А мачеха смотрела через окно на королевских гонцов, которые, словно самые породистые ищейки, рыскали по королевству, и чувствовала, как тревога проедает ее насквозь. Разумеется, даже самое первое появление гвардейцев в доме вскрыло бы весь обман полностью. Этого допустить она не могла.
— Ну все, дитя. Хватит нам смотреть, как ты мучаешься и страдаешь! — такими словами приветствовала она одним пасмурным утром падчерицу. — Так дело не пойдет. Тебе надо забыть этого негодяя, иначе ты совсем зачахнешь, — и правда. За несколько недель, прошедших с бала, Элла исхудала и так будто стала прозрачной, она почти ничего не ела, а глаза стали красными от слез.
— Но я не могу, никак не могу, — еле слышно прошептала она. — Я так люблю его…
— Тогда мы уедем, — решительно дернула подбородком мачеха.
— Уедем?! — Анастасия и Дризелла едва ли не подскочили на месте.
— Да, именно, — их мать нахмурилась, словно была полководцем, принимавшем решение перед боем. — Уедем, сегодня же. Туда, где нас не потревожат, где каждый цветок, каждый булыжник мостовой не будет напоминать нашей милой Элле об этом парне.
— Но матушка, мы не можем… — Анастасия хотела было возразить, но мачеха обожгла ее таким взглядом, что девушка осеклась на полуслове.
— Собирайтесь, девочки, — и им ничего не оставалось, как отправиться в свои комнаты укладывать чемоданы и корзины. Когда через четыре дня конвой Его Величества постучался в дверь дома, им никто не открыл, и черные окна безучастно смотрели на людей в мундирах, кони которых нетерпеливо переминались с ноги на ногу.
— Эй, — окликнул капитан отряда, бравый офицер по имени Ульрих фон Гросепп, проходящего мимо торговца зеленью. — Что случилось с хозяевами этого дома? Почему здесь никого нет?
— А, — торговец махнул рукой, — они уехали пару дней назад. — Собрались и в одночасье покинули город, словно за ними гналась сотня чертей.
— Интересно бы узнать, что стало причиной такой спешки, — усмехнулся в усы герцог Мерингейл, статный мужчина средних лет, который сам просил его приставить к отряду. При этих его словах фон Гросепп согласно кивнул, а молодой гвардеец на вороном коне в шляпе, надвинутой на самые глаза, едва сдержал шумный вздох. Если бы торговец имел то острое зрение, что и в юные годы, он бы без труда узнал бы в этом всаднике самого принца.
— Ой, ваша честь, — горожанин расплылся в улыбке, — все соседи только и говорят об этом! Поговаривают, что все это из-за хозяйки имения, досточтимой леди Элеонор Тремейн. Мне сказал молочник, а ему передала дочь булочника, а та слышала от отца, что служанка мадам сообщила по секрету мяснику, что ее хозяйка ужасно больна туберкулезом.
— Туберкулезом? — Мерингейл и фон Гросепп переглянулись, а юный гвардейский офицер Кроллет, единственный в отряде, кто знал о присутствии в нем принца, бросил быстрый взгляд на своего господина.
— Да, у бывшего мужа мадам, мир его праху, был домик где-то в лесу, вот туда-то со слов кучера они и отправились. Мадам, ее дочери и прислуга, — словоохотливо зачастил зеленщик. — Он был, знаете, любителем уединения, и часто катался туда, когда еще была жива его первая супруга. Помнится…
— Скажите, любезный, — перебил торговца фон Гросепп. — А где мы можем найти этот домик? Нам необходимо видеть леди и ее дочерей.
Зеленщик прищурился, подозрительно глядя на собеседников:
— Я человек маленький, и мало чего знаю, — осторожно начал он, — но не вы ли те, кто ищет пропавшую невесту Его Высочества? Ту, которая бежала в полночь верхом, едва услышала бой часов?
— Слухи быстро расходятся, — холодно и отрешенно отметил герцог. Всезнание горожанина ему было неприятно.
— О, ну да, ну конечно, — обрадовался тот. — Я так и знал! Так и знал! — герцог поморщился, однако торговец будто бы и не заметил этого. — В городе только про нее и толкуют, спросите любую торговку. Мальчишка, который помогает почтальону, предположил даже, что это могла быть наша чернавка, ну, прислуга, девушка, которая… — фон Гросепп нетерпеливо взмахнул рукой.
— К делу, любезнейший! Домыслы вашего мальчишки не имеют никакой ценности для нас.
Торговец удивленно захлопал глазами, словно потерял мысль.
— Так это… На восток, через переправу, и потом… — он нахмурился, а затем, бросая фразу, перескочил на следующую. — Впрочем, если вы ищете пропавшую невесту, вам совсем не нужно ехать к мадам Треймейн. У нее две дочери, незамужние девицы лет восемнадцати или чуть больше, но, поверьте мне, ни одна из них не может быть той, которую вы ищете. Первая глупа, как пробка, а вторая неуклюжа, словно молочный медвежонок. Мне не пристало говорить об этом, однако я помню, как в прошлом году, летом, когда… — он продолжал говорить, сверкая черными глазенками и размахивая руками, однако один из гвардейцев с величайшей деликатностью выдвинулся немного вперед, наклоняюсь к уху Мерингейла.
— Ваша светлость, эти девицы с матерью были на балу. Я отлично помню их, они были представлены двору маркизом де Виллем, и после весь вечер танцевали.
— Их мать так и ела глазами Его Высочество, — Кроллет тоже приблизился к герцогу. — Я танцевал с одной из этих девиц, Анастасией, и, клянусь, если бы это была та загадочная красавица, я бы сделал все возможное, чтобы избавить принца от нее.
— Аааа, — протянул Мерингейл. — Теперь и я припоминаю эту троицу… — и, обращаясь к зеленщику, величественным жестом прервал речь того. — Благодарю вас, любезнейший. Вы очень нам помогли.
Лошади взяли с места, поднимая клубы пыли, а торговец так и застыл в подобострастном поклоне, провожая глазами отряд с вензелем королевской семьи на мундирах.
Пустой дом остался стоять, словно оставленный панцирь какого-то диковинного морского зверя, и вскоре городок утих, забывая и о леди Элеонор Тремейн, и о ее дочерях, и о худенькой девушке-служанке с большими грустными глазами. Стук копыт стих, словно его и не было, пыль осела, а сплетник-зеленщик уже смотрел в другие окна, и слухи тоже растворились в рассветной дымке.
Но что же Элла?
Охотничий домик ее покойного отца, где они поселились, находился вдали от больших городов и оживленных дорог. Он стоял на самой границе леса, там, где заканчивалась узкая дорога, по которой раз в неделю подъезжала телега с сеном и едой, и от этого домика рукой подать было до границы королевства. Иногда по утрам до чуткого слуха Золушки доносились отдаленные звуки трубы. Она замирала, словно изваяние, и в такие моменты ее сердце начинало биться сильно-сильно, словно птичка, и ей казалось, что эти трубы зовут ее…
Она стала еще тише, чем раньше. Часть слуг не пожелала ехать за тридевять земель, и поэтому, хоть хозяйство семьи и стало куда меньше, чем раньше, работы только прибавилось. С утра до самой ночи девушка стирала, штопала, убирала за скотиной, готовила, и снова убирала, штопала, стирала и готовила… Она совсем перестала петь. Доброта мачехи оказалась недолгой. Сначала изредка, а потом все чаще и чаще, она попрекала Эллу тем, что из-за нее им всем пришлось переехать в такую дыру, а следом за хозяйкой дома тычки девушке стали раздавать и ее сводные сестры, и даже прислуга. О, моя бедная девочка, она и сама едва ли не верила в это…
— Лучше бы я умерла прямо там, когда карета стала тыквой, — шептала Золушка в особо тяжелые минуты портрету отца, который висел в крохотной гостиной на первом этаже домика. — Я бы умерла счастливой, и никогда бы не узнала ни боли от предательства, ни ран от разбитого сердца, и никто бы не страдал из-за меня, как страдает сейчас… Ох, отец, я так…
— Эй, Золушка! — визгливый крик со второго этажа Анастасии, Дризеллы или даже самой мачехи заставлял Эллу утереть слезы, вскакивая на ноги и спеша наверх.
Единственной отрадой ей оставались мысленные разговоры с ее Китом. Девичье сердце, предательски расколотое ложью, никак не хотело заживать, и поэтому измученная девушка нашла свой собственный способ отвлечься от мира и его сложности и злобы. Она знала — вернее, полагала, что знает — что где-то далеко, за горами, озерами и лесами, во дворце принц живет со своей новой женой, и, когда она пыталась представить эту неизвестную ей красавицу, на глаза ей наворачивались слезы. Какой была она? Наверное, невозможно красивой. Умной, доброй, изящной… От этих тягостных догадок на душе становилось совсем тяжело. И поэтому однажды утром, подметая крыльцо, вместе с дорожной пылью Элла вымела также и прошлое из своей души. Пусть Кит будет тем, кто кружил ее в танце в ту ночь. Пусть остановится время! Пусть принц будет женат на далекой принцессе, да, пускай, но ее подмастерье, ее Кит будет кружить ее в своих объятиях под луной вновь и вновь, как тогда, и звезды будут благословлять их, и акации склонять свои головы к земле, а музыка будет продолжать струиться сквозь паутину веток… Невольно, сама не подозревая об этом, она стала представлять себе в грезах того самого человека, который действительно ждал ее за много-много миль от ее нового дома, и все же считала его лишь плодом собственного воображения. Впрочем, в те секунды, когда она погружалась в эту фантазию, Элла была мимолетно счастлива.
