– Почему именно крови?

– Потому что если Дверь откроют, крови уже не будет, – сказал Крик. Его тело было испещрено дырами, оставленными моим грехотворцем. – Карлоу пришлось умереть, чтобы ты смогла справиться хотя бы с этим. А представь, что потребуется, чтобы разрушить Дверь?

– Представь, что потребуется, чтобы создать Дверь, которая не будет требовать жертвоприношений, – возразил Бэзил.

– Можно, я подумаю об этом завтра? – спросила я. Каждый раз замечая боковым зрением неподвижное и безмолвное тело Карлоу, я вздрагивала. Мои творцы были вымотаны от объема работы. После всех выполненных контрактов у меня болела голова. – Сомневаюсь, что чего-нибудь когда-нибудь будет хватать, чтобы это сделать.

– Даже если жертвы принесем не только мы. – Бэзил выставил меня за дверь. – Отдохни. Продолжим завтра.

Я вернулась в свою комнату, но была слишком уставшей, чтобы заснуть. Беспокойная энергия струилась по моим рукам и ногам.

Я так и не услышала, как Карлоу вернулась к жизни. Вот до чего доводила нас Цинлира, вот до чего она довела мою мать и других жителей Болот. Она заставляла нас работать до седьмого пота, пока наши тела не падали от изнеможения, а мы не могли вспомнить, когда в последний раз были в постели. Она говорила нам, что если мы будем работать с достаточным усердием, то сможем разбогатеть.

Не сможем.

Пэры будут заставлять нас работать до самой смерти, будут богатеть за счет нашего труда, а затем передадут все заработанные нами деньги своим наследникам. Так поступили с моей матерью. Так поступал с Карлоу наследник. Так поступала со всеми нами суверен. Неважно, чего было слишком много – работы или принесенных жертв – люди были слишком измотаны, и переутомление не давало им сопротивляться положению дел.

Кто-то трижды постучал в мою дверь, и я заколебалась. Дверь может попытаться меня соблазнить, чтобы я ее открыла.

– Лорена? – раздался голос наследника.

Он был бы ужасной приманкой.

Я открыла дверь.

– Ваше величество?

– Боюсь, я не уделял тебе внимания, но последние несколько дней моя мать требовала моего присутствия, – сказал он, входя в комнату. – В следующий раз, прежде чем открывать дверь, убедись, что это я. Задай мне вопрос, ответ на который могу знать только я.

– Это было бы излишне, но если вы настаиваете.

– Настаиваю, – он поставил на мой стол маленькую стеклянную миску с красной грязью и сложил руки за спиной. Это была та самая чаша, что мне показала Карлоу, но после наших опытов она не считала, что я была готова приступить к работе с ней. – Бэзил рассказал мне о ваших сегодняшних экспериментах. Предлагаю тебе провести еще один – если ты считаешь, что сможешь его провести. Можешь уничтожить вот это?

В миске была очень однородная субстанция, все крошечные гранулы были одной формы и цвета. Я наклонила миску, и грязь, как вода, пролилась через край.

– Что это? – спросила я – и тут же почувствовала, как на моем языке появился маслянистый, горький вкус. Я не была готова экспериментировать, но хотела знать, что это. – Это не грязь.

– Ты знаешь, почему кровь красная? – спросил наследник.

– Из-за железа, – чтобы создавать или уничтожать кровь с помощью моих творцев, я должна знать, из чего все состоит. Благодаря своему ремеслу могильщицы я хорошо знала строение тела смертных. – Грязь не может быть такой идеальной консистенции из-за железа.

– Да, но, насколько я могу судить, это не совсем грязь, – сказал он. – Это часть Двери или, по крайней мере, ее физического воплощения. Нам потребовалось два года, чтобы понять, как забрать ее из пещеры, в которой находится Дверь.

– Что? – я отдернула руку. – Что вы имеете в виду под физическим воплощением? Дверь это дверь.

– Не всегда, – он поднял одно плечо и медленно опустил его. – Мы знаем, что это не настоящая грязь, но что это на самом деле, понять не можем. Понимание ускользает от нас, как ускользает настоящая форма Двери. Ты сможешь это уничтожить?

Он посмотрел на меня поверх очков. Я проследила за его взглядом до маленького пятнышка над моим плечом. Он кивнул на пустое место.

– Твой грехотворец… – он взмахнул ладонью. – Наклонился?

– Он устал, – сказала я.

– Если ты настаиваешь. Так ты сможешь это сделать?

То есть это вызов. Сможет ли двуосененная, которая угрожала ему в Лощине, вернуть свою уверенность?

– Конечно, я могу попытаться, но у меня есть вопросы. К ней можно прикасаться? – спросила я.

Когда он кивнул, я смахнула грязь обратно в миску. Гранулы издали звук, похожий на звон разбитого стекла. Несколько из них прилипли к моей коже. На ощупь они были влажными и маслянистыми. Я соскребла их в миску и понюхала руку. От нее ничем не пахло.

– Вы пробовали ее на вкус?

– У нее нет вкуса, – сказал он. – Ее пробовали несколько людей – и несколько осененных, включая меня. Похоже, точно воспринимать это вещество можно только через осязание.

Я вытерла пальцы о рукав рубашки. По ощущениям я как будто натерла пальцы салом.

– И скольким вы ее скормили, прежде чем пробовать ее самому? – спросила я.

– Я наследник престола Цинлиры. Я представляю слишком большую ценность, чтобы просто так взять и попробовать нечто подобное. Но да, в прошлом году я ел ее лично, – он склонил голову. Волосы упали ему на лицо, но ему не удалось скрыть улыбку. – Ты ведь это понимаешь, не так ли?

Потому что все жизни могут быть сведены к ценности. Пэры никогда не понимали всей тонкости этого высказывания.

Я стиснула зубы, и он посмотрел на меня.

Он вдохнул, выдохнул, снял очки и вытер их о рубашку.

– Это тебя расстроило?

– Да.

Разочарование в его вздохе было ощутимым, и я ясно вспомнила, как когда-то он сказал: «Ты должна меня понять».

Если я должна быть здесь, помочь Уиллу и остановить жертвоприношения, этот парень – мой шанс это сделать.

– Я понимаю почему, – я коснулась его руки. Я не позволила своему большому пальцу скользнуть чуть-чуть влево под его рукав. Я не обвила пальцами его запястье. Он замер. – Но это не значит, что я с этим согласна.

Прикосновения приносили ему такой же дискомфорт, как и мне. Он носил одежду, как доспехи, рукава всегда были плотно застегнуты на запястьях, а на шее завязан галстук. Я любила прикосновения – чувствовать их и касаться кого-то, – но очень часто от меня ждали, что после них будет что-то еще, и не знали, как остановиться, когда я прекращала контакт. Я использовала свое ремесло как щит: никто не хотел прикасаться к девушке, которая прикасалась к смерти. Это спасло меня от чужих ожиданий. Щитом наследника были страх и отлично сшитые костюмы.

Наследник сжал челюсти. Я убрала руку.

– А как бы ты поступила? – спросил он.

Не приближалась бы к тем, кто согласился бы на это, если бы им предложили достаточно денег. Это было слишком легко и влекло за собой много опасных вариантов развития событий.

Но отвечая ему, я солгала.

– Не знаю, – ответила я, пожав плечами.

– Ненавижу незнание, – пробормотал он. Наследник расстегнул пальто и сел за мой стол. – Я еще не говорил матери, что ты здесь. Я не знаю, как она отреагирует на нашу сделку о Уиллоуби Чейзе. Ты понимаешь, что если его не принесут в жертву, потребуется кто-то другой? Твоя совесть позволит занять его место кому-то другому?

Уилл протянул мне руку помощи, когда больше никто не стал этого делать. А теперь я наконец-то могла помочь ему.

– Моя совесть не может позволить умереть невинному человеку, – сказала я, прислонившись к стулу. – Это она решает, кто будет принесен в жертву?

Он кивнул.

– Несмотря на то что сейчас жертвоприношения делаются раз в месяц, она обсуждает это с судом. А если суд предаст ее, она будет принимать такие решения самостоятельно. Можно сказать, ей не нужно, чтобы они делали то, что она хочет. Но всем легче, когда она соглашается с мнением суда. Они могут убить ее, но тогда она убьет их – и все погибнут. Она может убить их, но тогда они убьют ее – и все погибнут. На данный момент между ними заключено шаткое перемирие, и все более-менее спокойно.