- Натали! - крикнула она откуда-то с верхнего пролета, и я, перепугавшись, что она сейчас меня настигнет, последние несколько ступеней преодолела одним прыжком. Острая боль разлилась от ушибленной ступни до колена, но я не обратила на нее внимания и вынеслась в ярко освещенный холл. Оттуда, не теряя ни секунды - на улицу.
Я так и не удосужилась выяснить, какой сейчас месяц, но было намного холоднее, чем той осенью, когда я исчезла из этого столетия и оказалась в другом. Главный вход отеля выходил прямо на Елисейские поля, и гулявший по проспекту ветер мгновенно заставил меня закоченеть. Из одежды на мне были только тонкие брюки, рубашка, пиджак и балетки - не самый подходящий наряд для этого времени года, но выбирать не приходилось: пользуясь тем, что тротуары запружены народом, я поспешно, но стараясь не привлекать внимания, двинулась по направлению к улице Сент-Оноре - по единственному адресу, который остался у меня в памяти. Зачем я туда иду - я не знала, но больше идти мне было некуда.
Если меня кто-то и преследовал, то мне удалось оторваться - сколько бы я ни оборачивалась, мне не удалось заметить в толпе ни Анжелу, ни Палена. Но шаг я не сбавляла - вдобавок ко всему быстрая ходьба хоть как-то согревала меня. Площадь Согласия я пересекла, втянув голову в плечи, будто лезвие гильотины до сих пор нависало надо мной, рискуя сорваться каждую секунду. Но, конечно, эшафота больше не было и в помине - его заменил рвущийся в мутное вечернее небо белоснежный обелиск. Вокруг него гуляли праздношатающиеся граждане, в большинстве своем туристы - я услышала разговор каких-то подвыпивших немцев, оживленную трескотню то ли японской, то ли китайской парочки, жеваный британский говор и даже чье-то звучное, родное моему уху ругательство, произнесенное с явным украинским акцентом. От такого смешения языков у меня закружилась голова, и я, прижав ладони к ушам, поспешила поскорее убраться с площади.
Тюильри, конечно же, я не увидела - от него остался только павильон Равенства, где я была, наблюдая, как перевязывают рану Робеспьера, несколько часов или несколько веков назад. На соседних улочках заманчиво мерцали вывески кафе и маленьких баров, но у меня в кармане не было ни копейки - даже ассигнаты 1794 года и те остались у тюремщиков в Консьержери. Вздыхая, я проходила мимо витрин магазинов и булочных - Робеспьер, перманентно сражающийся с недостатком продовольствия в городах, наверное, счастлив был бы видеть подобное изобилие…
Дом на улице Сент-Оноре сохранился, но я бы никогда не узнала его, если б не табличка на стене, извещающая о том, что именно здесь провел последние три года своей жизни Максимилиан Робеспьер. Поперек таблички шла уродливая трещина - очевидно, кто-то метнул в нее чем-то тяжелым…
Устало вздохнув, я присела на поребрик напротив входа в дом. Идти еще куда-то я была не в состоянии. Голова гудела, все тело налилось онемением, даже замерзать я перестала, но на вывеску соседней кофейни посмотрела со слабым интересом. Может, зайти туда, заказать кофе, а потом заявить, что мне нечем платить? Меня, конечно, заберут в полицейский участок, но общаться с представителями закона мне не привыкать, а там, наверное, я буду в большей безопасности… и в тепле.
- Наташа!
Конечно, глупо было думать, что Анжела так просто отстанет. А еще она знала меня не хуже, чем когда-то я ее, и разумеется, сразу поняла, куда я могу направиться. Я, подскочив, дернулась в сторону, готовая защищаться, но она демонстративно показала мне пустые ладони - подняла руки, словно сдаваясь на мою милость.
- Подожди, Наташ, - заговорила она со всей поспешностью, останавливаясь в нескольких шагах от меня. - Не убегай. Мы же подруги, помнишь? Я тебе ничего не сделаю.
- Нет, - я замотала головой и отступила еще на шаг; она осталась стоять, кусая губы. - Нет, я тебе не верю.
- Наташа, - она пыталась заглянуть мне в глаза, но я упрямо смотрела мимо нее, не желая вновь попадаться в ту же ловушку: мало ли чему “мэтр” успел научить Энжи, - Наташа, послушай, я сама ни хрена не понимаю, что происходит, давай просто поговорим.
Она заговаривала мне зубы, тянула время, это было несомненно, и я, не желая даже притворяться, что купилась на эту дешевую уловку, приготовилась снова броситься прочь, но тут рядом с тротуаром, взвизгнув тормозами, остановился гигантский, с тонированными стеклами черный джип.
- Вот она! - услышала я крик водителя, перевела взгляд на Энжи, думая, что говорят о ней, и почти с ужасом увидела, что в руках у нее пистолет. Она не стала медлить - резкий хлопок оглушил меня, заставил праздношатающихся гуляк с криком метнуться в стороны, и тут же раздался еще один, каким-то удивительным образом разбивший витрину кофейни за спиной Энжи. Стекло посыпалось нам под ноги. Истошно завизжал ребенок.
- Скорее, в машину! - крикнул кто-то, и я ощутила, что ноги мои отрываются от земли, и я куда-то лечу.
- Наташа! - донесся до меня испуганный крик Анжелы, за ним - еще один выстрел, но тут меня запихнули в салон, пропахший запахом кожи и дорогого табака, и машина сорвалась с места, даже не дав тому, что меня поймал - белобрысому парню лет двадцати, - нормально захлопнуть дверь.
- Гони живо, - шумно дыша, приказал он, наконец справившись с замком. Сама не своя от ужаса, я хотела отползти, но поняла, что на заднем сиденье находится еще один парень, на вид постарше и одетый в точно такой же черный костюм. Я уже видела на ком-то такие же стильные, идеально сидящие пиджаки… давно это была, но встреча была поистине незабываемой.
- Кто вы? - пробормотала я, чувствуя прилив противоестественной храбрости. Пугаться не было причин - после всего, что выпало на мою долю в последние полтора года, какие-то дуболомы в черном вряд ли могли меня испугать.
- Мы не причиним вам зла, мадемуазель, - ответил тот, что хватал меня, и я поморщилась от непривычного обращения: в голове всплыло машинальное и неприязненное “аристократ недобитый”. Хотя, как показала последующая фраза, по сути я была не так уж и неправа. - Мы из Мальтийского ордена. Вас хочет видеть совет бальи.
- Вот как? - преисполняясь мрачной решимостью, вопросила я. - Куда мы едем?
- В Рим, - прозвучал короткий ответ.
Стремительно, но не нарушая ни одного правила, машина вылетела из центра на шоссе, и я откинулась на спинку сиденья, переводя дух. Как ни странно, за себя я больше не тревожилась - стоило мне услышать про Мальтийский орден, как меня исполнило совсем другое чувство, со страхом не имеющее ничего общего, обжигающее подобно вспыхнувшему в груди яркому огню. Я пока не знала, как точно назать его, но руки мои против воли крепко сжались в кулаки, а в голове возникла короткая, но твердая и ясная мысль - из тех, которые красиво звучали и всегда заканчивались крупными неприятностями.
“К оружию”.
Конец четвертой части
========== Эпилог ==========
Анжелу ранили впервые в жизни - не смертельно и даже не очень сильно, по касательной, но, пока она судорожно прижимала тряпку к кровоточащей, с рваными краями царапине, оставленной пулей, в горло ей все равно поднимался из желудка холодный и вязкий ком тошноты. Напряжение, окружившее Энжи, лишь сгущалось от того, что над ней нависал мэтр, непривычно суровый и растерявший все свое холеное благодушие.
- Ты ее упустила, - холодно сказал он, и у Энжи по спине прокатились мурашки. Никогда прежде мэтр так с ней не разговаривал, и впору было испугаться, ощутить себя маленькой девочкой и, опустив голову, повиниться. Но она не была настроена каяться, пока ей не объяснят, в чем дело.
- Что происходит? - резко спросила она, стараясь не шипеть от боли в ране. - Что вы имели в виду, когда сказали, что вы с ней уже встречались?
- Так и есть, - ответил мэтр, буравя Энжи взглядом. - Мы уже встречались, и именно ей я обязан своим возвращением на службу.
- Вы мне этого не говорили, - проговорила обескураженная девушка.
- Потому что есть вещи, которые тебе пока не нужно знать, - туманно ответил мэтр и тут же, подведя под разговором черту, снова заговорил, не дав Энжи даже пискнуть. - Твое обучение закончено. Пора приступать к настоящим делам.
