- Да здравствует республика, - с усмешкой пробормотала я себе под нос и, чувствуя странную опустошенность, будто во мне что-то дотла выгорело, оставив разве что маленькую горстку пепла, начала спускаться.
Марат осушил залпом почти половину принесенного ему кувшина воды, оставшуюся половину пролив при этом себе на грудь, и взгляд его стал более-менее осмысленным. Увидев меня, он нетерпеливо спросил, не дав мне даже присесть:
- Это ты била в колокол?
- Я, - подтвердила я, придвигая кувшин к себе и убеждаясь, что в нем не осталось ни капли. Марат оживился необычайно, как будто это не он только что был близок к тому, чтобы упасть без сознания:
- И как?
- Ну… - я не понимала, какого ответа он ждет от меня. - Опять начался кипиш… вы же это хотели услышать?
- Да это и так ясно. Ты как себя чувствуешь?
Я подняла голову и посмотрела на него. Потом прислушалась к звукам, которыми была полна улица. Потом - к себе. И ответила честно:
- Пока не знаю. Но мне больше не страшно.
- Не страшно? - лукаво уточнил он. - Значит, теперь тебе можно поручить важное дело?
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сопоставить все, что произошло за последние несколько месяцев - начиная с того момента, как я, оступившись, провалилась во времени, и заканчивая сегодняшним днем, когда я, движимая какой-то неведомой силой, сделала то, о чем раньше не могла даже помыслить. Правы были Камиль и Антуан - это действительно происходит так быстро, что ты не успеваешь ничего сообразить, а тебя уже подхватывает и несет могучий поток, которому ты дал свободу - даже не пробудившаяся воля народа, а та сила, которая все время до этого дремала в твоей собственной душе.
- Это оно и есть? - спросила я. - Вспышка?
Марат сразу понял, о чем я говорю.
- Время покажет, - уклончиво ответил он. - И очень быстро. Завтра проверим.
- Что надо делать?
Последние слова пробудили меня. Усталость растворилась, я снова была полна энергии, а главное - знала, куда эту энергию приложить. Марат оглядел меня с довольным видом.
- Вот это мне нравится. Теперь слушай внимательно…
- Только сначала один вопрос, - попросила я.
- Слушаю.
- Что с вами случилось?
Он ответил не сразу, будто оценивал, можно ли мне доверять.
- Просто надо больше спать, - наконец развел он руками. - Видишь ли, я на ногах уже трое суток. Это не могло не сказаться.
- Почему бы вам тогда не выспаться?
Он ответил с невеселой усмешкой:
- Последнее время меня преследует мысль, что сделать это мне удастся только в гробу.
Конвент был окружен. Толпа, которая ломилась в двери дворца двумя днями раньше, могла бы стать лишь каплей в безбрежном людском море, что волновалось сейчас возле Тюильри, заполонив парк, выстроив вокруг здания непрошибаемую живую стену. Были здесь и солдаты, ужасно много солдат, они стояли в первых рядах и невозмутимо ждали команды Анрио. Я стояла рядом с ним, почти не дыша, и каждую секунду доставала из кармана часы. До назначенного Маратом времени было еще двадцать минут, но стоять и ждать, когда в стенах Тюильри, должно быть, шел бой не на жизнь, а на смерть, у меня не было сил. Больше всего я боялась, что двери сейчас откроются, и оттуда выйдут Марат, Робеспьер, Антуан, Огюстен, Камиль - арестованные.
Последняя картина обожгла меня, до того ясно я себе это представила. Я не могла бездействовать. Если бы я продолжала стоять, не делая ничего, то меня бы просто-напросто разорвало на части.
- Я пойду туда, - сказала я, повернувшись к Анрио. Он не удивился - наверное, ждал, когда я это скажу.
- Одна?
- Если кто-то захочет пойти со мной… - я обернулась к стоящим позади, ища поддержку. К радости моей, многие из них с интересом вслушивались в наш с Анрио разговор, и я решила рискнуть. Что двигало мной в тот момент? Не знаю. В тот момент я не способна была ответить на вопрос “почему?”. Меня захватил с головой совсем другой, бьющийся в висках в такт пульсу: “Кто, если не я?”.
- Граждане!
Я не знала, что надо в таких случаях сказать, чтобы тебя услышали, но заговорила, обращаясь даже не к колышущейся к метре от меня толпе, а к висящему в небе ослепительно яркому солнцу, безжалостно режущему мне лицо прямыми и жаркими лучами:
- Мы пришли сюда, чтобы… - “сойти с ума”, услужливо подсказало мне сознание, - быть услышанными! Мы все здесь стоим для того, чтобы сказать свое слово!
Среди них поднялся ропот, и я на секунду испугалась, представив, сколь мало усилий им требуется, чтобы смести меня и втоптать в мостовую. Но это было лишь мимолетное ощущение - тут же уверенность вернулась ко мне, и я заговорила твердо, не пропуская ни одной тревожной нотки в свой голос:
- Что сейчас творится в Конвенте? Лично я понятия не имею. Возможно, там уже одержали победу наши враги, и сейчас они голосуют за арест тех, кто пытался защитить свободу…
Откуда мне слова на язык шли - я понятия не имела. Какое-то удачное выражение подвернулось из услышанных мною речей, какое-то - всплыло с лекций по риторике, какое-то - из глубины моих мыслей, но мешала их, расставляя в нужном порядке, даже не я, а чья-то невероятно сильная рука. Она же и писала их перед моими глазами - собранные из солнечных лучей сияющие буквы, и я читала их с легкостью, даже не щурясь:
- Я не буду стоять и ждать, с меня хватит! Позавчера на требования народа уже наплевали, и нельзя допустить, чтобы это повторилось опять!
- Да что это за парниша? - вдруг донеслось до меня из толпы, и я от неожиданности замолчала. Сердце стучало так, бужто готовилось пробить в грудной клетке дыру и вывалиться из нее.
- Я видел его рядом с Другом народа! - крикнул кто-то, и я ощутила, что мне становится сложно дышать. - Он дело говорит!
Не потребовалось уточнений, кто именно говорит дело. Я не успела больше ни слова произнести - человек десять сделали шаг ко мне, за ними еще кто-то и еще… я опомниться не успела, прежде чем понять, что все они готовятся нанести удар, и я оказалась на его острие. Пытаться соскочить уже не имело смысла - оставалось лишь заканчивать начатое. Кто-то протянул мне пистолет, и я, как кошка в добычу, вцепилась в шерховатую рукоять. Повернулась к Анрио, ощущая, как на лице появляется азартная ухмылка:
- Мы только туда и обратно.
- Ждем, ждем, - добродушно усмехнулся тот и принялся набивать трубку. Импровизированная делегация уже двинулась вперед, но я легко обогнала ее, чтобы пройти первой, толкнула тяжелую дверь. Никто не препятствовал мне.
- Да здравствует свобода! - неслось по воздуху за моей спиной. - Да здравствует республика!
Решетка была открыта настежь, часовые и не подумали задержать нас - напротив, коротко отсалютовали ружьями. Завидев знакомого мне усача, я ему подмигнула. Не знаю, вспомнил ли он меня, но одобрительно закивал в ответ.
“Все? - пронеслось у меня в голове, когда я схватилась за ручку двери, ведущей в зал заседаний. - Все! Пора!”.
Наверное, стоило вспомнить что-нибудь, подходящее пафосу случая, но я ни о чем не думала, кроме того, что всерьез сойду с ума, если не сделаю то, что должна была сделать еще два дня назад.
Дверь распахнулась, и моим глазам предстала самая настоящая свалка - ни дать ни взять Государственная Дума образца года этак девяносто пятого. Противостояние Горы с ее противниками наконец перешло в фазу мордобоя - среди сцепившихся не на жизнь, а на смерть у подножия трибуны я заметила нескольких из окружения Бриссо, а также с десяток человек с верхних рядов Конвента, в числе которых затесался и Огюстен. Милый, добрый Бонбон занимался тем, что с ожесточением выкручивал кому-то руки, когда возглавляемая мною толпа заполонила зал. На секунду все замерли, и я не могла этим не воспользоваться.
- Граждане депутаты, - я переложила пистолет из одной руки в другую, уж очень тяжелый он был, и заметила, как расширяются в ужасе глаза тех, кто стоял ближе всего ко мне, - вы тут очень заняты, конечно, но народ устал ждать вашего решения.
