— Гашиш — это дрянь, — скривилась Гермиона. — Я рада, что кто-то наконец-то решился разобраться с этим.

— Никто не понимает, кто именно, — пожал плечами Гарри. — Как он или они узнали, где у близнецов заначка? Как смогли пройти мимо патрулирующего школу Филча? В конце концов, зачем это делать?

— Быть может, это кто-то, кто сам зависим? — предположил Рон.

— Хватит, мальчики, — оборвала их Гермиона, которой не слишком хотелось обсуждать эту тему. Ей еще предстоял допрос от Фреда Уизли. — Вы не могли бы завтра зайти в библиотеку и взять для меня новых книг?

— Конечно, — солнечно улыбнулся Гарри. — Мы утром до завтрака зайдем, а потом сразу к тебе!

— Поправляйся, — добавил Рон, поднимаясь. Время посещения истекало. — Мы пойдем на ужин, наверное.

— Да, до завтра, Герм, — Поттер тоже встал, но вдруг обернулся, словно забыл что-то важное. — Да, кстати, про твое здоровье спрашивал Малфой.

— Вот как, — удивленно приподняла брови Гермиона. — Ну, тогда передай ему, что со мной все отлично.

Когда за мальчишками захлопнулась дверь, палата погрузилась в тишину. Девушка шумно выдохнула, сползая вниз по простыням, и развернулась к окну. Интересно, Драко догадался? Конечно, догадался, он же не идиот. Но если он когда-нибудь спросит ее, зачем она это сделала, зачем снова рисковала жизнью, переползая по карнизу из медицинского отсека в класс латыни, зачем вступила в войну, спалив почти кило этой дряни, то она ответит так, как он однажды сказал ей. Она сделала это не для него. Не ради того, чтобы он больше не плакал над телом друга, не ради того, чтобы отомстить за Крэбба, нет. Но ради того, чтобы никогда не увидеть, как ровно также корчится на земле кто-то из тех, кто дорог ей. Это было страшно.

Страшно было и то, что Уизли действительно пришел, стоило Помфри покинуть рабочее место, чтобы пойти на ужин, а после осмотреть Симуса. Он бесшумно проскользнул в комнату, и надвигающиеся сумерки сделали его фигуру еще более контрастной, чем она была на самом деле. Гермионе потребовалась вся ее выдержка, чтобы не вскрикнуть.

— Добрый вечер, давно не виделись, — он отсалютовал ей и нагло уселся на край ее кровати, подвинув ноги. В бедро больно врезался металлический угол столика для лекарств, стоявшего тут же, но Грейнджер и не подумала выразить недовольство, сохраняя молчание. — Что, даже не поздороваешься? Вчера ты, помнится, возмущалась, что я этого не делаю, — он прищурился, разглядывая ее лицо, и в сумраке комнаты Гермиона внезапно отметила, какого глубокого цвета его глаза. Более темные, чем у Рона, с мелкими золотистыми крапинками на периферии радужки.

— Здравствуй, Фред, — все-таки кивнула головой она.

— Как поживаешь? — он добродушно улыбнулся, и, будь это кто-либо другой, староста приняла бы эту улыбку за чистую монету. Но не в случае, когда речь шла о Фреде Уизли.

— Нормально.

— Ух, с тобой сложнее вести разговор, чем я думал, — он нахмурился, запуская руку в волосы. — С моим придурком-братишкой ты была более открытой.

— Не смей так говорить о Роне, — буквально прошипела она, все-таки не сдерживаясь и отдаваясь ярости. — Не тебе его в чем-то упрекать!

— Ладно, ладно! — он поднял руки, словно сдаваясь, явно не ожидая такого всплеска эмоций. — В чем твоя проблема? — он нахмурился, на всякий случай отодвигаясь чуть дальше.

— Моя проблема в том, что ты никак не поймешь, что тебе тут не рады и не уйдешь! — она тихо зарычала от бессилия, ее волосы растрепались, а глаза метали молнии. И Фред бы никогда и никому не сказал, что в этот момент почти залюбовался ею.

— И чем я тебе так не угодил? — он шутливо поднял брови, но тут же перестал паясничать, потому что девушка исхитрилась и со всей силы пнула его «здоровой» ногой, сбрасывая на пол.

— Чем?! — она почти завизжала. — Ты еще спрашиваешь, чем?! Ты, мерзавец, подонок, сукин сын! Ты хоть видел, что вы сотворили с Винсентом? Ты хоть раз подумал о нем? Он мог умереть, ты, урод! Вы посадили его на иглу, вы довели его до пропасти и чуть ли не сами толкнули его туда! Это все для тебя шутки, да? А Рон? Сколько раз вы издевались над ним, ты же прекрасно знаешь, что ему физически плохо, когда он видит пауков! А Невилл, а Полумна, а мои письма, в конце-то концов? Ну нет, Фредерик, у меня достаточно поводов ненавидеть тебя! — она выдохлась, тяжело дыша, а он поднялся с пола, отряхиваясь.

— Я понял, — тихо ответил он, выходя из помещения. Когда за ним захлопнулась дверь, Гермиона наконец-то пришла в себя и вдруг почувствовала, что ее щеки мокрые от слез.

***

— На тебе лица нет, — нахмурился Джордж, когда его брат вернулся в комнату, молча скидывая ботинки и падая на кровать. — Что случилось?

— Не спрашивай, Фордж, — отмахнулся тот. — Просто эта девчонка, давно мне никто не говорил так прямо и открыто то, что думает обо мне.

— Не бери в голову, братишка. Что тебе ее слова? — Джордж пересел к близнецу, кладя руку ему на спину.

— Ты просто не видел ее в этот момент, — Фред перевернулся на бок, глядя в глаза брата. — Я давно не чувствовал себя такой мразью. Самое ужасное, что она права в каждом своем слове, понимаешь?

— Понимаю, — они замолчали, и Джордж, хоть и не слышал монолога Гермионы, тоже внезапно почувствовал какое-то ноющее чувство в груди, прожигающее насквозь.

***

Гермиона надеялась, что он больше не придет, однако он пришел. Снова бесшумно вошел внутрь, но в этот раз на его лице не было самодовольной ухмылки, как в прошлые два, он выглядел притихшим и каким-то печальным, и, стоило сказать, таким Гермионе было гораздо сложнее его ненавидеть. Он был не похож сам на себя.

Они оба долго молчали, глядя друг на друга: он не спешил начать говорить, она надеялась, что он сам уйдет. Поэтому она почти что вздрогнула, когда он заговорил.

— Прости, — ей показалось, что она ослышалась. — Прости за твои письма, за Рона и за того мальчика, Винсента. Это действительно моя вина, что он пристрастился к дури.

— Ты не можешь ничего исправить пустыми извинениями, — резко бросила она, сама пугаясь того, что уже не могла злиться на него так яростно, как раньше. По крайней мере, сейчас, когда он стоял один, без своей шайки, опустив голову и, по крайней мере так казалось со стороны, почти искренне извиняясь.

— Я знаю. Но нужно же с чего-то начать? — он ухмыльнулся, но в этой ухмылке не было того яда, что обычно.

С тех пор он приходил каждый день. Поначалу Гермиона очень злилась: ей не нравилось то, что он пытался завести с ней разговор, не нравилось то, что он пытался задобрить ее своими извинениями, чтобы она открыла ему секрет того, как смогла уничтожить все их запасы. Потом она злилась на себя, что, несмотря на то, что Уизли был форменным негодяем, она больше не ненавидела его так яростно и отчетливо, как раньше. Была ли это слабость, вызванная тем, что вообще мало кто когда-либо уделял ей столько внимания? Пожалуй. Во всяком случае, он проводил у ее постели даже больше времени, чем Гарри и Рон, это уж точно. Он ненавязчиво расспрашивал ее о ее увлечениях, вертел в руках вязание с недоделанной шапочкой, которую она собиралась отправить в благотворительный фонд, и совершенно не обижался на то, что отвечала она как правило скупо и грубо. Впрочем, чем дальше, тем больше их общение становилось похожим на диалог.

Однажды, когда он как всегда сидел на полу у ее кровати — после того случая он больше не садился на койку подле ее ног — он внезапно произнес, крутя в руках дочитанный давным-давно томик Джека Лондона:

— Я знаю, как ты это сделала.

Он сказал это совершенно ровным тоном, не уточняя, о чем именно он говорит, но Гермиона поняла и без слов, пусть они никогда и не касались этой темы. В ней загорелось любопытство: она знала, что Фред был не глупее ее и, вероятно, он и правда все понял.

— Ну-ну? — она выгнула правую бровь, ожидая подробностей.

— Ты сказала Парвати, что видела полицейских с собаками, ты знала, что она обязательно растрясет это по всему Хогвартсу. Поэтому-то тебя и не было тогда в гостиной, я прав? Ты была на лестнице второго этажа, только там достаточно безлюдно, чтобы мы могли спрятать там наши запасы. А потом дело было за малым. Я прав? Я ведь тоже читаю, хотя и меньше твоего, но рассказы о Шерлоке Холмсе я люблю. Правда, я все равно не понимаю, как ты выбралась из лазарета.