился на бархатную куртку, в которой Воронцов посещал псарню, с туфель камердинер отстегнул сверкающие пряжки. Еще посол вспомнил, что Питт, принимая у себя гостей, чешет за ухом левретку, и велел запустить в кабинет сибирскую борзую, для охоты уже негодную и доживавшую свой век в доме, на пансионе. Марфа Ивановна была собака почтенная, никакого конфуза от нее произойти не могло. Пришла на ревматических лапах, вежливо вильнула хозяину хвостом и легла, положив седую морду на ковер.

Тут во дворе зацокали копыта, заскрипели колеса. Приехал английский министр. Семен Романович посмотрел из-за шторы, как молокосос чертиком выпрыгивает из кареты, покачал головой. Понятно, когда императрица производит в генералы или одаряет графским титулом молодого аманта – тот, кто делает монархиню счастливой, достоин награды. Но не доверяет же ее величество своим юным миньонам управлять империей! А Питт королю Георгу даже не миньон (хоть про нравы того и другого поговаривают всякое). Дерзкий, пронырливый, самоуверенный продиж[54], с которым надо держать ухо востро.

Марфа Ивановна в молодости[55]

– К вашему превосходительству англицкий наиглавный министр господин Виллем Питт.

Дворецкий еще не закончил объявлять, а мальчишка уже вошел. Его щеки были румяны, улыбка превосходственна. «Не следует доверять высоких должностей человеку, у которого опыт не нарисовал на лбу ни единой морщины», подумал Семен Романович, наклоняя голову.

«Чопорный, жухлый бумер, – подумал Питт. – На завтрак, должно быть, выпивает стакан крахмалу».

Марфе Ивановне узкий, вертлявый, неприятно стукающий ногами по полу человек не понравился. Она смежила веки и прижала уши, чтобы не раздражаться. А этот еще подошел, наклонился, бесцеремонно потрепал по загривку.

– Славная псина. Сколько ей? Лет двенадцать?

Борзая приоткрыла один глаз. Это означало: убери свою лапу, невежа. Жалко, нельзя цапнуть.

– Тринадцать, – отвечал посол. Мысли его были в точности таковы, как у Марфы Ивановны: вот ведь невежа, даже прилично войти не умеет.

«Сразу в атаку, чтоб опешил», – сказал себе Питт.

– Я к вам с известием, пока неофициальным, мсье амбассадор. [Разговор, конечно, был на французском]. Вы знаете, я искренний доброжелатель и вашего превосходительства, и Российской империи, однако же у меня связаны руки. Когда парламент вынесет решение, долг правительства – его исполнять. Прошу расценивать мой визит как дружеский жест.

Какая-то каверза, и кажется нешуточная, понял Семен Романович, внутренне насторожившись.

– Весьма тронут и признателен, – поклонился он. – О чем собирается вынести решение парламент?

– Об ответных мерах в связи с нарушенным Россией международным правом. – «Участливая, но в то же время строгая улыбка. Легкое сожаление в движении бровей». – Англия, как и Франция, не могут оставить без внимания захват Крыма. Это было бы чересчур опасным прецедентом.

– Добровольное вхождение в состав России. Не захват, – поправил посол. – Сам хан обратился к ее царскому величеству с петицией о вступлении в подданство, и, когда просьба была удовлетворена, население выразило императрице горячую благодарность.

«А теперь без реверансов, дубиной по башке», решил Питт и улыбку с лица убрал.

– Вы при помощи штыков посадили на ханский трон свою марионетку. Хороша петиция! Что же до благодарного населения, то почему татары толпами убегают в Турцию и на Кавказ? Мне доносят, что деревни и города стоят пустые.

– Освободившиеся земли будут заселены малороссийскими крестьянами, – сказал Воронцов, поднимая подбородок. В голове стучало: «Алярм! Алярм!». Семен Романович велел себе запоминать каждое произнесенное слово, чтобы ничего не упустить в чрезвычайной депеше. Всякий нюанс тут имел значение.

– Но я, мсье главный министр, не понимаю, какое дело правительству его величества до населенности нашей территории. Ибо желает того Европа иль нет, но Крым стал российским и таковым навсегда останется.

«Хорошо, очень хорошо».

Хан Шагин-Гирей просит Потемкина принять Крым в русское подданство[56]

– Тогда, увы, будут последствия, – сокрушенно развел руками Питт. Пора было снова переходить на участливый тон. – Парламент требует введения санкций. Как минимум наши порты закроются для русских кораблей и товаров. А наши ястребы – о, дай мне Бог на них терпения – требуют худшего: полной морской блокады на Балтике и в Северном море. Это большая проблема и для вас, и для меня. Вы ведь знаете миролюбивость моих личных взглядов.

«О да, – мрачно подумал Воронцов. – Ты миролюбив, как приготовившаяся ужалить гадюка».

– И безмерно ценю благорасположение вашего превосходительства, – сказал он, нервно постукивая беспряжечной туфлей.

Его тревога передалась задремавшей собаке и разбудила ее. Марфе Ивановне снилось, что она, молодая и легкая, несется по зеленому лугу за ушастым зайцем, но сон был некрепкий, старческий. Борзая приподняла голову, оскалила желтые зубы. До тощей лодыжки человека, обижающего хозяина, было лапой подать.

– …Ума не приложу, как нам выйти из этого кризиса, – вздохнул премьер-министр. – Санкции обернутся ущербом для обеих сторон. В особенности, конечно, для России.

«Будет что-то вымогать взамен, – предположил Семен Романович. – Но что? Послабления для Польши? Тайное соглашение против Франции? Невмешательство в прусские дела по смерти хворого короля Фридриха?».

Питт мысленно считал до ста двадцати. Он собирался держать напряженную паузу две минуты.

– Разве что. – В задумчивости потер ямочку на подбородке. – Хм.

И снова умолк.

– Что такое? – подозрительно спросил Воронцов. «Говори уже, зачем явился! Как несносны люди, почитающие себя умнее и хитрее всех вокруг!».

– По-моему, есть решение, способное превратить обоюдный ущерб во взаимную выгоду! – воскликнул Питт с просветленным взглядом. – Крымский вопрос может разрешиться на пользу и Англии, и России!

– Такое возможно? – искренне удивился посол.

– А вот, посудите сами. – Премьер-министр схватил со стола табакерку. – Это Крым. Россия его, выражаясь недипломатически, слямзила (l’a chipè). Однако Европа спустить этого не может и цапнула вас за запястье. – Он левой рукой вцепился в правую и попросил возмутившегося Воронцова: – Ради бога, не прерывайте ход моей мысли! Мало того – вы позволите? – Высыпал табак из шкатулки на лист бумаги. – Мало того, ларчик оказался пуст. Люди-то разбежались и продолжают разбегаться! Кому нужен край без работников? Теперь вам придется за большие деньги перевозить туда крестьян, которые, конечно, не захотят покидать родных мест, тоже пустятся в бега, их придется ловить.

Семен Романович хмурился. Он не поспевал за резвыми мыслями вундеркинда и не одобрял сомнительных метафор.

– Так вот вам способ сбить одним камнем двух птиц! – вскричал Питт. – Вы избавитесь от санкций и заселите Крым безо всяких расходов!

Он ссыпал табак обратно в коробочку и щедрым жестом протянул ее послу.

Воронцов посмотрел на табакерку, но брать табак повременил.

– Я не понимаю вашей аллегории.

– Англия подарит России несколько тысяч крепких, нестарых мужчин! И даже доставит их прямиком в Крым! Они поселятся на опустевших землях, будут их обрабатывать! Строить коттеджи, фермы и города! Мы дадим впридачу некоторое количество женщин детородного возраста! – воодушевленно воскликнул премьер-министр, подумав, что в женских тюрьмах тоже негде упасть яблоку, столько там накопилось воровок, мошенниц и попрошаек. – Вообразите дикую азиатскую степь. Или девственные горы, – поправился Питт, не очень твердо зная, каковы природные условия далекого полуострова, который, к тому же, кажется, географически относился не к Азии, но неважно, неважно. – Одним словом, пустыню, заселенную настоящими европейцами. Через несколько поколений край будет не узнать. Там пролягут шоссэйные дороги, заколосятся ухоженные нивы, возникнут цветущие селения!