Я до сих пор, как в первый раз, радуюсь, когда ко мне в дверь раздается тихий стук, который я узнаю из тысячи.

Мы увиделись с Фредом только тогда, когда оказались внезапно в Хогвартсе. Ума не приложу, что Гарри имел в виду, предлагая нам «при первой же встрече все обсудить»: мало того, что в комнате толпилась куча народу, и конфиденциальность была бы едва ли возможно, к тому же, все галдели так, что я едва могла разобрать свой собственный голос. В любом случае, сейчас стоило думать не о том — перед нами стояла куда более важная, куда более сложная задача, и я не могла позволить себе поставить под угрозу все из-за каких-то чувств.

Впрочем, он сам выловил меня в коридоре, стоило нам всем поспешить на выход.

— Эй, Грейнджер! Постой же ты, постой! — я пыталась улизнуть, верная своим страхам, но Гарри, шедший передо мной, резко затормозил, и Уизли успел ухватить меня за локоть. Думается мне, Поттер это сделал специально.

— Что такое? — мой голос звучал отрывисто и резко.

— Я… — он отпустил меня и сунул руки в карманы. Замялся, и сам же усмехнулся, будто дивясь своей нерешительности. — Слушай, Грейнджер, прости меня.

— За что? — я округлила глаза. Я правда не понимала, за что он может извиняться передо мной.

— За все, ладно? Я идиот. Да, да, я знаю это, я просто придурок, и никто больше, — а затем вдруг наклонился и поцеловал меня в щеку. Уж чего-чего, а этого я никак не могла ожидать, а потому просто застыла, хлопая глазами. Шепот Фреда у самого моего уха заставил меня вздрогнуть. — Хоть Адриатическое, хоть Средиземное, да хоть Гренландское — куда угодно. Поедешь со мной?

Он отстранился, и я только и смогла, что кивнуть. Не такого разговора я ожидала.

— Когда все закончится, увидимся, ладно? — он на секунду сжал мою руку, и я сжала его в ответ.

— Береги себя, ладно? — он кивнул, а затем развернулся, одарил на прощание долгим взглядом и стремительно зашагал прочь. Я заметила, как от стены около самого поворота коридора отделилась темная фигура. Вероятно, это был Джордж.

В ту секунду мне показалось, что это просто наваждение, бред моего больного разума. А через час, когда школа буквально пропиталась запахом крови, только это спасло меня, чтобы не лишиться чувств, как бедная Парвати. Только чудо спасло ее тогда.

До сих пор, когда я думаю о битве, меня начинает мутить. Подумать только — разве могла я когда-либо желать кому-то смерти, не понимая толком, какого это? На втором курсе, помнится, я мечтала, чтобы Малфой сгинул, просто умер и все. Для меня это было то-то до смешного простое: был человек — и не стало, однако тогда я еще просто не видела, как умирают люди. Это пострашнее любого боггарта. Когда я впервые бросила боевое заклинание в какого-то Пожирателя в маске, я не думала, что произойдет дальше: это было как на тренировках на пятом курсе, когда мы всего лишь взрывали манекены, однако теперь все было по-настоящему. Раньше мы сражались совсем иначе. Мы насылали проклятия, обезоруживали, обездвиживали, но никогда еще не убивали. Эта битва была совсем другой. Заклятие бахнуло, обдав меня жаром, и я как в замедленной съемке увидела, как падает на каменный пол оторванная рука человека в маске. Он завалился на бок, упал, и больше не встал.

Меня залихорадило.

Словно в тумане я выставила вперед палочку, защищаясь от другого врага. Третьего, четвертого… Меня замутило. Где-то сзади раздался оглушительный грохот — только позже я узнала, что это Филч запустил в толпу Пожирателей целую коробку фирменных фейерверков Уизли — и я машинально обернулась. И замерла от ужаса, потому что увидела Денниса Криви, к которому сзади подкрадывалась долговязая женщина с палочкой наголо. Я заорала. И бросилась на нее.

Мы сцепились, повалились на пол и покатились по коридору, награждая друг друга ударами и тумаками. Мы обе понимали, что стоит одной из нас воспользоваться палочкой, вторая погибла, и поэтому изо всех сил старались отвести палочки друг друга в сторону. Не знаю, чем бы закончилось это, в конце концов, она была очевидно сильнее меня, но в какой-то момент меня вдруг попросту оторвало от нее, и в Пожирательницу тут же ударил сизый луч. Я увидела Оливера Вуда, который все еще держал меня за плечи, и профессора Флитвика, который и наслал проклятие, убившее эту ведьму. Он плакал.

— Что случилось? — холодное дурное предчувствие зашевелилось внутри меня.

— Один из близнецов, — сипло ответил Оливер, отворачиваясь прочь. Больше он не сказал ни слова.

Одному Мерлину известно, почему я не умерла в ту же секунду. Я покачнулась, а потом вдруг взревела и послала в группу Пожирателей в конце коридора заклятие, еще и еще. Я разбрасывалась заклинаниями, произнося их одно за другим, не позволяя себе даже перевести дух. Это уже была не я. Кажется, я сбрендила в тот момент, потому что я ничего не помню — только отрывочно, моментами.

Я помню, как один из егерей, притащивших нас в Мэнор, ухмыльнулся, увидев меня, а затем упал, с навсегда застывшей на лице ухмылкой. Помню, как Полумна закрыла меня щитом, спасая от обезоруживающих чар. Помню, как затравлено поглядел на меня Гойл. В его глазах на мгновение я увидела себя.

Он сейчас здесь же, в больнице. На два этажа ниже. Он так и не смог оправиться от потери, и в конце концов попросту сошел с ума, обезумел, продолжая верить, что Крэбб где-то неподалеку, что он вот-вот придет. Бедняга. Наверное, нет ничего хуже, чем лишиться разума — да, мы никогда не ладили с друзьями Малфоя, но никто не заслуживает такого. Драко навещает его каждый день.

Как-то раз он зашел ко мне. Он был бледен и страшно исхудал — я даже испугалась, когда увидела его. Он сел на самый краешек стула, словно не был уверен, имеет ли на это право, и я, сама не знаю почему, протянула ему руку. Он сжал ее, и его пальцы оказались просто ледяными, словно он состоял из снега и льда. А потом вдруг заплакал. Мы ни слова не сказали друг другу. Просто сидели, держа друг друга за руку, и плакали, как плачут люди, потерявшие самое дорогое, что у них было. Если посудить, Драко остался теперь совсем один…

Я бы многое дала, чтобы снова, как и прежде, быть в состоянии ненавидеть его, но теперь вряд ли я когда-нибудь стану способна сделать это. Это выше моих сил.

Он ушел через полчаса или около того, лишь шепнув мне на прощание тихое:

— Поправляйся скорее, Грейнджер. Пожалуйста… — и выскочил прочь.

Мне почему-то показалось в эту секунду, что все это — лишь кино, лишь фильм, который я смотрю. Что я — это и не я вовсе, а просто какая-то странная девочка, потерянная в пространстве и времени. Наверное, это был эффект от тех лекарств, которые мне прописал врач, после них я всегда чувствовала какую-то отчужденность, расслабленность.

А я хотела только одного. Жить и чувствовать.

Стук в дверь. Тихий, едва заметный, и я чувствую, как моментально подскакаивает мой пульс. Так стучит только один человек.

Я не помню ничего после Битвы. Только отрывки. Например, я совсем не помню, как мы все выбежали на школьный двор, и как туда вошел Хагрид, неся на руках Гарри. Все это я узнала позже, много позже, когда ко мне пришел Рон. Не помню я также и как получила ожоги по всему телу, а вместе с ними и два перелома. Была ли амнезия последствием шока, или же как раз травма стала причиной — этого я не знаю. Впрочем, я и не желаю помнить те страшные часы, будь моя воля, я бы вычеркнула из памяти их все, до последнего, вот только это уже не в моей власти. Я жалею только одного. Что я не помню, как Джордж, бедный Джордж, на долю которого выпало так много, понял, что его брат жив.

Это случилось тогда, в Большом Зале, когда вокруг бушевала последняя, термальная стадия битвы, но я знаю это только с чужих слов. Но я бы хотела помнить это. Впрочем, я думаю, для меня Фред не умирал никогда. Я просто не успела понять этого, не смогла поверить. Фред просто не мог умереть. Мне вообще кажется, что когда Фред Уизли умрет, мир рухнет, словно карточный домик, потому что как это может быть, что его нет?