– Ну вот видите, – перебил я Деда – а вы говорите билет в один конец. – я улыбнулся. – Найду эту Жанну-Александру, смастерим мы с ней вашу «Алису» и домой за орденами.

Дед посмотрел на меня.

– Геннадьич, ты сможешь только ее отправить. – он немного помолчал. – После этого ты должен уничтожить прибор.

Какой-то очень грустный тест. На самопожертвование что ли?

– Тебе лучше поверить мне. – продолжал генерал. – Иначе могут быть проблемы с внедрением после переноса.

– Что это за «один человек – один корабль»? (девиз японских камикадзе) – возмутился я. – Где-то в моем личном деле написано, что я склонен к суициду?

– Не склонен. – Дед положил мне руку на плечо и посмотрел в глаза. – Выбора у нас нет. Я бы с удовольствием…

– …пошел вместо меня. – закончил я фразу. – Знаю.

Хрен с ним. Может и вправду какой-то тест на самопожертвование? С них станется.

В конце концов, на что и как меня только не проверяли за время моей длинной и скучной службы.

Я должен согласиться или отказаться? Соглашусь. Иначе эта волынка будет звучать вечно, и я так никогда и не узнаю прошел полковник Светлов очередной тест или нет.

Хотя… Половить деда на несостыковках? Можно.

– Так ведь материальные предметы передать невозможно. Как я передам вам тогда документы Вебера? – спросил я.

– Никак. – ответил Дед. – Там, – он похлопал ладонью по папкам, разложенным на столе. – инструкции и карта, где ты должен оставить всю документацию по проекту Вебера.

– С собой взять разрешите? – съязвил я.

– Запомнить разрешу. – парировал генерал. – Там информация по Веберу, Гальперн и НИИ-34. Короче все, что у нас есть. Сколько времени нужно, чтобы заучить?

Я прикинул размеры папок на глаз.

– По нормативу на прочтение и запоминание полтора часа. Я управлюсь за час. – я прикинул хер к носу и добавил. – Может меньше.

– Отлично. – сказал Дед. – Вопросы есть? – и тут же добавил – По существу.

Ну что ж, поймаю старого волка на несостыковках или нет? Попробую. Дьявол где у нас всегда прячется? Правильно. В деталях. Вот с них и начнем.

– Покажите мне реципиента.

Генерал открыл папку и пододвинул мне. К пожелтевшей регистрационной карточке пересыльного пункта была пришпилена скрепкой старая фотография. С нее на меня смотрел стриженый под ноль пацан лет двадцати с двумя кубарями на петлицах гимнастерки.

– Лейтенант Мальцев Василий Васильевич, 1921-го года рождения. – сказал Дед.

– Комсомолец, наверное. – отметил я.

– Так точно. – согласился генерал.

– И мне достанется его память?

– Обе. – встрял Бортников-Минаев. – Обе памяти. Долговременная и быстрая, на момент внедрения.

– А, как я отличу, где его, а где моя? – вот они-детальки-то, вот. – Для меня, к примеру, Сталин кровавый тиран, а для него – Бог. Крышу не сорвет от таких внутричерепных противоречий?

– У вас не сорвет. – опять ответил майор-профессор – У вас очень высокие, я бы даже сказал, сверхвысокие внутренние резервы мозга. Настолько высокие, что даже сверхпороговое раздражение коры и подкорковых структур в результате психотравмирующих событий высокой интенсивности, не вызывало у вас нарушений психики. Собственно, – это главная причина, по которой мы выбрали для переноса, именно, вас. Ваше сознание без труда вытеснит сознание реципиента, а его память будет для вас выглядеть… – он на секунду задумался, подбирая слова. – как некая дополнительная информация, вроде той, которую вы могли где-то прочитать или увидеть.

Понятно. В медицинской карте уже покопались. Кто б сомневался?

– Сколько времени у меня будет акклиматизацию?

– Там климат от нашего ничем не отличается. – заверил генерал. – Будешь на месте в 02.00 часов 12.08.1941 года. Внедрение произойдет во сне. Так безопаснее.

– Климат может и не отличается. – согласился я. – а вот за чужой хер руками браться это… – я задумался на пару секунд. – Сука, еще и чужую жопу вытирать от чужого говна.

– Руки тоже будут не твои. – успокоил меня Дед. – Не парься.

– Конечно, не мои. – согласился я. – Все не мое.

– Справишься. Не впервой.

– Как сказать. – что-то мне не видать было дьявола в деталях. – Чужую шкуру, в буквальном смысле этого слова, натягиваю впервые.

Стоп. Вон она мелькнула. Кисточка на хвосте дьявола.

– А что будет с моим бренным телом здесь, пока я буду мир будущего спасать от неминуемой гибели? – вежливо поинтересовался я.

– Собственно ничего. – опять подключился к разговору Бортников-Минаев. – время здесь для вас остановится.

– То есть, если я вернусь, здесь для меня пройдет… – вопросительная пауза.

– Пара секунд. Не больше. – ответил профессор-майор. – Вы просто проснетесь на столе.

– Так я буду спать?

– Да. – просто сообщил он мне. – Мы перед переносом сделаем вам инъекцию наркоза. Перенос, как и возвращение, всегда проходят во сне.

Мне все предельно ясно. Вколют новую хрень какую-то, в качестве эксперимента, и я под ней во сне буду немцев мочить. Потом расскажу насколько для меня все это реально выглядело.

Хер с ним. Перевод обратно в Восьмерку того стоит.

Маленький аспект осталось уточнить.

– А если меня там убьют? – еще более вежливо поинтересовался я снова.

Профессор-майор развел руками:

– Мы не знаем, что произойдет в этом случае. Подобные эксперименты на людях не проводились.

– А не на людях? – не отставал я.

– Не на людях они вообще не проводились. – честно ответил он.

Не поймал. Юркий дьявол оказался.

– Прощальный ужин будет? – спросил я генерала.

– В смысле, как последний в американской тюрьме? – улыбнулся генерал. – а зачем? Ты ж все равно выпендришься как-нибудь. Одну оливку хочешь заказать?

– Нет. Оливку уже Фегер заказал. (Виктор Фегер был наркоманом и серийным убийцей, последним стало убийство врача. На свой последний ужин он попросил одну оливку с косточкой – надеялся, что после смерти из его могилы вырастет оливковое дерево) Вопросов и предложений больше не имею.

– Отлично. – сказал дед и показал рукой на комнату с медотсеком Чужого. – Бери бумаги и иди изучай.

Документов было много, но они либо дублировали друг друга, либо никакой практической ценности не имели. Выучил я их быстро. Меня этому хорошо в свое время научили.

Я выкурил сигарету, запихал окурок под стол и вернулся к Деду с напарником.

– Ваше приказание выполнено, Павел Александрович. – я протянул Деду папки.

Он открыл одну из них наугад, заглянул в нее и спросил:

– Когда родился Вебер?

– 8 мая 1898 года по старому стилю. В Царском Селе Петербургской губернии, в дворянской семье. Отец Александр Филиппович Вебер был чиновником Министерства юстиции и доцентом Санкт-Петербургского университета, впоследствии стал профессором Ленинградского университета. Мать Юлия Семеновна Вебер – домохозяйка. – я улыбнулся. – Обижаете, товарищ генерал.

– И в мыслях не было. – ответил он. – Постоянно тебе поражаюсь. Про подводную лодку помнишь?

– Это когда немецкие диверсанты на подлодке приплыли к Манхеттену? – уточнил я. – Конечно помню. Они были настолько поражены огнями мирного Нью-Йорка, что забили на боевую задачу и все сдались в плен ближайшему полицейскому. Устали, видать, пацаны от войны. После войны никто из них в Германию не вернулся. Все в США остались.

– А ты не устал? – спросил меня Дед.

– Ленинград сорок первого – это, далеко, не Нью-Йорк сорок первого. – рассмеялся в ответ я. – И задачу выполню и обратно вернусь.

– Блядь! Знаю, что это невозможно, но почему-то я тебе верю. – задумчиво проговорил он.

Я впервые услышал, как Дед матерится. Впервые за двадцать с лишним лет знакомства.

Убойная же должна быть эта экспериментальная наркота, если колоть будут мне, а торкает Деда.

Причем еще даже до укола.

– Кирилл Александрович у вас все готово? – спросил Дед Минаева.

– Да. – коротко ответил тот. – Можем начинать