— Балаган окончен. Слезай оттуда, Белл, и отдай мне мои письма, — воцарилась мертвая тишина, но девушка этого даже не заметила. Для нее сейчас существовала только Кэти Белл, которая презрительно смотрела на нее сверху вниз, держа в руках пачку ее, Гермионы, писем.
— А то что? — старшеклассница насмешливо подняла бровь, намеренно медленно выбирая следующий листок. — Тут не ты ставишь условия, дорогуша.
— Я, — в голосе Гермионы зазвучал металл, и, смотри она хоть немного по сторонам, она бы заметила, как по комнате прошел восхищенный шепоток. — Что ты можешь мне сделать? Дочитать эти письма? Читай! Снова попробовать поймать меня после уроков, чтобы устроить темную? Давай! — голос девушки понизился до шепота, глаза были широко распахнуты, и напряжение, возникшее в комнате, можно было резать ножом. — Только я предупреждаю тебя, Белл, предупреждаю тебя и всех твоих поганых дружков. Не стоит считать себя сильнее, чем кто-либо еще.
Они замерли, глядя друг другу в глаза: одна на скамейке, сжимая в длинных холеных пальцах стопку писем, другая на полу, растрепанная и взвинченная до предела.
— Малышка Грейнджер угрожает нам! — весело воскликнул один из близнецов, соскакивая со столешницы на пол и подходя сзади к девочке, кладя ей руку на плечо, но в ту же секунду он упал навзничь, потому что Гермиона, доведенная буквально до предела, мгновенно развернулась, стряхивая его ладонь, и ударила его кулаком в челюсть.
— Фредди! — вскочил второй, подлетая к упавшему брату.
— Не трогайте меня и моих друзей, ублюдки, — желчно выплюнула Гермиона, выхватывая из рук обмершей Кэти свои письма и аккуратно подбирая с пола скомканный лист. В гробовой тишине она покинула столовую, и только у себя в комнате она позволила себе просто-напросто расплакаться, растирая кулаками тушь по щекам и оставляя черные потеки на белой наволочке. Лаванда, ее соседка по комнате, заперла дверь и сочувственно гладила девушку по спине, оказывая ей молчаливую поддержку. Хоть Браун и была довольно эксцентричной девицей, но она была доброй, в ней не было ни грамма той жестокости или того яда, из которого состояли Кэти Бэлл, Анджелина Джонсон, близнецы Уизли.
***
С наступлением мая на школьном дворе зацвела сирень и черемуха, и теплый воздух пропитался новыми запахами. Гермиона любила эти дни, спокойные и свежие, еще свободные от бесконечных экзаменов в июне и от летних практик в июле и августе, которыми их вечно заваливало руководство, лишь бы подростки не сидели без дела. Она частенько забиралась под раскидистую иву около небольшого пруда, а после до самого вечера, пока не стемнеет, сидела там с книгой, слушая цокот кузнечиков и переливы голосов цикад. Иногда она представляла себе, что находится на самом деле далеко-далеко, сидит на заднем дворе их с родителями домика, и что все свои неполных семнадцать лет она жила с семьей. Реже она воображала себе, что она в Болгарии с Виктором, что они вдвоем живут в коттедже за городом, что он ездит на сборы по футболу, а она ждет его, читая книги. Но в последнее время эта ее фантазия, самая излюбленная раньше, стала отступать. Оплеванные, выставленные на всеобщее обозрение робкие отношения с Виктором были безвозвратно испорчены несколькими малолетними ублюдками, которые высмеяли их. Как-то через неделю после того инцидента за завтраком Грейнджер получила очередное письмо в желтоватом конверте.
— Неужели наша голубка получила очередное письмо? — громко спросила Джонсон, которая с того случая не упускала возможности отвесить какое-либо замечание в адрес Гермионы. Староста презрительно ухмыльнулась, в лучших традициях близнецов, и в том же тоне ответила.
— Представь себе! Хочешь, почитаю вслух, если ты так грезишь моей личной жизнью?
— Обойдусь, — скривилась Анджелина, и, хотя последнее слово осталось за ней, победа все равно была за Гермионой.
Теперь, когда Грейнджер знала, что в стенах Хогвартса нелегально распространяют траву, она стала все чаще и чаще подмечать студентов, находившихся под кайфом. Чаще всего это была лишь легкая стадия, слегка расширенные зрачки и легкая дискоординация, однако были и те, кто с трудом держались на ногах. Одним из таких людей был Винсент Крэбб.
Он проломился через кустарник, помяв клумбу, и рухнул, споткнувшись о собственные ноги, прямо возле Гермионы, которая с новеньким романом Джека Лондона сидела под своим любимым деревом. Она с трудом сдержала вскрик, когда это произошло, подтягивая к себе ноги и защищаясь, словно щитом, книгой. Вслед за полубессознательным парнем через кусты перескочил Грегори Гойл, а следом и Малфой, который выглядел не в пример более растрепанным, чем обычно.
— Вин! — затряс он за плечо друга, переворачивая его на бок. — Вин, приятель, ты слышишь меня? Вин! — Гермиона пересилила себя, подползая к тяжело дышащему Крэббу. Она аккуратно повернула его голову, оттянула веко, посмотрела на зрачок, затем прощупала пульс.
— Нужен врач, — тихо сказала она, и Гойл подскочил, убегая в сторону школы. Гермиона расстегнула воротничок рубашки, облегчая юноше доступ к воздуху.
— Что с ним? — голос Малфоя дрожал.
— Передозировка, — она одним движение закатала его рукав, открывая обозрению фиолетовый сгиб локтя, на котором красными точками виднелись следы инъекций. — Он не просто курит дурь, Драко, он сидит на игле…
Ее голос внезапно осип, и она бросила быстрый взгляд в сторону блондина. По его лицу текли слезы. Он крепко сжал ладонь друга, осторожно укладывая его голову себе на колени, свободной рукой гладя его по волосам.
— Все обойдется, Вин, все будет хорошо, — его голос дрожал, и слезы одна за одной капали на бледное лицо Крэбба. — Все будет хорошо, слышишь? Ты выберешься…
— Драко, дружище, — прохрипел лежащий, с трудом приподнимая веки и различая лицо над собой. — Все в огне, я сгораю в адском пламени…
— Ну что ты, — Малфой закусил кулак, чтобы побороть крик отчаяния. — Любое пламя рано или поздно гаснет, оно сжигает все зло и уходит…
Он что-то бормотал, стараясь поддержать Винсента, удерживая его в сознании, из замка на помощь спешила медсестра и несколько преподавателей, студенты подтягивались, стремясь узнать, что происходит, но Гермиона словно впала в оцепенение, а внутри нее разрасталась огненным шаром ненависть, такая сильная, такая всепоглощающая, что руки сами сжались в кулаки.
Адское пламя. Гребанное адское пламя — вот, что она сделает с близнецами! И плевать, если после этого она попадет в изолятор или вообще в тюрьму, образ Винсента Крэбба с пеной на губах вел ее вперед.
***
С Винсентом все обошлось, однако неделю по школе рыскала полиция, потроша личные вещи студентов и пытаясь найти доказательства чье-либо виновности, но все было чисто. Это наводило Гермиону на некоторые мысли, а именно, что треклятые подонки спрятали все свои запасы где-то на территории школы, что значило, что найти их сможет и она. Уничтожить то, что Уизли имели в своих запасах, начать стоило именно с этого, а новые поставки — что же, с учетом того, как навострила уши полиция, их можно было в ближайшее время не ожидать.
Карта Мародеров, как обозвал ее Гарри, была точнейшим изображением всех закутков и потайных помещений школы, на котором с почти маниакальной скрупулезностью Гермиона отмечала все места, где закладки быть не могло. Вместе с тем, как инспекция этаж за этажом прочесывала здание, увеличивалось количество красных крестиков на карте, и вместе с этим таяла надежда девушки найти тайник. В этот раз книги и знания из них были абсолютно бессильны, потому что ее противником были не стихи на латыни и не задачи про инерционное движение, а люди. Люди хитрые, умные, не глупее ее самой, опасные и лишенные морали. Люди, которые продавали героин школьникам, которые смели в открытую ухмыляться властям, зная, что на них ничего нет. Что она могла? Где гарантия, что они не перепрятывали свой товар изо дня в день? В середине мая полиция отчаялась найти дилеров и покинула школу, а вместе с этим покинула и Гермиону надежда отыскать чертову закладку.
