- Именно, - подтвердил он. - Прямо сейчас.
- Но я… меня ждут…
- Я сказал, уходим.
Свои слова он подкрепил таким взглядом, что у меня пропала всякая охота качать права. Обернувшись в последний раз на дом, где продолжал гореть свет и откуда доносились слабые звуки музыки, я покорно пошла вслед за Маратом, как овца, бредущая на заклание. Чему-то усмехаясь, он вывел меня через заднюю калитку, и выпустил мою руку, только оказавшись на улице.
- Там все равно было скучно до невозможности, - сказал он, заметив мое уныние. - Хочешь веселиться - я тебя отведу.
- Просто там был… - я хотела рассказать про Наполеона, но подумала, что он не поймет, и вздохнула. - Ладно, неважно.
- Вот и я так думаю, - бодро сказал Марат и направился вперед по улице. - Эй, ты идешь?
Как будто у меня был выбор.
Расстройство мое рассеялось весьма скоро, примерно через полчаса, когда меня завели в какое-то захудалое кафе и от народных щедрот угостили коньяком. Хозяин, протиравший стойку с таким рвением, будто стремился проделать в ней дыру, узнал Марата в лицо и без лишних слов налил ему обыкновенной воды. Я удивилась:
- Вы не пьете?
- Не имею привычки, - ответил он. - И считаю, между прочим, что употребление спиртного - вредное и совершенно бессмысленное занятие.
- Но меня-то вы угощаете.
- Если бы был хоть какой-то смысл тебя переубеждать, - он пожал плечами и глотнул из стакана, - то я бы обязательно начал это делать. Но сейчас это бесполезно, ты только обидишься и испортишь вечер.
- Вы совершенно правы, - сказала я и с удовольствием попробовала коньяк. Тот оказался замечательным, терпким и на удивление мягко дающим в голову, причем в полной мере я оценила эффект, лишь выйдя на улицу и несколько раз вдохнув полной грудью.
- Лето, - вдруг сказала я, повернувшись к вышедшему за мной Марату. - Лето пришло, чувствуете?
- С самого утра.
- Это так здорово! - с внезапным воодушевлением воскликнула я и принялась кружиться на месте, наблюдая за тем, как развевается в воздухе моя юбка. Даже то, что меня сейчас наградят очередным ядовитым замечанием, не смущало меня - мне было так хорошо и вольно, как не было, наверное, еще никогда в жизни. В какой-то момент я даже перестала понимать, я ли кружусь в лете или лето кружится вокруг меня - Марат оказался рядом, чтобы поддержать, когда я оступилась и едва не упала.
- Будет тебе уже, - удивительно, но он не был настроен язвить. - Пойдем.
Я не была уверена, есть ли у него какая-то цель, но меня это заботило меньше всего. Стоять на месте все равно было невыносимо, так не все ли равно, куда идти?
- Когда приходит лето, - вдруг заговорила я, не зная, с чего вдруг решила поделиться воспоминаниями со своим спутником, - я всегда вспоминаю, как мы с отцом пошли на “Волшебную флейту”.
- В оперу? - уточнил Марат удивленно.
- Да. Тогда тоже только что пришло лето, было тепло, а я была совсем маленькая…
- Маленькая?
- Ну да, - ответила я, недовольная тем, что мне не дают рассказать до конца, и недоумевающая, с чего он вдруг прицепился к этому слову. - Мне было года два. Может, три.
Слова теснились у меня в груди, не находя выхода, и я не знала, как описать все то, что сейчас неожиданно ярко всплыло у меня в памяти. А Марат не дал мне больше и слова сказать - неожиданно оказался передо мной и с опаской заглянул мне в лицо, будто стараясь найти там признаки смертельной болезни, внимательно посмотрел в глаза, разве что в рот и нос не заглянул. Я опешила.
- Что это с вами?
- Вроде нормальная, - бормотнул он себе под нос и схватил меня за запястье. - И пульс в порядке…
- Да что такое-то? - спросила я, не на шутку опасаясь, что Марат теперь уж не притворно, а по-настоящему сошел с ума. Он долго изучающе смотрел на меня, прежде чем произнести слова, от которых у меня внутри все провалилось куда-то в темную бездну:
- “Волшебная флейта”, девочка моя, вышла два года тому назад.
“Провал”, - подумала я и поняла, что не преувеличиваю. Это был провал даже хуже тулонского - если Наполеона еще можно было заговорить и отвлечь, то отвязаться от Марата было делом заведомо безнадежным.
- Ну… я, наверное, перепутала…
- Не перепутала, - убежденно заявил он. - Ты весь вечер напеваешь мелодию оттуда. Вот эту, - он напел сам, и я, чисто машинально отметив, что слухом его при рождении не обделили, ощутила, как мое лицо медленно заливает краска. Мало того, что хожу и пою весь день, при том, что пение мое без бутылки слушать очень тяжело, так теперь еще и влипла по самые уши и не знаю, как выпутаться…
- Скажи мне, пожалуйста, честно, - вкрадчиво попросил Марат, продолжая в упор смотреть на меня, - ты кто?
Огромным усилием я заставила себя не смотреть ему в глаза, но это было бесполезно - даже без прямого контакта меня прожигали насквозь. Не зная, что ответить, я опустила голову в глупой надежде, что все успокоится как-то само собой. Но если когда-то, в самом начале нашего знакомства мне могло так повести, то сегодня однозначно был не мой день.
- А я давно думал, что с тобой что-то не так, - не дождавшись ответа, сказал Марат. - Подозревал.
- О чем вы? - спросила я, понимая, что откровения не избежать.
- Я, видишь ли, неплохо… ну, не буду скромничать, хорошо осведомлен о природе вещей. Невооруженным взглядом видно, что твоя природа - иная, чем у всех прочих. Я понятно объяснил?
- Вроде да… - прошелестела я.
- Глаза редко меня обманывают, - резюмировал он, осторожно беря меня за подбородок и заставляя посмотреть на него. - Да не трясись ты так. Кто ты?
- А у вас есть идеи? - как всегда в минуты сильного волнения, во мне проснулась наглость. В нормальном положении я бы ни за что не заговорила с Маратом таким тоном, но сейчас я была способна решительно на все. Он даже не стал размышлять и выпалил сразу:
- Ответ напрашивается. Путешественница во времени.
Сказано это было так безмятежно, будто он угадывал, что сегодня на ужин. Он даже не улыбнулся и продолжил смотреть на меня серьезно, не мигая. Я обмерла, будто он ударил меня в грудь чем-то тяжелым.
- Вы так спокойно об этом говорите?!
- О, получается, - он улыбнулся, - я сделал правильный вывод?
- Да, но… - у меня наконец нашлись силы отойти, и я сделала это, ощущая, как по мере увеличения дистанции между нами мне становится легче говорить, - ни один человек не сказал бы это так… как будто это само собой разумеется?
- Почему?
- Ну… - я всегда изумлялась способности Марата поставить в тупик самым простым вопросом. - Ну… испугался бы, что его сочтут сумасшедшим…
Марат расхохотался, громко и от души, и я втянула голову в плечи, осознав, до чего нелепо звучало сказанное мною.
- О да, - сказал он, отсмеявшись, - я так похож на человека, который боится быть принятым за сумасшедшего, верно? В моем так называмом безумии все-таки есть один несомненный плюс.
- Говорить все, что хотите?
- Именно, именно, - согласился он. - Ну так чего мы стоим? Ты идешь со мной или теперь убежишь, когда я тебя раскрыл?
Вопрос он задал с ребяческой улыбкой, как будто он - мальчишка, разгадавший хитроумный ребус и до крайности довольный собой. Против воли я хихикнула. Правду говорят, что мужчины не взрослеют…
- Да иду я с вами, иду, - сказала я и тут же оказалась рядом с ним. Мы продолжили свой путь неизвестно куда, но шагать мне стало неожиданно легче, будто я сбросила какой-то тяжелый панцирь, надежно защищавший меня, но успевший уже порядком утомить.
Все шло замечательно, замечательно, замечательно, и Наполеоне не был бы собой, если б не поделился своим счастьем с новым приятелем. С трудом отыскав непочатую бутылку шампанского и два бокала, он подбежал к Огюстену и с чувством произнес:
- Спасибо тебе.
- Мне? - Огюстен отвлекся от беседы с братом (Наполеоне чуть дар речи не утратил, когда понял, что сухопарый хлыщ, по его милости облившийся вином - и есть Неподкупный). - За что?
